Он так долго желал ее, что желание давно превратилось в боль, заставлявшую его плакать по ночам. Может быть, и она чувствует то же самое? Разве не бывает такого? Любовь не так уж слепа; на все есть Божье предопределение. Он столько раз видел ее вблизи, что она сделалась ему родной. Каждым своим жестом, каждым вздохом она словно тайно говорила с ним.

И Энцо уже впервые подмечал эту тайную связь. Каждый раз, когда они оказывались рядом, каждый раз, когда он чем-то помогал ей, он чувствовал исходящий от нее молчаливый зов. Раньше он думал, что это только его домыслы, но, может, он ошибался, недооценивал себя, и вот теперь она сама решила показать, чтобы он стал посмелее? Она подала ему знак, она захотела, чтобы он знал о том, что чувствует сама. Вот ведь как на самом-то деле все обстоит. И теперь уж он своего не упустит.

Услышав внезапно голос брата, Энцо пробудился от грез.

– Моя жена хочет знать, что ты будешь есть, – насмешливо сказал Джованни, выделив слово «жена».

Энцо увидел, как вздрогнула Франческа, и сердце его сжалось от боли.

– Мне только перекусить, – ответил он. – Я не голоден. Я сам возьму.

Разве ему сейчас полезет кусок в горло? Не до еды ему.

– Ну как можно! – Джованни обернулся к жене. – Подай ему мяса и картошки. И вина налей. Беппе, принеси хлеб.

– Я же сказал, что не голоден.

– Здесь я хозяин, Энцо, и коли я говорю – ешь, значит, ты будешь есть. Понял?

Энцо проглотил обиду и кивнул. Отныне надо соблюдать осторожность, не лезть зря на рожон.

– Вот и хорошо, – сказал Джованни. – Мне эта еда потом достается, я не потерплю, чтоб ей гнушались. Ешь! – И он победно улыбнулся, довольный, что взял верх. А Энцо склонился над тарелкой.

Смейся, смейся, Джованни, думал он. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Ты думаешь, тебе принадлежит все, а вот и нет. Кое-что нынче перепало и мне. Оказывается, малыш Энцо не для всех такое уж ничтожество.

И Энцо принялся за еду.

Поздно вечером Энцо вышел посидеть во двор. В теплом влажном воздухе слышался храп Джованни, как всегда сверх меры нагрузившегося едой и вином. Он и не подозревал о том, что на уме у его брата.

Франческа кончила хлопотать на кухне после десяти. Вымыв посуду, все прибрав и приготовив кое-что на утро, она вышла за порог, чтобы немножко передохнуть и полюбоваться звездным небом. Энцо, наконец дождавшись ее, бесшумно подошел сзади.

– Франческа, – сказал он, положив руку ей на плечо, и она со страхом отпрянула.

– Ой, – тихонько вскрикнула она. – Я подумала, это Джованни. – Сердце у нее громко стучало, и она глубоко вздохнула, чтобы оправиться от страха.

– Боишься его? – спросил Энцо.

Ему показалось, что она хочет, чтобы он знал об этом ее страхе, и нарочно пришел, чтобы успокоить ее. Только боится высказать все это словами. Вот и теперь она молчит, не отвечает. Его ладонь еще крепче обхватила ее плечо. Надо спросить ее о главном.

– Почему ты не уйдешь от него?

Он заметил, что она задержала дыхание, и его решимость укрепилась. Конечно, конечно, она только и ждет, чтобы он ее позвал.

– Знаешь, если ты его бросишь… – начал он, но не успел закончить.

Франческа в ужасе отшатнулась. Он напугал ее так, как пугал Джованни. Она не смела сказать ему правду.

– Не надо, Энцо, пожалуйста.

Она вновь повернула к нему свое лицо, и он не увидел в ее глазах отвращения. Значит, он просто поспешил со своими объяснениями. Надо дать ей время прийти в себя, разобраться в своих чувствах. Голос ее звучал слабо, но он расслышал в нем мольбу, просьбу о помощи, и ему показалось, что ее чувства к нему столь же сильны, как и его собственные.

– Но Франческа… – опять начал он и снова осекся, услышав шум в доме. Уходя прочь, он бросил последний взгляд на ее понурые плечи. Теперь не время для разговоров. Достаточно и того, что он понял: она нуждается в его защите. Он знает, что делать дальше. И прежде чем появился Джованни, Энцо скрылся.

– Ты что тут делаешь?

– Ничего.

– Ступай в дом. Надо запереть дверь.

Франческа прошмыгнула мимо мужа и стала подыматься по лестнице в спальню.

– Жди меня, я сейчас приду! – крикнул он вдогонку.

Она в ответ промолчала. Привычный холодный страх сковал ей душу. Джованни запер дверь, выключил внизу свет и пошел вслед за ней.

Джованни стоял на краю поля, где работал Энцо, и вытирал рукавом пот со лба. Стояла полдневная жара, солнце было в зените. Земля высохла и превратилась в пыль, в серую пыль. Интересно, сколько еще может длиться такая сушь.

Старики не помнили такого сухого апреля, а на смену ему пришел зной мая. Джованни взглянул на небо. Никаких признаков дождя, совсем никаких. Кругом сушь – сухое небо, сухая земля, сухая жена. Воспоминание о жене вызвало в нем волну злобы. Сучка бесчувственная. Он поддел сапогом ком земли, и тот разлетелся в воздухе в прах – сухой, бесплодный песок.

Прикрыв ладонью от солнца глаза, Джованни посмотрел туда, где трудился Энцо. Согнувшись вдвое, он усердно орудовал мотыгой. Спина его почернела от загара и лоснилась от пота. Джованни понравилось, как работает брат.

Надо признать, в последнее время Энцо изменился к лучшему. Он присмирел, стал почти ласковым. Похоже, что понял, наконец, трудности, которые переживал Джованни – и с виноградником, и с женой. Короче, Энцо стал таким, каким и должен быть настоящий брат – послушным, уступчивым и надежным. Повзрослел, наверно, подумал Джованни, шагая к нему через поле. Наверно.

Энцо заметил брата, когда тот подошел уже совсем близко. Джованни совсем замучился из-за этой засухи и выглядел ужасно. Энцо приятно было видеть брата таким. Он выпрямился и помахал рукой.

– Эй, Джованни! Чего это тебя принесло в самую жару?

Джованни, наконец, задыхаясь, добрел до брата.

– Что мне, дома сидеть, что ли, – ответил он и, посмотрев на лозу, с тревогой спросил: – Худо дело?

Энцо добродушно хлопнул его по заду.

– Не так уж плохо. – И, проследив за взглядом Джованни, добавил: – Дождичка бы хорошо. А может, и так обойдемся. – Ему была понятна тревога брата. И она была ему на руку. Чем больше он озабочен делами, тем он дальше от Франчески. Тем она ближе к нему, Энцо. – Хочешь перекусить? – Энцо указал взглядом на лежавшую в тени корзинку с провизией. Джованни удивился. Не в привычках Энцо было угощать.

– Да, я бы поел чего-нибудь, – кивнул он.

– Отлично.

Энцо вытер руки тряпицей и принес корзинку. Они с братом пошли вдоль ряда, выбирая местечко потенистей. Энцо сел первым. Ну что ж, подумал он, все хорошо взвешено, ничего лишнего он себе не позволяет, Джованни не на чем его поймать.

– Вкусно твоя жена готовит, – сказал он, выкладывая еду на салфетку. – Удачно ты женился, правда?

Джованни промолчал. Вместо ответа он взял бутылку вина, порядочно отпил из нее и вытер рот рукавом. Энцо искоса наблюдал за ним, замечая, как брат багровеет от злости.

– Счастливчик же ты! – продолжал он как ни в чем не бывало. – Женатый человек. И Франческе повезло. Она, по-моему, очень довольна.

Джованни молча кивнул и принялся есть. Он был не расположен к болтовне – да и чего хорошего мог бы он сказать? Энцо в душе ликовал. Он наслаждался унижением брата – сам нахлебался унижений по уши. Теперь он с удовольствием мучил другого.

– И о Беппе она заботится. Они так здорово поладили! – Энцо почувствовал, что его удар наконец достиг цели. Лицо брата резко изменилось. Острая игла ревности пронзила его сердце, это стало видно по выражению лица Джованни. Энцо впервые испытал сладость отмщения.

– Беппе? – Джованни перестал жевать. – Это ты о чем, что значит – поладили? – Он выпрямился и испытующе посмотрел на брата.

– Да ничего особенного… – начал было Энцо, но замолчал. Сперва он хотел объяснить, что, мол, просто хотел сказать, что меньший брат теперь под хорошим присмотром, вот и все. Но тут в его мозгу родилась новая мысль. А что плохого, если Беппе попадет под подозрение? Ревность – великая сила, это он хорошо знал по себе. И секунду помолчав, Энцо выбрал другую тактику. Да у него уже и не было выбора. Добиваясь Франчески, он готов был идти на все. Теперь им владела только одна страсть – добиться этой женщины любой ценой. И он всецело подчинился голосу этой страсти. – В общем, ничего, – сказал он наконец. По выражению лица брата он понял, что от подозрения тот не избавился, хотя что-то ему пока мешало полностью поверить в неверность жены.