Одним словом, Даг жутко перепугался, когда конский фаллос указал на редкозубую пупырчатую девицу с широкими плечами и ладонями. Но тут… отскочила палка, удерживавшая дверь вместо засова, и в клубах пара возникла сердитая Пиркке Две Горы. За спиной вельвы переминался с ноги на ногу смущенный хозяин.

— Ой, прекратите, не то всех обращу в жаб! — прошипела вельва и для острастки потрясла костяными амулетами.

Получилось довольно грозно, даже Хьялти отшатнулся. Незадачливых гадальщиц как ветром сдуло. Последней, обиженно шмыгая носом, уходила «суженая» Дага.

— Хьялти, опять твои бабы за свое? — укорила вельва. — Ты меня нарочно увел, чтобы я им не мешала?

— Каждую луну они… а мне-то какое дело? Мужикам до этого дела нет, — стал оправдываться Хромой Хьялти. — Пусть себе гадают, так у нас девки всегда…

— Пусть гадают, — малость успокоилась Пиркке. — Только не на моего мальчика. Хьялти, еще увижу, что вокруг него кружат, — ослеплю! Хорошо, давай, зови своих!

К вельве немедленно выстроилась целая очередь просителей. Вначале Даг слушал болтовню колдуньи скептически, затем поймал себя на том, что во многом с ней соглашается.

Худая кривоногая женщина пришла узнать, вернется ли из дальнего похода ее сын.

— Дай мне его шапку, — потребовала Пиркке.

Когда шапку принесли, вельва ненадолго приложила ее к груди, ощупала пальцами и твердо заявила:

— Твой сын вернется, но не скоро. Может быть, ты не доживешь до его возвращения. Я думаю, он в плену.

Следующим колдунье поклонился пожилой человек в вытертой заячьей безрукавке.

— Скажи, фрю Пиркке, надо ли нам корчевать лес за грядой? Там под корнями — много камней. Удастся ли мне там получить урожай?

Пиркке Две Горы не стала просить шапку, вместо этого надолго задумалась. Даг пристально разглядывал просителя и невольно задумался вместе со старухой. Неизвестно, как рассуждала вельва, но Северянин внезапно откуда-то получил ответ — нельзя сеять за грядой. Откуда взялось такое внезапное понимание? Этого Даг не знал. Но, глядя в потухшие, сонные от внезапного обжорства глаза крестьянина, мальчик воочию увидел каменистый склон, усеянный острыми обломками породы, корни сосен, торчащие из твердой земли, прогалины от весенних ручьев, которые неминуемо будут размывать хлипкий плодородный слой. Странно, что сам земледелец этого не замечал. Или у него не оставалось иного выхода, кроме как рубить лес?

— Лучше вяжи сети и лови рыбу, — серьезно посоветовала Пиркке. — Не будет тебе пользы от этого поля.

Затем пришла женщина с синюшным, орущим младенцем на руках. Следом с обиженным видом приковыляла местная знахарка. Даг следил за вельвой. По его мнению, ребенка следовало вынуть из тряпок и потрогать. Пиркке так и сделала. У Дага вдруг жутко зачесалась ладонь и привычно кольнуло в темечке. Вельва, словно что-то почуяла, бросила на Северянина моментальный косой взгляд.

— Ой, мальчик, мы с тобой вместе слушаем повелителя, да?

Даг просипел в ответ ругательство. Проклятая старуха угадала его мысли! Благодаря ее близости с парнем начали твориться настоящие чудеса. Стоило старухе взять ребенка пятерней за спинку, как Дага пробил пот. Он явственно разглядел, где прячется хворь. Болезнь, словно мерзкое синее пятно, расползалось внутри легких ребенка. Малыш хрипел, внутри его крошечной трахеи булькала мокрота.

— Ничего не помогает, — поделилась бедой знахарка. — И в бане пропарила, и в бересту заматывала, и салом терла. В этой семье, фрю Пиркке, все дети рождаются немощные…

— Неправда это, — осадила знахарку бедная мать. — Это ты только и умеешь, что берестой оборачивать, да головой трясти!

— Ой, тихо, тихо, — осадила спорщиц Пиркке. — В баню его нельзя. Чуешь — горит? И сало твое не поможет. Его болезнь глубоко спрятана. Но спасти его можно. Надо вот что…

Даг слушал, как колдунья излагает свои методики лечения, и невольно проникался к ней все большим уважением. Пиркке посоветовала найти и остричь пастушьих собак, тех, которым привычно спать на снегу. И из этой шерсти связать покрывало, в которое завернуть дитя. А если пастушью породу с длинной шерстью не найти — то лучше не тратить сил. Даг вспомнил, что так делали женщины на ферме Северянина, тоже по наущенью вельвы, и дети их выздоравливали. А Пиркке говорила дальше — вещи дивные и страшные для испуганной притихшей матери. Мол, следует раскаленного ребенка раздеть и положить на тряпку, на морозе, и держать так, пока не остынет. Вот тут-то спешно завернуть в нагретую собачью шерсть, и поить, поить, поить крепким медом…

— Все сделаю, как скажете, фрю Пиркке, — пятясь назад, пообещала женщина.

— Глупая она, — поделилась вельва с Дагом, как с равным. — Погубит ребенка.

— Ой, ну и пусть, нам дела нет, — отозвалась захмелевшая Юкса.

— Нам дело есть, — озлилась на помощницу колдунья. — Нам до всего дело есть, ты, пьяная дочь жабы!..

Даг уже решил, что сейчас старуха замахнется на служанку палкой, но ссоре не суждено было состояться. Вечерний воздух прорезал оглушительный писк. Это краснощекий мужик раздул бока волынки, подав сигнал к танцам.

— Смотри, здесь танцуют настоящий халлинг, не то что в Бирке — Юкса толкнула Дага в бок. — Ой, ты хоть слышал, что такое настоящий халлинг? Это танец рун. Когда-то руны не умели записывать. Но танцевать умели всегда.

Глядя на танцоров, юный Северянин забыл про вкусную салаку, про непослушные ноги и даже забыл о побеге. Потому что дома так не развлекались. В усадьбе Северянина на праздник середины лета, Мидзоммар, могли сплясать старый-престарый танец, который назывался по-разному, но всегда отражал этапы возделывания пашни. Парни и девушки брались за руки крест-накрест и принимались утаптывать землю. Утаптывали сложно, после трех шагов следовали подскок и разворот в другую сторону. Старшие родичи колотили при этом в ладоши и пели вису про будущий славный урожай.

У норвежца Хьялти собирались танцевать одни молодые мужчины. Они выстроились полукругом, прочие гости вскочили, чтобы не пропустить зрелища. Первая пара выступила вперед. Парни скинули одежду, остались в одних штанах, будто собирались бороться. Откуда-то появился человек с кожаным мешком, утыканным палками. Человек раздул щеки, и его кожаный мешок завыл на три голоса, точно стая оголодавших волчат. Даг мигом вспомнил — эта штуковина называлась волынкой, и старина Горм уже показывал такую в Упсале.

Следом за волынкой вступили бубен и барабан. И почти одновременно танцоры сорвались с места. Поначалу казалось, словно волынка и ударные живут каждый своей жизнью, но постепенно проступил сложный музыкальный рисунок. Он повторялся, как узор из многих сотен узелков, вытканный ткачихами по грубой шерсти. Полуголые парни медленно расходились, словно полусонные, каждый делал что-то свое. Один вздымал руки вверх, другой лениво притоптывал, обернувшись к зрителям.

— Это халлинг, — сказала Юкса. — Красиво. Красивые парни.

Даг изобразил равнодушие. Парни как парни. Для себя Северянин пока не решил, стоит причислить Юксу к личным врагам, или в его бедах виновата только вельва.

— Это танец рун. — Юкса жадно хлебнула бражки. — Верно, хозяйка? Ведь прежде ты умела читать танцы рун?

— Прежде халлинг умели верно танцевать. — Ведьма тряхнула костяными амулетами. — Прежде норвежцы следовали германским рунам, которые завещал их отец Один. Эти руны были понятные, надо было только встать на скале, когда парни танцевали внизу. Теперь все не так, они забыли смысл…

Дагу показалось, что Пиркке порядочно набралась. Но хитрая старуха только прикидывалась нетрезвой, чтобы радушные хозяева и назойливые гости оставили ее в покое. Парни в круге тем временем ускорились. Произошло это незаметно. Секунду назад они еще дремотно передвигали ноги и вдруг — взвились в воздух под одобрительные крики зрителей.