— Вообще-то я заказывала брошь с агатом.

— C брошью придется подождать, — многозначительно прогудел Стас, обходя подавившуюся со вчерашнего дня мусором урну.

— А вообще вы здесь к кому? — ничего подозрительного, ничего особенного. Женское любопытство. От безделья и скуки.

— К гастролерам.

— К «Методу», что ли? А к Алле Борисовне заглянете?

— Не с чем, — скрывшись с глаз портнихи, Стас стер неприятную американскую белозубую улыбку.

По коридору, похожему на предбанник спортивного бассейна, Стас вышел к полуподвальной общепитовской точке. Действительно, гастролеры обретались здесь, сидели, сдвинув воедино два хилых столика на паучьих ножках. И кроме них в буфете никого не было. Даже из-за стойки с устаревшим сверкающим кофеварочным агрегатом не выглядывало отважно суровое лицо буфетчицы тети Глаши.

У застолбившего место спиной ко входу клиента на толстой шее дрожала от напряжения родинка. Ослепительный расшитый драконами и мандаринами шелковый вьетнамский халат облегал пышные формы поверх босяцкого спортивного костюма. Гневный дискант рикошетил от потолка и наверное дохлестывал до посудомойки:

— Короче, хватит про Дворжака! Что ты микшируешь и микшируешь: «Дворжак, Дворжак, Дворжак…» Смени компакт! — это говорил команданте Шурик. Главный по «Методу». Легко впадающий в истерику бабник-неудачник.

— Да ты не включился! Для тебя что Дворжак, что Мендельсон, — дразнил его откинувшийся с театральной плавностью на спинку стула Денис. Концертный костюм Дениса — китель без ворота, но с объемными ватными плечами, косоворотка-апаш и просторные тонкого сукна брюки были беспардонно измяты.

Валентин и Зиновьев шушукались о своем. Виктуриан, Гена и Шигин внимали. Родинка буквально заходила ходуном:

— Это я-то Мендельсона не отличу?! Я трижды под этот марш в ЗАГСе отсвечивал! Ах ты — сраный фоногорамщик, это я-то не включился!? — тут команданте усек, что внимание соратников сместилось на кого-то за спиной, и оглянулся. — О! Здорово, Стас, садись, пива хочешь? A ты лабухнешь еще раз что-нибудь подобное — услышишь последний в своей жизни спиричуэлс.

Стас придвинул от соседнего столика стул и по свойски на нем устроился рядом с Шуриком, прижав свой дипломат ногой к ножке стола. На столе стояла одна откупоренная и две нетронутые бутылки «Советского шампанского», а рядом из декларируемого вне сцены плебейства патронташ банок пива «Невское». Видимо, в буфете другого не оказалось.

Cтас подумал-подумал и молча придвинул холодную на ощупь, черно-синюю банку с пивом. Затем левой рукой под столом нащупал соседское колено, постучал по нему пальцем и в скользнувшую навстречу руку Валентина сунул горсть пуговиц. Валентин как ни в чем не бывало говорил в это время рядом сидящему Зиновьеву:

— Нет, все эти чайфовые футболочки, бравошные пиджачки и нанайные маечки — не то! Нужно свое искать. Я спрашивал у Макара, не порекомендует ли он молодого начинающего визажиста. Чтоб не дорого драл…

Виктуриан наметил выдать какую-то тираду своим знаменитым громовым голосом, но его опередили. Сидящий по диагонали от Стаса и до сих пор молчавший Шигин пьяно, но красиво, с цыганским надрывом, затянул:

— Четыре татарина!.. — кажется, дальше он не знал слов, поэтому заглох, будто в магнитофоне зажевало пленку.

Драконы на халате оскалили зубы. Шурика перекосило, словно он хотел сказать: «Чего орешь, как на сцене!?». Но сказал он другое:

— Вот сраные фонограмщики, я же просил без песен! Вот, даже Стаса спросите, прикидывается ли ему Дворжак? — Шурик считал, что в споре Стас обязан принять его сторону. Шурик вообще думал, что Стас сегодня появился только ради него. Большая ошибка.

— Ну ты полный Дитер Болен! Ты сперва спроси: придет ли вечером Стас на наш концерт? — Виктуриан, кажется, себя уже не очень контролировал.

Стас правой рукой поднес к губам банку и сделал второй — последний глоток. Затяжной. В это время его левая рука под столом передала Валентину упаковку со струнами. В принципе обыкновенные струны. Как и пуговицы. Разве что и над струнами, и над предназначенными для концертного костюма пуговицами пошептала на удачу одна старушка. Ни в коем разе не шишага.

Как ни в чем не бывало Валентин продолжал увещевать Зиновьева:

— Вот Жанне в Штатах легко. Там тетки не пыжатся. Пофиг в чем перед залом попой вертеть. А у нас такая штука — все на имидж завязано. Но я же — не попса оголтелая. Им легко, подсолнечным маслом натерся, рубаху белоснежную до пупа расстегнул…

— Сначала вы меня заводите на Дворжака, а теперь, сраные фонограмщики, не желаете об нем говорить?!

Решив, что пора, Стас плюхнул на столешницу туго набитый конверт. Команданте притянул конверт, попутно задев и размазав скромненькую пивную лужицу. Ловко прошелестев обнаружившимися фотографиями, будто он раскладывает пасьянс, Шурик оставил поближе к себе и к пиву три штуки, остальные рубашкой вверх отложил подалее, к бутылкам шампанского.

— Сколькo? — правдоподобно серьезно спросил Шурик, как будто действительно собирался покупать. Как будто не было у него другой страсти в жизни, кроме гробить бабки на коллекционирование эскизов и полотен художников из «Бубнового валета».

— А это что за байкер? — попытался подогнать к себе пальцем одну из отобранных команданте Шуриком фоток Денис. Но Шурик непреклонно не допустил чужую руку к фотографии.

— Это Ларионов. Эскиз к «Солдату на коне». Десятый год, — ласково, как ребенку, объяснил Стас и, вполоборота поворотясь к Шурику, добавил: — Дорогое удовольствие. — Вообще-то продавец доподлинно знал, что минимум два из предлагаемых эскизов — паленка. Но продать работы искусников «Бубнового валета» в Питере по настоящей цене было настолько нереальным предприятием, что Стас даже не удосужился запомнить, какие картинки настоящие, а какие нет. Нынче коллекция принадлежала вдове популярного в пятидесятых поэта. Стас взялся посредничать, только чтоб придать себе в определенных кругах дополнительный вес. Ну и конечно чтобы всегда иметь повод отозвать любого из клиентов на конфиденциальную беседу.

— Ладно, пусть ребята репетируют спокойно. Отойдем в сторонку. Поторгуемся, — поднялся со стула команданте Шурик, считая, что их дальнейшая беседа тет-а-тет достаточно залегендирована.

Поднялся и Стас, привычно подхватив дипломат. Фотографии и конверт ему подал Денис. На второй и третьей отобранных лидером фотках плясали бородатые мужики. В оранжевых рубахах, в коричневых шароварах, округлых, как крупы у гнедых коней. Или росли из вазы на фоне розовых обоев вихрастые подсолнухи. Лицо у Дениса выражало мнение, что каждый сходит с ума по своему. То есть, как минимум, Денис в сказку о внезапно проклюнувшейся страсти команданте к творчеству холстомазов из «Бубнового валета» поверил.

Шурик шел к выходу из буфета не оглядываясь. Родинка на его шее писала восьмерку, халатные мандарины перекатывались на ягодицах. Уже в дверях Стас вдруг повернулся к спаренному столу и окликнул одного из бражников:

— Валентин, ты вроде «Кэмел» куришь? Не угостишь ли сигаретой?

Валентин, вместо того, чтоб просто выложить пачку на стол — тебе надо, ты и возвращайся — поднялся, на что никто из соратников не обратил внимания, сделал полновесные двенадцать шагов, загородил собой Стаса от зрителей и протянул сигарету. А с ней двести баков. Так, чтоб соратники не видели. Плата за пуговицы и струны.

— Успехов, — попрощался Стас, пожал руку и поспешил вдогонку за Шуриком. Стас Валентину симпатизировал. Валентин юрайхиповал, временами на него находила беспросветная пинкфлоидовщина с вайтснейковинкой. А еще он был законченный клептоман.

— Ну где ты ходишь? — с лестницы нетерпеливо притопнул обутой на босу ногу кроссовкой Шурик, и они, не сговариваясь, побрели на пахнущий кулисами и опилками задник сцены.

— Какой-то ты нынче подавленный, — заговорил Стас на отвлеченную тему.

— Да вроде опять развожусь. Завели, понимаешь, щенка. А однажды заглянула подружка, и пока продолжали кувыркаться, отработанный презерватив бросил под диван. А щен, собака такая, его сожрал. А когда супружница вернулась, нагадил в прихожей. И презик лежит аккурат посреди какашек…