— Мне этот способ кажется слишком рискованным. Не думаю, что он полагался на случай, — возразила она.

— Послушайте, — продолжал гнуть свое Гил. — Вы же сами сказали. Большинство людей тогда не умели читать, и даже если бы умели, то, вероятней всего, они стали бы искать тайнопись путем простейшего раскодирования, то есть замены одной буквы другой.

— Как я, — задумчиво произнесла Сабби.

— Точно.

Она встала со своего стула, собрала бумаги и, используя систему «два слова через два», принялась диктовать фразы так быстро, что Гил с трудом успевал их записывать. Освобожденные от словесной шелухи предложения одно за другим складывались в историю, незатейливую и волнующую в своей правдивости и скрывающейся за ней боли.

Записал ее брат Элиас, монах английского Уэймутского монастыря.

По словам Элиаса, ему был вручен некий свиток, сделанный из меди и вывезенный из Святой земли неким Вильгельмом, лордом Уэймутшира и рыцарем-крестоносцем. Лорд Вильгельм являлся братом Элиаса, хотя и не по рождению. Монах и рыцарь сделались братьями, как пояснил Элиас, «по духу и по воспитанию, раз уж не по крови».

История лорда Вильгельма была и трагической и героической одновременно. Во время своего служения Господу и королю в Святой земле он был ранен и остался среди легионов мертвых и умирающих сотоварищей на поле боя невдалеке от Кумрана. Мусульманин в одеждах воина перенес рыцаря в близлежащую пещеру, где перевязал его раны и снабдил едой и питьем.

Каждое утро воин-мусульманин покидал пещеру и присоединялся к воюющим легионам; звуки битвы, доносившиеся издалека, тревожили слух раненого крестоносца. Каждый вечер воин возвращался, принося свежую воду и еду. Они не могли общаться словесно, но обрели способность понимать друг друга как в намерениях, так и в чувствах. Дни проходили, Вильгельм набирался сил, часто задумываясь о том, разрешит ли ему благодетель уйти.

В тот день, когда Вильгельм смог сам подняться, воин отвел его в самый дальний угол пещеры и показал ему древний медный свиток, хранящийся в деревянном ларце. Вильгельм проникся ощущением неизмеримой ценности документа и также понял, что воин по какой-то причине не желает, чтобы тот попал в руки его соратников-мусульман. В надежде, что воин, в свою очередь, тоже все поймет правильно, Вильгельм жестами постарался заверить его, что сбережет столь важные для него письмена.

В тот вечер воин ушел и больше не вернулся.

Вильгельм прождал несколько дней, пока не кончились вода и пища, а затем под покровом ночи ушел из пещеры в надежде добраться до дома.

После долгих месяцев странствий Вильгельм вернулся в свою любимую Англию. Дом, однако, не стал для него тем прибежищем, какое он ожидал в нем найти. Пока он отсутствовал и залечивал раны, местный аббат именем церкви захватил его замок и земли и не намеревался возвращать то, что столь выгодно приобрел.

Услышав о свитке, вывезенном Вильгельмом из Святой земли и переданном им своему брату-монаху для перевода, аббат объявил, что это дело рук дьявола, и потребовал публичного очищения грешника в огне костра. По закону после такой смерти еретика церковь становилась владелицей всего имущества, земель и прочего, что ему прежде принадлежало.

Вильгельма казнили, сожгли на костре, хотя прежде Элиас открыл ему истинное содержание свитка. Элиас понимал, что Вильгельм нашел записи одного из тех, кто странствовал и общался с мессией Иешуа — именно так его, должно быть, звали в то время.

— С Иисусом! — воскликнул Гил.

— Точно, — ответила Сабби. — Если все, о чем говорится в дневнике, правда, свиток, который Вильгельм забрал из пещеры, содержал единственный полученный из первых рук отчет о жизни и смерти Иисуса, которого называли Иешуа.

— Вы представляете, что может означать подобная находка? — продолжила она возбужденно. — Узнать наверняка, что точно произошло в жизни Иисуса, увидеть ее словно своими собственными глазами?

Гил ошеломленно потряс головой.

— Более того, — сказала она. — Помните, в последнем абзаце свитка третьей пещеры говорится, что тот, кто найдет к нему пару, отыщет и ключ к несметным богатствам, описанным в нем. Если свиток Элиаса окажется парным для свитка третьей пещеры, то, возможно, он содержит нечто большее, чем только описание жизни Иисуса. В то же самое время он может обеспечить нас картой к кладу с бесчисленными сокровищами.

Прежде чем Гил смог ответить, Сабби продолжила, ее лицо стало гораздо серьезней, чем минуту назад.

— Это также означает, что любой человек или организация, ищущие богатства и власти, религиозного утверждения или господства, сделают все, что в их силах, чтобы заполучить этот свиток. Все, включая убийство любого, кто встанет у них на пути. Возможно, они уже начали это делать, — добавила она задумчиво.

— Но мы не имеем представления, где находится свиток.

— Да, но им-то это неизвестно, — заметила Сабби.

— Ну, я не знаю, что это за «они», — сказал Гил, стараясь свести к минимуму ее паранойю. — Все, что я знаю, это то, что Элиас должен был оставить подсказки, где спрятан свиток. И наверняка они здесь.

Гил схватил пачку бумаг, только что расшифрованных ими.

— Или где-то еще, — сказала Сабби.

Гил посмотрел на нее с удивлением.

Она подошла к сейфу, открыла его и вручила Гилу новую пачку бумаг. Листы были плотными. Каждая копия, так же как и те нечеткие распечатки, над которыми они так хорошо потрудились, имела формат страницы учетной книги, но текст на ней выглядел много отчетливей, его было проще читать. И что важнее, он содержал информацию, еще не знакомую Гилу.

— Расшифрованные нами страницы составляли только половину дневника, вторую половину, — пояснила Сабби. — Это — первая его половина.

— Итак, история Элиаса на самом деле является лишь второй частью чего-то? — спросил Гил.

— Точно.

— Так почему же вы не дали мне сначала первую часть?

— Ни у кого нет этой копии, — ответила она.

— Даже у де Вриза?

— У него в первую очередь. Ладлоу никогда не доверял ему. Говорил, что у этого человека нет ни совести… ни души.

— А что вы думаете о де Вризе? — спросил Гил.

— Я думаю, что Ладлоу был чересчур к нему добр.

Гил взял ручку и принялся обводить комбинации по два слова через два.

— Это не работает, — заметила Сабби. — Слова на этих страницах не складываются в предложения. Это просто имена и названия мест. Здесь записи, кто купил какой гобелен и за сколько, как в обычной учетной книге.

— Потому что так оно и есть, — просто ответил Гил.

Он объяснил, что обе части дневника почти наверняка составляют одну учетную книгу монастыря. Элиас, похоже, был самым грамотным из монашеской братии, а потому ему вполне естественно могли поручить вести все монастырские записи.

Исходя из этого, Гил предположил, что столь образованному монаху было сподручней всего использовать в своих целях церковную книгу учета. В первую часть ее заносилось все то, для чего она и была предназначена, а во вторую — все личное, не предназначенное для чужих глаз. Спрятав свою историю среди записей, схожих с учетными, Элиас поместил ее в конец книги, все страницы которой выглядели одинаково от начала и до конца, особенно для тех, кто не умел читать.

— Но что, если кто-то умел читать? — спросила Сабби.

— Элиас, наверное, думал, что это не так, или же у него не было другого выхода, — ответил Гил.

Он медленно покачал головой. Там было еще что-то, чего он не разглядел. Что-то, мелькнувшее в его голове, но пока неуловимое.

— И вы думаете, что остальное находится здесь?

— Данные о местонахождении свитка? Да, скорее всего, — решительно сказал Гил. — Готов поклясться.

Гил ждал от Сабби какого-нибудь язвительного замечания. Но она взглянула на него без тени улыбки. И это ее молчание вдруг напугало его.