«Ты во многом, очень многом права в своей оценке нашей безудержной работы, – пишет Сергей Павлович жене в конце 1962 года. – Дальше так нельзя, и добром такая работа ни для кого из нас не окончится. Все это крайне тяжело отражается и на личной жизни. Вернее, – ее нет! Я постараюсь изменить это положение, как уже очень многое мы с тобой меняли в нашей жизни. Я не обещаю, что это будет очень резко и быстро, и много, но это будет сделано.
Что я хочу сделать?
– Хочу работать в основном216 нормально, т.е. часов до 7-8 вечера (а то и меньше) и лишь изредка позже. Т.е. хочу иметь время для нас с тобой и сохранить силы.
– Не хочу работать в праздники.
– Будем 2-3 раза в год хоть неподолгу, но отдыхать.
– Первый отдых попробуем на 8-10 дней в этом январе.
– Хочу хорошенько заняться нашим домом, тебе в помощь, прежде всего
– Попробую по всем линиям (не хочу писать подробнее).
Таковы мои планы по работе, чтобы наладить получше нашу жизнь, чего ты справедливо хочешь и чего хочу я.
– Хочу еще немного хотя бы (в основном дома) заняться научными трудами: много есть мыслей и не хотелось бы их потерять».
Тогда, в январе 1963 года, ему, как он обещал, удалось вырваться на несколько дней в подмосковный санаторий. Видно, совсем невмоготу было, если даже Тихонравов пометил в своем дневнике 11 января 1963 года: «СП говорит, что плохо себя чувствует». Ну, а дальше? 23 января он уже снова в ОКБ, в феврале – на космодроме: «В больших довольно дозах принимаю валидол». 25 февраля проводит большое совещание в Подлипках, готовит выставку приборов, пробивает академический журнал по космонавтике. 5, 6 и 7 марта – серия совещаний по реконструкции всего ОКБ: «надо пересаживаться утверждает первые, прикидочные чертежи нового космического корабля „Союз“. И опять космодром. Вот вам и „новая жизнь“. Ровно через три месяца после своего „программного“ письма Сергей Павлович снова пишет Нине Ивановне с Байконура: „Ты знаешь, я по натуре большой оптимист всегда и во всем. И сейчас мне все еще верится, что как-то немного легче будет жить, будет больше времени, появится больше сил и все будет лучше“.
Два неудачных пуска «Луны» и «Венеры» очень огорчают «большого оптимиста». Доклад Хрущеву. Объяснения. 17 апреля заболел. 20-го – уже в ОКБ, 22-го – в Тюратаме, 28-го – делает доклад у Келдыша в Отделении прикладной математики, в начале мая – опять Тюратам. Он искренне хочет остановить этот бешеный бег времени, но не может. Снова пишет, уже в сентябре: «Как жаль, что мы так мало хорошего с тобой видим и берем в жизни. Это, конечно, я все и во всем виноват. В погоне за своими „достижениями“ не вижу и не слышу света и голоса окружающей нас с тобой жизни...»
Это выдержки из нескольких писем 1964 года. А можно взять 62-й или 65-й, какая разница?..
Неужели он не понимал, что, увы, ничего у него с этими новыми планами не выйдет, что, если он начнет жить по-другому, это будет уже не он, а другой человек, что если остановится на бегу, то перестанет существовать, ибо масса его покоя, как у нейтрино, равняется нулю? Никогда бы ничего Королев и не сделал, живи он иначе, без этой святой «погони за достижениями». Да, он искренен, когда пишет, что хочет жить иначе, но не понимает, что это не зависит от его воли. Таким, как он, люди обычные часто задают вечный вопрос: «А что, тебе больше всех нужно?» А, действительно, что, Королеву больше всех было нужно запустить спутник, отправить ракету на Луну, послать в космос Гагарина? Да! Именно так! Ему это нужно было больше всех! Потому что всякий истинно талантливый человек – пленник своего таланта. Талант, а не сам он распоряжается его жизнью, трудом, досугом, домом, его праздниками, друзьями, даже сном. Человек не в состоянии освободиться от постоянного чувства предначертанности своей судьбы, обязанности перед своим даром, которое неразрывно срослось с его «я которое, собственно, и составляет это „я“. Можно (и нужно!) завидовать яркой судьбе этого великого первопроходца. Но ведь можно и пожалеть его! Получая недоступные нам радости, он лишался радостей доступных, а ведь и они – тоже истинные радости.
У него не было друзей, ибо он всегда был больше предан идеям, нежели людям. Были преданные единомышленники. В молодости – Сергей Люшин, Петр Флеров. В зрелые годы – Василий Мишин, Николай Пилюгин. А друзей не было. С сотнями людей я встречался и говорил, но ни один не мог мне сказать: «Я был близким другом Сергея Павловича...»
Может быть, это объяснение покажется надуманным, но друзей у Королева не было еще и потому, мне кажется, что люди, которые не интересовались его делом, не могли быть ему интересны, а дружба с людьми из своего круга страшила его усложнениями деловых взаимоотношений: друзьям труднее приказывать. Он жертвовал дружбой ради Дела. Ну а потом, настоящие друзья требуют времени. А времени у Королева и в молодости, и в зрелые годы всегда в обрез.
Не было и того круга людей, которые образуют какую-то общность «друзей дома кто чаще других присутствует на разных семейных торжествах. Можно разве что назвать семьи сестер Нины Ивановны, Германа Яковлевича Семенова, который работал на опытном заводе в Подлипках, а потом, как я уже рассказывал, был на несколько лет „сослан“ Королевым в Днепропетровск. Но Герман – это не друг, а родственник: он был женат на старшей сестре Нины – Александре Ивановне.
Когда уже после смерти Сергея Павловича в останкинский дом приезжали кинодокументалисты, они спрашивали Нину Ивановну:
– Ну, а в этой столовой собирались ученые, конструкторы, спорили? Келдыш здесь часто бывал?
– Нет, не собирались, не спорили, – грустно вздохнула Нина Ивановна.
Можно по пальцам перечесть гостей, которых запомнил этот дом за те шесть с небольшим лет, что прожил в нем Королев.
Келдыш был однажды. Приезжал министр здравоохранения Курашов и хирург Вишневский с женами. Вот тогда был и Келдыш, один, без жены.
Чаще других бывал в доме Гагарин. Иногда он приезжал с Титовым, Николаевым, Поповичем. Еще не летавшие космонавты в доме Королева не бывали. Первую ночь после смерти Сергея Павловича Гагарин ночевал на одном раскладном диване вместе с Германом Семеновым. Почти всегда космонавты приходили без жен. Даже Валя Гагарина, к которой Сергей Павлович относился с подчеркнутым уважением, редко приезжала с Юрой. В доме бывали, но тоже очень редко: Мишин, Тихонравов, Черток, Бушуев, Охапкин. Несколько сотрудников ОКБ приезжали, когда Королев болел, привозили на подпись бумаги. Чаще других бывал Константин Иванович Трунов, который знал Королева еще в Казани. Иногда появлялись случайные гости. Павел Алексеевич Курочкин, генерал, впервые обнаруживший в Польше осколки Фау-2. Или Борис Евгеньевич Патон из Киева.
Всем запомнился последний день рождения Сергея Павловича в останкинском доме в январе 1965 года. Он сам вдруг стал звонить по телефону, приглашать. Сергея Николаевича Люшина звонок очень удивил: они не виделись лет пятнадцать.
– Серега, ты знаешь, я пришел домой и узнал, что сегодня день моего рождения. Приезжай, пожалуйста...
– А как к тебе добираться?
– Сейчас позову Нину, она тебе расскажет, сам я не знаю...
Через пять лет Сергей Николаевич рассказывал мне об этом вечере: «Я вошел и несколько оторопел: почти все присутствующие были с Золотыми Звездами на груди. Но Королев, взяв меня под руку, ввел в столовую так, будто всех этих людей он собрал только ради того, чтобы познакомить их со мной...» В тот вечер в доме было действительно много народу: стульев не хватало, принесли скамейки. Были и свои – «подлипкинские» и космонавты, Николай Дмитриевич Кузнецов из Куйбышева – двигателист, глава могучей фирмы, с которой Королев связывал большие надежды на будущее...
Сергей Павлович был необыкновенно весел, улыбчив, приветлив со всеми, вспоминал разные истории.
Вечер этот, может быть, потому и запомнился многим, что был он исключением из общих правил жизни Главного конструктора.
