Этот акцент на научное предсказание, что само по себе является важным
и прогрессивным методологическим открытием, к несчастью, увел Маркса в
сторону. Дело в том, что Маркс использовал некоторый правдоподобный
аргумент, согласно которому наука может предсказывать будущее, только
если будущее предопределено — если, так сказать, будущее присутствует
в прошлом, свернуто в нем. Это привело его к ложному убеждению, что
строго научный метод должен основываться на строгом
детерминизме. Марксовы «неумолимые законы» природы и исторического
развития ясно показывают влияние на него интеллектуальной атмосферы,
созданной П. Лапласом и французскими материалистами. Можно сказать,
что вера, согласно которой термины «научный» и «детерминистический»
являются если не синонимами, то, по крайней мере, неразрывно
связанными — это один из предрассудков той эпохи, который не преодолен
до сих пор13.12.
Поскольку я интересуюсь главным образом проблемой метода, меня радует
то, что, обсуждая методологический аспект детерминизма, совершенно не
обязательно входить в детали спора о его метафизическом аспекте. Дело
в том, что каковы бы ни были результаты таких метафизических споров,
как, к примеру, споров о влиянии квантовой теории на «свободу воли»,
одно, по крайней мере, уже доказано. Ни одна разновидность
детерминизма, выражается ли он в форме принципа единообразия природы
или же закона всеобщей причинности, не может рассматриваться в
качестве необходимой предпосылки научного метода. Физика — наиболее
развитая дисциплина среди всех наук — показала не только то, что она
может обходиться без таких допущений, но и то, что она в определенной
степени противоречит им. Детерминизм не является необходимой
предпосылкой науки, которая способна делать
предсказания. Использование научного метода, следовательно, не может
рассматриваться как аргумент в пользу принятия строгого
детерминизма. Наука может быть строго научной без этого
предположения. И, конечно, Маркса нельзя обвинять в приверженности
противоположному взгляду, поскольку лучшие умы его времени делали то
же самое.
Следует отметить, что Маркса увела в сторону не столько абстрактная,
теоретическая доктрина детерминизма, сколько ее практическое влияние
на его трактовку научного метода, а также целей и возможностей науки
об обществе. Абстрактная идея «причин», которые «детерминируют»
общественное развитие, сама по себе совершенно безвредна, если она не
ведет к историцизму. На самом деле нет никаких оснований, по которым
из этой идеи вытекала бы необходимость принятия историцистской позиции
по отношению к социальным институтам, т. е. позиции, противоположной
четкой технологической установке, принимаемой любым исследователем, в
особенности детерминистом, когда он имеет дело с механическими или
электрическими устройствами. Нет никаких оснований также предполагать,
что из всех наук только науки об обществе способны осуществить древнюю
мечту — раскрыть, какое будущее ждет нас. Эта вера в научное
предсказание судьбы основана не на одном только детерминизме, другим
ее основанием является смешение научного предсказания, как оно
осуществляется в физике или астрономии, и широкомасштабного
исторического пророчества, которое предвидит в основных чертах главные
тенденции будущего развития общества. Эти два рода предсказаний
совершенно различны (как я пытался показать в другом месте13.13), и научный характер
первого не может служить аргументом в пользу научного характера
второго.
Историцистский взгляд Маркса на цели социальной науки существенно
подорвал его прагматизм, который первоначально привел его к
подчеркиванию предсказательной функции науки. Именно поэтому позднее
он модифицировал свой прежний взгляд, согласно которому наука должна и
может изменять мир. Если существует наука об обществе и,
соответственно, историческое пророчество, то основное направление хода
истории должно быть предопределено, и ни добрая воля, ни разум не в
силах изменить его. Все, что остается на нашу долю на пути разумного
вмешательства в социальную жизнь, — это увериться с помощью
исторического пророчества в неумолимом ходе развития истории и
устранить наиболее крупные препятствия на его пути. «Общество, если
даже оно напало на след естественного закона своего развития, — писал
Маркс в "Капитале"13.14, — …не
может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить
последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки
родов». Таковы взгляды, которые привели Маркса к объявлению
«утопистами» всех, кто смотрел на общественные институты глазами
социального инженера, убежденного в том, что они поддаются воздействию
человеческого разума и воли и являются возможной областью
рационального планирования. Эти «утописты», как ему казалось, пытались
слабыми человеческими руками направить гигантский корабль общества
против естественного течения и штормов истории. Все, что может сделать
ученый, — это, как считал Маркс, предсказать шквалы и водовороты
впереди по курсу движения общества. Практическая служба, которую
ученый мог бы выполнять в таком случае, ограничена предостережениями
по поводу надвигающегося шторма, угрожающего сбить корабль с верного
курса (верный курс, конечно, был левым), или рекомендацией пассажирам,
у какого борта судна лучше всего было бы собраться. Маркс видел
действительную задачу научного социализма в провозглашении и
приближении тысячелетнего царства социализма. Только таким образом,
утверждал он, учение научного социализма может внести свой вклад в
дело создания социалистического мира, чье пришествие он может
приблизить, если поможет людям осознать надвигающиеся изменения и ту
роль, которую они могут сыграть в пьесе истории. Таким образом,
научный социализм не является социальной технологией; он не учит
способам и средствам построения социальных институтов. Взгляды Маркса
на отношение между теорией и практикой социализма показывают чистоту
его историцистских воззрений.
Мысль Маркса во многом была продуктом его времени, когда все еще были
сильны воспоминания о великом историческом потрясении — Французской
революции. (Революция 1848 г. вновь оживила эти воспоминания.) Такие
революции, по его ощущению, не могли быть запланированы и проведены в
жизнь человеческим разумом. Однако, считал он, их можно было
предсказать с помощью историцистской социальной науки. Достаточно
глубокое проникновение в соответствующую социальную ситуацию могло бы
раскрыть их причины. О типичности такой историцистской установки для
того времени свидетельствует близкое сходство между историцизмом
Маркса и историцизмом Дж. Ст. Милля. (Оно аналогично сходству между
историцистскими философиями их предшественников — Гегеля и Конта.)
Маркс не очень высоко ценил таких «буржуазных экономистов, как…
Дж. Ст. Милль»13.15, которого
он рассматривал как типичного представителя «безжизненного и глупого
синкретизма». Хотя Маркс и демонстрировал иногда некоторое уважение к
«современным тенденциям» Милля, этого «филантропического экономиста»,
есть многочисленные косвенные свидетельства, опровергающие
предположение о том, что на Маркса непосредственно повлияли миллевские
(или, скорее, контовские) взгляды на метод социальной науки. Поэтому
тем более поразительно определенное согласие между взглядами Маркса и
Милля. Действительно, когда Маркс в «Предисловии» к «Капиталу»
говорит: «Конечной целью моего сочинения является открытие
экономического закона движения современного общества»13.16, — определенно можно
сказать, что он в действительности выполняет программу Милля:
«Основная задача социальной науки заключается в отыскании законов,
согласно которым каждое данное состояние общества вызывает другое,
следующее за ним и замещающее его». При этом Милль совершенно явно
проводит различие между «двумя родами социологических исследований»:
первый из них — прямо соответствует тому, что я называю социальной
технологией, второй — историцистскому пророчеству. Сам Милль
становится на сторону последнего, характеризуя его как «общую
социальную науку, которая должна ограничивать и контролировать
результаты более специальных исследований». Эта общая наука об
обществе, в соответствии с миллевским взглядом на научный метод,
основана на принципе причинности. Причинный анализ общества он
характеризует как «исторический метод». Миллевские «состояния
общества»13.17, «свойства»
которых «изменяются… от века к веку» в точности соответствуют
марксовым «историческим фазам», и миллевская оптимистическая вера в
прогресс напоминает марксову, хотя она, конечно, значительно наивнее
ее диалектического аналога. (Милль думал, что типом движения, который
«должен служить типом течения жизни человечества» является одно из
двух возможных астрономических движений, а именно — «орбита» или
«траектория». Марксистская диалектика менее уверена в простоте законов
исторического развития. Она принимает комбинацию, если можно так
выразиться, двух миллевских типов движения — нечто вроде волнового или
спиралевидного движения.)
