Толпа уже изнемогала. Толпа была похожа на загнанных жокеями в конюшню после скачек лошадей, чуть ли не сиреневая пена капала с губ истерзанных любопытством нубийцев, мавров и зулусов. Даже охрана забыла о долге сверлить глазами по сторонам. Все взгляды скрестились на дверях, половина на одной, половина на другой. И казалось, что от такого пристального внимания с дверей облазит дорогая вишневая планировка.

— Белая Мертвая Нога подходит к нашей двери!!!

— Рваное Лицо подходит к нашей двери!!!

Похожий на Вонненгута негр звучно хлопнул в ладоши, толпа распалась, образовывая широкую дорожку. Смазливые негритяночки запели что-то гаитянское и устроили снегопад из цветочных лепестков.

А по возникшему проходу навстречу друг другу медленно двинулись Мартин Борман и горбоносый индеец с ужасным шрамом в пол лица. И рожи их отнюдь не светились от счастья. С мстительной ненавистью Зыкин всматривался в распухшие черты партайгеноссе, не одному Зыкину сейчас плохо.

Колеса механического кресла (на этот раз под «Формулу-1») равнодушно выжимали слезно-прозрачный сок из рассыпанных девушками лепестков орхидей. В колбе капельницы зловеще бултыхался ядовито-зеленый раствор. Оставив правую руку свободной, в левой лапище Мартин держал пульт управления, из которого то выщелкивалось, то снова пряталось лезвие, словно змеиное жало. Деланно равнодушно Мартин мурлыкал под нос песенку:

Растоптанные лепестки орхидей за индейцем заметали полы плаща-пылевика. Глаза индейца пылали ненавистью, казалось, не к одному Мартину Борману, а ко всему населению планеты. Правая рука латиноса болталась у бедра, где должен бы, а может, и на самом деле прятался под пылевиком верный шестизарядный револьвер. Пальцы руки поигрывали, будто индеец царапает что-то невидимое.

Сколь не медлили сближающиеся стороны, расстояние становилось все меньше и меньше.

— Теперь у тебя нет верных бороро, — прекратив напевать, надменно прошипел Мартин Борман.

И тут же в зале повисла гнетущая тишина. Собравшиеся ловили каждое слово, каждый скрип, каждый чих встретившихся закадычных врагов. Даже Зыкин за окном замер, превратившись в неподвижную мишень. Но какие вояки из негров? Рассредоточенные по окрестностям снайперы давно забили болт на отслеживание одинокого мойщика окон. Жара. Лень.

— А у тебя — твоих телохранителей с левосторонними сердцами!

— А зачем ты подослал в Бразилию русского генерала?

— Я рассчитывал, что все мегатонники ринутся выручать своего командира и развяжут мне руки в России. Скажу больше, я организовал еще и утечку информации о местонахождении ключей. Я позволил русской разведке узнать достаточно, чтобы испугаться настолько, насколько может испугаться кадровая разведка. Чтоб уж наверняка на территории России не осталось ни одного мегатонника. Чтобы русская разведка связала тебе руки. Чтобы никто не смог встать на моем пути к владычеству.

«Вот она где, правда!» — в бессильной ярости Зыкин так сжал швабру, что хрустнул держак, — «Вот оно как!»

— Что ж, мудро. Очень мудро. Кажется, я таки научил тебя ненавидеть все человечество, как и обещал в далеких шестидесятых.

— Значит, мы можем продолжить работать вместе? Ключ номер один у тебя?

— А почему бы нам и не продолжить работать вместе? Ты добыл ключ номер два?

— Покажи!

— Нет, ты первый покажи!

Над головами одиноко прожужжала мясная муха, села в блюдо с маринованными плавниками мурены[106] на шведском столе. Один охранник проводил ее стволом парабеллума, но стрелять не рискнул.

— Ладно, следи за руками, — Борман медленно пошарил по закромам кресла. Под колеса вывалился рулон марли, а Борман вытащил и воздел выше капельничной колбы есаульский яловый сапог.

Зыкин готов был поклясться подаренной Гердой куклой, что именно тот сапог, который остался на ноге молчаливого атлета-синоптика. От бешенства в жилах мегатонника циркулировала уже не кровь, а чистый адреналин.

— Мне тоже есть, чем похвастаться, — злорадно ухмыльнулся индеец и из-под полы явил на всеобщее обозрение сапог до пары, — Значит, отложим выяснение отношений на после победы? — коварная ухмылка Кортеса выдавала Зыкину, что тот припрятал против Бормана еще какой-то козырь.

— Да, на после путешествия в Россию. Гер Паплфайер, — повернул снисходительную улыбку Мартин к главному негру, — Самолет готов? — и в голосе Бормана Зыкину явно читался тайный замысел истереть индейца в порошок и развеять прах, лишь только индеец станет Мартину не нужен.

— Ждет на пятой взлетной полосе. Только одна гребаная проблемка. Секретарша Бруно, маза-фака, под пыткой раскололась, что в случае его исчезновения, через неделю по почте в траханый Госдеп США кем-то из доверенных лиц будет отправлен долбаный микрофильм с компроматом на наше правое дело.

Мартин выразительно посмотрел в глаза индейцу. Тот пожал плечами, дескать: «А я-то тут при чем?»

— Свяжитесь с нашими арабскими друзьями, — тогда распорядился Борман, — Пусть завалят Америку письмами, начиненными бациллами сибирской язвы. Янки поневоле начнут прогонять почту через термообработку и уничтожат улику!

Не сговариваясь, Мартин и латинос повернули каждый к собственной двери и двинули прочь. Шведский стол остался без охраны, и с одного его краю уже замечалось подозрительное брожение.

— Наши вожди помирились. Ура! — гаркнул черный Вонненгут, и вокруг него вьюгой закружили лепестки орхидей. — Скоро весь мир будет у наших ног!

— Ура!!! — грянул хор негров столь мощно, что у прижимающего к стеклу обломок швабры Зыкина заныла рука.

— Чур, моей будет «Микрософт»! — делили мир между собой приспешники Паплфайера, — А мне — Донбасс!.. А мне — греческие оливковые плантации!..

Удаляющийся Мартин Борман вяло помахал неграм на прощание пухлой ладошкой. Индеец на чествование вообще никак не отреагировал, но Зыкин не зафиксировал этот нюанс поведения краснокожего, поскольку уже сдавал чемпионскую норму по канатному подъему. Он не стал карабкаться до самого верха, а в ближайшем пустующем кабинете на пятом этаже расшиб оконное стекло лбом и, на ходу утирая пот, через дверь коридора четвертого этажа, через пытающуюся преградить дорогу размалеванную и лихо бряцающую оружием охрану второго этажа, оставляя после себя свернутые скулы, вывихнутые лодыжки и открытые переломы рук, через многолюдный зал с пассажирами, секретными агентами и военными патрулями, оставляя после себя инвалидов первой, второй и третьей групп, через какие-то турникеты и металлоискатели, оставляя после себя высоколегированный металлолом, помчался на взлетное поле.

Он не видел, как в машины «Скорой помощи» грузили выловленные из бассейна трупы, труп лысого продавца билетов и найденный в туалете труп француженки Женевьев. Он не видел, как мавры-генералы рассаживались по джипам, а зулусы в штатском — по представительским лимузинам. Адреналин гремел в Валерино сердце набатом.

И, хотя выкладывался, будто Карелин на Олимпиаде, все-таки опоздал. Взмывший с пятой взлетной полосы «Боинг» показал ему хвост. Сопя носорогом, Валера оглянулся. Аэробусы подслеповато тянули к нему со всех сторон алюминиевые носы, словно принюхивающиеся акулы. «Lufthansa», «Thai Airways», «United Airlines»… Где-то вдалеке прошуршали желтые сегменты чемоданной тележки. И тут же этот жалкий звук был проглочен ревом заходящего на посадку «Локхида». А еще справа маракасами гремел топот армейских ботинок и всполошенная перекличка раций — на поимку прорвавшегося через кордоны мойщика окон Паплфайер двинул регулярные войска. Вряд ли, чтобы вручить уведомление об увольнении.