Даг осторожно спустился к самой трещине. Без факела заглянуть в глубину не получалось. Однако нойда не соврал — с одного края имелось нечто похожее на рукотворные ступеньки. Упираясь руками в противоположную стенку, ловкий человек мог потихоньку спуститься вниз.

Вот только насколько глубоко?

Даг улегся на край и стал смотреть в темноту. Почему-то очень скоро стало трудно дышать. Тут Северянин заметил то, что должен был заметить сразу. Возле трещины не росла трава, неподалеку догнивали несколько птичьих скелетов. Их даже не пришли доедать муравьи! И деревья вокруг, на расстоянии двадцати шагов, давно погибли.

Нойда Укко послал его на верную смерть!

Парнишка еще немного полежал на краю, кинул вниз камень, потрогал внутренности страшного ущелья. Когда Даг распрямился и сел, неожиданно закружилась голова. Нет, он ни за какие награды не пойдет туда, вниз! Пусть Укко делает с ним что хочет, но не нужна ему власть над духами. Куда милее власть над бравой дружиной!

Выбраться обратно оказалось в три раза сложнее, чем найти жуткую мертвую поляну. Дага спасла только врожденная принадлежность к лесу. Порой мальчику казалось, что лесовик снова затеял свои хитрые игры, потому что трижды его возвращало в мрачный бурелом. По пути Даг наткнулся на несколько человеческих скелетов. Очевидно, здесь погибли те, кто так и не сумел найти выход из заколдованного круга.

Но Северянин нашел. На третий день он взобрался на вершину ели и чуть не завопил от радости. На горизонте, поверх сплошного зеленого ковра, торчали такие родные Две Горы…

Нелюба горестно вздыхала, накладывая скитальцу кашу.

— Пиркке говорит так. В подземное царство Ротаймо открыт вход только самым могущественным колдунам. Тут так будет… Когда солнышко спрячется и снова придет долгая зима, будет большой праздник. Все лопари будут носить жертвы Роту, царю подземному… Тебя еще в том году тут не было, когда Рота чтили. Он злой. Живет в самой середке земли, под озерами. Кто умеет под водой ходить, могут туда под озеро спуститься. Кто так не умеет — ищут дымные щели в земле… вот так.

— А зачем туда ходить? — Дага передернуло. Он вспомнил глубокую мрачную трещину, куда пытался отправить его нойда.

— Зачем? А вот затем, — Нелюба воровато оглянулась, не слушает ли кто, — чтобы поднести угощение бабкам-людоедкам. Без угощения к ним никак не подступишься, а едят они… сам понял, чего едят! Могучий нойда ездит к страшным бабкам, чтобы выпросить жизни себе подольше. Уж такие они знахарки, что могут даже мертвяков назад воскрешать. Вот Укко тебя и проверял… можешь ли сквозь землю пройти.

— Но мне-то не нужно мертвяков воскрешать! — опешил Северянин.

— Тебе — нет. А ему — ох как нужно! В том вся сила нойды, чтобы между мирами свободно на златорогих оленях разъезжать. И чтобы, когда смертушка придет, себе новую жизнь сторговать… вот как. Только ты это Пиркке не говори, не то осерчает! Душа-то человечья, она вишь как… у левого боку гнездится. Потому Укко левый бок пуще всего бережет. Ты заметь — никогда левым боком к оружию не встанет, то-то!

— А мне что до того?

— Пиркке говорит — Укко нагадал на медвежьих костях, что родился где-то сильный колдун, сильнее его, с меткой волчьей на голове… вот так. Укко сперва обрадовался, мол, сам-то скоро состарится, найдет себе заменщика. А после испужался он шибко. Потому как нагадали ему самому, что беду большую отрок с родимым пятном принесет. И погибель самому нойде.

— Я?! Погибель? — Даг начал что-то понимать.

— Теперь ему надо, чтоб на праздник Рота душа молодая к небу отлетела. А лепше всего — чтоб чужак был. Они ведь как, лопари-то, веруют… Веруют, что душа на небе у бога ихнего три дня гостит, а потом назад скатится. И пойдет туда, где ей слаще всего было, где последний кров был, да где любо было. Тут-то и хочет Укко своих духов умаслить. Чтобы душу-то изловили и к бабкам-людоедкам свезли.

— Выходит, нойда хочет меня убить?

— Прежде не хотел, — помотала косами девушка. — Да и хозяйке ты полюбился, она за тебя слово молвила. Да только оба они теперь напужались. Как ты норманнов-то прогнал.

— Я прогнал?! — Даг не успевал поражаться.

— Да ты же, кто еще? — удивилась такой непонятливости Нелюба. — Прочие-то что тебя слушали? Они ж поверили, что ты и есть великий нойда, что ты всех спасешь. А ты не спас, а новые беды наслал. Теперь Пиркке вон плачет.

— А Укко? Чего ж он меня сразу не убил?

— Ах, они еще тут вчера с хозяйкой грызлись. Нарочно приезжал. Справлялся, не пришел ли ты. Мол, если придешь — так сразу чтоб к нему… Теперь тебя непременно убьют, — всхлипнула Нелюба.

— А Пиркке что? — совсем потерялся Даг.

— А Пиркке сказала ему, что, мол, от дыры в Ротово царство еще никто не возвертался. А Укко на то посмеялся так криво и сказал, мол, сбылося уже. Погубил ты деревню целую. Нет рыбакам хода домой. И уехал, Укко-то…

Даг сидел опустошенный. Он так старался, чтобы завоевать уважение среди соседей Пиркке, а в итоге его зарежут на праздник Зимы?! Или продадут?

— Тебе бежать надо. — Нелюба подобралась в темноте, жарко дохнула луковым духом. — Слыхал небось, чо нойда про тебя рек? Нет от тебя пользы, ратного ты роду, не знахарского.

— Куда бежать? Пиркке мне сказала, что домой не отпустит.

— Ай, ты поверил? Ну, дурень-то, — печально усмехнулась девушка. — Нойда тебя купил, надежу имел тебя в знахари выучить, у медведь-сайда посадить, себе замену хотел… А коли не вышло, он тебя лопарям, а того хуже — поморам продаст. На цепи будешь сидеть, китовые шкуры скоблить, от морозу сгинешь.

— Так что же делать? — Даг уже был на ногах. Он сразу поверил, да и незачем единственной его подруге врать. — Как убегу? Три раза пытался, да и далеко.

— Есть выход, есть. — Нелюба тронула его во мраке ледяной рукой. — Да только гиблое место там.

— Что же ты раньше молчала? — взвился Даг. — Целый год знала — и молчала?!

— Так я бы и нынче смолчала, кабы нойду не подслушала, — Нелюба зажгла свечу, — потому как плыть там надобно, подо льдом плыть. Лаз есть в горе, на самом краешке Клыка, каменным мешком кличут. Там, где течение сильное, полынье сомкнуться не дает. С нашей стороны поднырнешь, а с той вынырнешь, где тропы, вельве неподвластные. Если вынырнешь… А куды тебе мелкому подо льдом, во мраке плыть? Вот я и молчала.

— Он меня найдет. Его псы найдут.

— Псы не чуют, где вода. Приведут его к полынье. Будут думать, что ты утонул. Не поверит Укко, что ты выплыл. Про ход под горой я случайно слыхала их разговор, некому тебя продать. А ежели и зачнут искать, так день уйдет по утесам петлять.

— Я выплыву, — пообещал Даг и тут же почувствовал, как мягкая волчья лапка сжимает макушку.

Лесные духи были на его стороне!

Даг разделся догола и густо намазался тюленьим жиром, который принесла молодая знахарка. Затем покрепче стянул веревкой кожаные штаны, а прочую одежду Нелюба связала в узел и тоже обмазала жиром. На беду, не получалось взять с собой еды, каждый эре веса мог уволочь беглеца на дно. Даг ограничился двумя овсяными лепешками и куском соленой козлятины, хотя закрома Пиркке Две Горы лопались от запасов продуктов.

— Здесь место. — Знахарка придержала Дага в распадке, сама осторожно выглянула наружу. Никто не поднимался по узкой тропе, никто не шумел в лесу. Шумела только черная вода далеко внизу, под обрывом фиорда. Сверху полынья походила на упавшую с неба черную молнию. Лед здесь держался всегда, даже летом. Окончательно замерзнуть пресная артерия не могла, слишком неистово швыряла свои воды в фиорд горная река. На той стороне, по покрытым густым мхом гранитным склонам, точно так же карабкались сосны, загребали корнями, тянулись к небу. Где-то там, в чащобе, змеилась тропа, по которой мальчишке предстояло бежать день и ночь.