— Некто Герасим Варламович Передерий, — с мрачной решимостью, будто выполняет мужскую работу вроде выколачивания ковра, стала сознаваться неудавшийся вице-президент.

— Ты гляди, — улыбнулся Максимыч растерянно пялящему глаза Пете. — Совсем оборзел, под собственным именем работает. А вы, СЕСТРИЧКА, — повернулся хитро щурящийся начальник ИСАЯ к Свете, — его приметы перечислить смогли бы? А вдруг какой другой подонок назвался именем честнейшего человека.

Теперь черед хлопать ресницами наступил для Светланы. Раньше она не задумывалась, но ведь действительно не могла вспомнить ничегошеньки.

— Да вы, сестричка, руки не ломайте. Точно — Передерий. И более ушлые люди не могут. В профиль и анфас, если знакомы, при встрече узнают, а вот описать не могут. Одна только верная примета — отсутствие правой руки.

По тому, как говорлив стал душка Максимыч, Света оценила, насколько ему нужна ее помощь. Света готова была оказать эту помощь. Ведь в душе она добрая девушка.

Петя и слушал, и не слышал. Когда решался поднять глаза, пугался, что выдаст взглядом грешные мысли, и проворно опускал подбородок. Петю в гостье умиляло все. И свободные плавные движения. И негромкий, но глубокий выразительный голос. Светло-русые волосы, серовато-голубые глаза, фарфоровый оттенок кожи, лебединая шея… Интересно, заметила ли девушка, какой классный сегодня на Пете галстук? Стоп-стоп-стоп. Он совсем потерял нить разговора.

— Кстати, — продолжал Максимыч, разом отодвинув, будто ему мешали, или собирается заняться армреслингом, бланки, телефон, календарь, брелок… — Меня лишить жизни у вас бы не получилось. Меня убить столь же трудно, как и Черного Колдуна.

— Простите, кого? — Света непонимающе навострила ушки. Вот-вот: Черный Колдун, гоблины, орки, нежити плюгавые и уроды всех мастей ей только и попадаются в этой инкарнации. Все, дает слово, если выкарабкается, с профессией ликвидатора завяжет. Пойдет в зоопарк и будет выкармливать малышей, от которых отказались мамы-львицы.

— Это его аукало в инфернальном мире. Другой у него к вам был интерес, сестричка.

На очищенное пространство стола из вороха бумаг выполз, тяжело перебирая лапками, будто возвращается из пешего паломничества в Иерусалим, здоровенный таракан. Поводил усами, будто хотел крикнуть: «Анафема на ваши головы, ироды!», и издох. Света вздохнула:

— Вы не представляете, как я от всего этого устала, — и тут же мысленно шлепнула себя по губам. Потому что по наклюнутой роли далее должна бы следовать пошлейшая фраза: «Никто не защитит бедную сиротку!». Позор! Следовало скоренько сменить амплуа, и Света пока прикусила язык, в уме примеряя тот или иной типаж. Кошечка с коготками? Пионерка Настя? Королева хулиганов?..

Максимыч, сметая труп насекомого на пол визиткой вице-президента фонда «Алфавиль», пропустил лирику мимо ушей:

— Вы — профессионал. Небось сегодня являлись, чтобы просчитать отход после покушения. То есть Передерий не сомневался, что вам удастся соскочить невредимой. А дальше? А дальше против вас весь город. И где вы сможете схорониться? Только у Передерия…

Света не стала притворяться, будто выводы Максимыча ее не пронимают до донышка. Вот почему Передерий настаивал на снайперской винтовке. Но зачем тогда Магниев сунул ей «беретту»? Когда Светлана, сменив профессию, выкормит львенка, она натравит хищника на Магниева.

— То есть это…

— Зачем-то хотел вас покрепче к себе привязать господин Передерий. Очень уж вы ему нужны ЗАЧЕМ-ТО, — подчеркнул Максимыч и ловко метнул визитку в мусорное ведро, как несущественную улику. — Скажите, сестричка, а вы самого Черного Колдуна допреж шпокнуть не пытались?

Петя опомнился: оказывается, он уже минуту грыз колпачок авторучки, виновато сложил руки на коленях. Внешне Светлана на каверзный вопрос никак не отреагировала. А Максимыч, знай себе, продолжал размышления вслух:

— А как его можно убить? Только так, как и меня. Но мне теперь мало изничтожить Передерия. Мне теперь проведать обязательно надо, что за суету этот фрукт поднял в городе…

— Когда мы с ним были в Эрмитаже… — робко начала Светлана, невинно улыбаясь, как Красная Шапочка.

— Уважаемые пассажиры, — на весь нижний вестибюль шумели динамики. — В последнее время в метрополитене участились случаи попадания одежды между движущимися частями эскалатора. — Усиленный динамиками женский голос был знаком и неприятен. — Убедительная просьба при перемещении по эскалатору, особенно работающему на спуск, не прислоняться к движущимся частям и приподнимать длиннополую одежду… — усиленный динамиками женский голос был знаком и неприятен, словно ты болен неизлечимой, но не смертельной болезнью, и ходишь на прием к одному и тому же врачу. И название у этой болезни: «Метрополитен».

Ботинки и кроссовки, сапоги и демисезонные туфли перетирали принесенный снаружи песок в пыль. Пыль оседала на полукруглом декорированном простой геометрической мозаикой своде, на плафонах стилизованных под факелы светильников и в легких пассажиров, вызывая чахоточный кашель. Герасим Варламович смотрел не в глаза Стасу, а куда-то ему за спину, словно выискивал знакомых в толпе. А пауза тянулась и тянулась.

— Я принес, — решился напомнить о своем присутствии Стас. Если бы этот страшный человек — дремучий нефтяник — не проследил бы звонок на мобильник от мамы, если бы этот человек не добрался бы до мамы, черта с два антиквар явился бы на встречу.

Мимо них, чуть не толкнув, протопала преклонных лет гражданка кавказской национальности в запахнутой и перевязанной поясом-кошельком мохеровой кофте. Гражданка перла на тележке три одуряюще пахнущие копченой салакой картонные коробки. Притормозила и долго, шевеля губами, разбирала надпись «Держитесь левой стороны. Выход в город».

— Это хорошо, — думающий о чем-то постороннем Герасим Варламович продолжал смотреть мимо. — Это ты правильно поступил, — провожал и провожал кого-то глазами за спиной Стаса дремучий нефтяник. И наконец вроде бы проводил. — Значит, говоришь, принес?

— Вот! — Стас протянул вперед разжатую ладонь с серебряной подковкой. И та вяло отразила больничный свет стилизованных под факелы светильников. Свет, который делает лица грязными.

А вдалеке сквозняк чудил с прическами девушек на эскалаторе. И завивал, и развивал, и дергал за косички.

Герасим Варламович задумчиво пошевелил губами под нависшими копной усищами и, выдержав очередную паузу, выдал:

— Можешь называть меня Герасимом Варламовичем, — подкову он опять брать не поспешил.

Тут и Стас спохватился, что отдавать серебряную подделку просто так не собирался, что ведет себя как пацан, не способный отличить китайский фарфор от Гжели. Сперва требовалось кое в чем убедиться…

— Итак, выходит, принес? — опять переспросил дремучий нефтяник. И глаза его сузились и стали похожи на две запаянные ампулы, то ли с чудодейственным лекарством, то ли с мгновенным ядом. И что-то в ситуации было явно наперекосяк. Но Стас поклялся бы, что заказчик даже на миг не глянул на серебряную штуковину, а значит — не имеет оснований сомневаться в подлинности.

— Вот, — Стас опять против своего плана протянул руку со злополучным предметом. Слишком уж горячо было желание избавиться от заклятого металла.

Тут вдруг заказчик просто повернулся к Стасу спиной и пошел, словно медицинское светило, уже озвучившее диагноз. Просто взял и пошел.