Второй день после распятия

Утро в доме Иосифа Аримафейского

Иосиф с застывшим лицом сидел недвижно.

— Мне нет нужды спрашивать тебя, уверен ли ты в том, что услышал, — сказал он.

— Хотелось бы мне, чтобы это было неправдой, но клянусь тебе, Иосиф, все так, как я описал. Я не знаю, кому еще можно теперь доверять.

— Но тот фальшивый напиток, который ты им оставил… что будет, если они дадут его Иешуа?

— Он не причинит ему вреда, но я уверен, что это питье его губ не коснется, — печально сказал Миха. — Ты должен пойти и отнести Иешуа в безопасное место, пока его не затронуло тление. Я больше ничего не могу для него сделать.

— Тогда сделаю я, — кивнул Иосиф. — Я думал отнести к ним Иешуа задолго до рассвета. Но знакомые мне стражники заступят в караул только в полночь. Однако теперь мне боязно ждать…

— Петр вместе с остальными крепко спит и до утра не проснется, — заверил Миха.

— Как будто они могут позволить себе наслаждаться сном, — горько промолвил Иосиф, затем он подождал, пока Миха даст ему указания.

Все было расписано по минутам. Иосиф настоял, чтобы Миха взял его лошадь вместо своего осла, доказывая, что кобыла донесет Миху до пещеры гораздо быстрей, чтобы он успел все подготовить.

— Мне же не нужна лошадь, — объяснил Иосиф. — Если все пройдет успешно, я повезу Иешуа к тебе, и для нас будет безопасней ехать каждому на своем осле. Сидя вдвоем на одной лошади, мы привлечем больше внимания. Если же Господь воспрепятствует, и я не смогу вынести Иешуа из гробницы, мне не будет нужды торопиться, и лошадь опять-таки не понадобится.

— С другой стороны, тебе, — продолжил Иосиф, — больше подойдет лошадь даже в том случае, если придется быстро покинуть пещеру.

Они обнялись и сжимали друг друга в объятиях чуть дольше, чем при других расставаниях, не произнося прощальных слов, но желая друг другу только хорошего.

Миха добрался до соседствующей с Кумраном пещеры быстро и без каких-либо происшествий, однако он был настолько переполнен другими страхами и печалью, что не получил от поездки ни малейшего удовольствия.

Он вошел внутрь прибежища своей юности. Влажная земля встретила его знакомым резким, но таким чудесным запахом. Все было точно так, как и в прошлом. За много лет, которые протекли с того момента, когда Миха был здесь в последний раз, скалы не сдвинулись и, насколько он мог заметить, никто не входил в его тайный приют. В этих благословенных прохладных пределах все инструменты, все драгоценные запасы серебра и меди дожидались его возвращения.

Он снова был дома, овеваемый приятными воспоминаниями об ощущении защищенности, всегда охватывавшем его в стенах единственного святилища, какое у него когда-либо было. В юности Миха провел здесь несчетное число часов, постигая таинства гравировки и ремесла, которое позже кормило его. Здесь он впервые понял, что у человека могут быть цели превыше финансового благополучия. Здесь начиналась его жизнь, и, как это ни смешно, он вдруг почувствовал, что здесь она может и закончиться.

В лучшем случае у него имелся лишь день, чтобы свершить то, что должно. Миха подавил в себе растущую панику и попытался сосредоточиться. Если он не уложится в срок, все будет потеряно. Нет смысла начинать работу, подумал вдруг он. Он не сможет ее выполнить, даже имея в запасе еще один день. Ведь и в том случае, если бы текст свитка уже был составлен, а этого нет, только для того, чтобы подготовить лист меди и искусно выдавить на нем буквы, складывающиеся в слова, а слова в предложения, потребовалось бы больше времени, чем то, каким он ограничен. А есть также и другие заботы. Тоже связанные с важнейшей миссией, возложенной на него. И если он не справится со всем этим, то и жизнь Иешуа, и его жизнь, и, возможно, жизни всех тех, кто живет на земле, потеряют значение.

Новая тошнотворная волна страха охватила Миху, но вместе с ней пришло и осознание, что тошноту скорей вызывает вовсе не страх, а голод. Он не спал и не ел уже дня полтора и, видимо, совсем обессилел.

Он принялся рыться в своей суме и извлек оттуда небольшой мешочек с едой, о которой совсем забыл в последнее время. Сильный запах прогорклого сыра вызвал слезы на глазах Михи. Это его не спасет. Он достал мех с вином и большой ломоть черствого хлеба из второго мешочка. Он ел хлеб, пил вино и работал.

Первая часть текста, история о бедах в жизни Иешуа, должна быть подробной. Будущим поколениям необходимо знать и о непростительном предательстве, и о бесподобном мужестве того, кого предали. И слова для всего этого следует подобрать весомые, передающие смысл.

Однако больше беспокоила Миху вторая часть текста. Именно она, упрятанная внутри свитка, каждой своей буквой, выдавленной в мягкой меди, должна была быть предельно точной. Единственная ошибка могла сделать послание бесполезным. Послание Иешуа, от которого зависело будущее всего человечества.

И все же, хотя единственная ошибка могла повлечь за собой самые пагубные последствия, слишком большое тщание, в свою очередь, могло не позволить Михе завершить свою миссию в срок. Слишком быстро, но неточно, и все будет потеряно. Слишком медленно, хотя и точно, и все будет потеряно тоже.

Миха задавил в душе страх. Нельзя позволять себе думать о том, что все зависит от твоей сиюминутной неловкости. Его умение, его решимость и более всего любовь Иешуа, живущая в нем, не позволят, чтобы все пропало втуне.

По пути от Иосифа он беспокоился, что ему не хватит меди на то, чтобы увековечить и историю, и послание. Когда же он прибыл на место, то обнаружил, что еще в юности заготовил изрядный запас медных листов. Они ждали его, и он понял, что у него более чем достаточно материала для одного свитка. Даже для двух.

При этой мысли все встало на свои места. Он сделает не один, он сделает два свитка. Первый станет свидетельством мудрости Иешуа, истинности его учения, а также возвестит о коварном предательстве тех, кому он доверял больше всего. В этот свиток Миха включит и то, что станет гарантией жизни будущих поколений, тайну, которую Иешуа счел возможным раскрыть ему.

В тексте второго свитка, фальшивого, он скроет знак, что существует подлинный свиток.

Он спрячет подлинный свиток в маленьком закоулке пещеры, куда можно пробраться только ползком через лабиринт разветвляющихся ходов. Это место он обнаружил, когда уже стал почти юношей. Улыбаясь, Миха напомнил себе, что больше таковым не является. Однако он был уверен, что сможет пролезть по проходу.

Он поместит медный свиток, что несет в себе истинное послание, в просмоленный ящичек, в котором хранились его самые ценные инструменты. Смолу можно будет расплавить на пламени старой масляной лампы, для того чтобы наглухо запечатать укладку. В камере, в конце самого узенького прохода, этот ларец останется дожидаться появления достойной души, которая, возможно, обнаружит его и доставит тем, кому предназначалось послание.

Фальшивый свиток он спрячет в одной из соседних пещер, где ессеи хранят свои самые важные документы. Поле его Миха заполнит перечнем не существующих на деле сокровищ и мест, где они якобы спрятаны, чтобы сбить со следа тех, что недостоин знать истину.

Миха улыбнулся при мысли, как хорошо все складывается. Фальшивый свиток благодаря подложному перечню несметных богатств станет гарантией того, что после его обнаружения с ним станут хорошо обращаться и извлекут на свет как можно быстрей. Тот, кто недостоин знать истину, увидит в нем только отражение своей алчности. Праведник же или достойный разглядит за словами еще одно послание, послание, которое приведет его к настоящему документу.

На самом деле Миха совершенно не представлял себе, как он сумеет со всем этим управиться. Теперь свитков стало два, тогда как у него не было времени даже и на один. А ведь еще требовалось поломать голову, как написать тайное сообщение, чтобы оно не бросалось в глаза недостойным, и в то же самое время, чтобы его мог обнаружить праведный человек.