Фотографии Юры и Германа Евгений Анатольевич Карпов возил в оборонный отдел ЦК, показывал товарищам: Алексею Петровичу Узкову, Николаю Андреевичу Миронову, Борису Александровичу Строганову и самому Ивану Дмитриевичу Сербину. Все молча и очень серьезно разглядывали портреты, переводя глаза с фотографии военной на фотографию цивильную и обратно: кандидаты были сняты в двух вариантах. Потом Иван Дмитриевич Сербин показал эти фотографии Фролу Романовичу Козлову, секретарю ЦК, тогда – второму человеку в государстве. Потом Фрол Романович понес их Никите Сергеевичу. Тот посмотрел и сказал:

– Оба парня отличные! Пусть сами выбирают!

Эти слова Фрол Романович повторил Ивану Дмитриевичу, а Иван Дмитриевич – Евгению Анатольевичу. Теперь можно было сказать, что «вопрос согласован на высшем уровне».

– После пуска Звездочки я подумал, что первым полетит Гагарин, – вспоминал Валерий Быковский. – Он первым сдавал экзамены, на него примеряли скафандр, кресло, подгоняли привязные ремни. Правда, они с Германом были очень похожи по телосложению, разве что Юра чуть поплотнее, но все-таки по каким-то мелким штрихам, например по тому, как спрашивали его, что он любит, а что нет, когда готовили тубы с питанием, по тому, как обращались к нему Карпов, Каманин, можно было судить, что Юра, скорее всего, будет первым...

– Впервые я почувствовал, что полетит первым Гагарин, перед отлетом на космодром, – вспоминает Герман Титов. – Мы ездили тогда в Москву: на Ленинские горы, потом на Красную площадь, к Мавзолею. И я заметил, что фотокорреспонденты и кинооператоры больше других снимают Юру. И подумал: «Значит, все-таки Юра...» Хотя ничего еще не было решено, и я, конечно, надеялся, что первый полет могут доверить и мне...

В Звездном состоялось партийное собрание. На повестке дня – один вопрос: «Как я готов выполнить приказ Родины». Слово взял Гагарин.

– Приближается день нашего старта, – сказал он. – Этот полет будет началом нового этапа нашей работы. Я очень рад и горжусь тем, что попал в первую группу. Я не жалел своих сил и стараний, чтобы быть в числе передовых. Заверяю, что и впредь не пожалею ни сил, ни труда и не посчитаюсь ни с чем, чтобы выполнить задание партии и правительства. На выполнение предстоящего полета мы идем с чистой душой и большим желанием выполнить это задание, как положено...

«Странное дело, когда решалась его судьба о переводе в Звездный, в отряд так называемых испытателей, он волновался и переживал значительно больше, – вспоминала Валентина Ивановна Гагарина. – А тут был спокоен, хотя и немножко рассеян.

– Береги девчонок, Валюша, – сказал он тихо и вдруг как-то очень по-доброму посмотрел на меня.

Я поняла: все уже предрешено и отвратить этого нельзя... В ту ночь мы говорили о разном и не могли наговориться... Утром он еще раз осмотрел свои вещи – не забыл ли чего, – щелкнул замком своего маленького чемоданчика... Юра поцеловал девочек. Крепко обнял меня... Я вдруг почувствовала какую-то слабость и торопливо заговорила:

– Пожалуйста, будь внимателен, не горячись, помни о нас...

И еще что-то несвязное, что сейчас трудно вспомнить.

Юра успокаивал:

– Все будет хорошо, не волнуйся...

И тут меня словно обожгло. Не знаю, как это получилось, но я спросила о том, о чем, наверное, не должна была спрашивать тогда:

– Кто?

– Может быть, я, а может быть, и кто-нибудь другой...

– Когда?

Он на секунду задержался с ответом. Всего на секунду:

– Четырнадцатого.

Это я уже потом поняла, что он назвал это число только для того, чтобы я не волновалась и не ждала в канун действительной даты...»

Космонавты второй группы после сдачи экзаменов должны были вылететь на НИПы – наземные измерительные пункты, расположенные по всей стране. Утром 5 апреля шестерка космонавтов, Каманин, Карпов, однофамилец Германа офицер госбезопасности Михаил Сергеевич Титов, врачи, кинооператоры вылетели на космодром на трех самолетах Ил-14.

Юрий и Герман летели на разных машинах.

Сказав жене, что полет состоится 14 апреля, Гагарин действительно взял срок с запасом, но точной даты старта он не знал – впрочем, тогда ее никто не знал. После запуска последнего корабля-спутника Королев возвращается в Москву уже под вечер 28 марта и сразу едет на работу. На следующий день утром он проводит последнее предполетное совещание в КБ, выясняет: что, где, на сколько может задержать будущий старт. Пообедав, едет в Комитет по оборонной технике к Рудневу, где собрались члены будущей Государственной комиссии. После короткого энергичного доклада просит разрешения на старт, теперь уже на правительственном уровне. На следующий день Королев и Тихонравов в 8.30 утра уже в Совмине у Пашкова. Георгий Николаевич помогает им составить нужные бумаги. Опытный аппаратчик, он всегда давал дельные советы, популярно объяснял, что нужно делать, какие бумаги писать и кому их адресовать, как их подталкивать и кому звонить, чтобы они нигде не застряли, какие существуют способы весь этот процесс ускорить и довести до желаемого финала. Пашков прекрасно знал все устройство механизма власти. Подобно тому как хороший врач-гастролог ясно представляет себе движение пищи в желудочно-кишечном тракте, Георгий Николаевич зримо представлял себе весь путь бумаг и точно знал, где в данный момент они находятся и что с ними происходит. Анализ «исходящих» бумаг (как и медицинский анализ для врача) позволял ему судить о состоянии организма власти.

2 апреля, несмотря на воскресенье, работа не останавливается: Королев докладывает на заседании правительственной комиссии о готовности техники к первому полету человека в космос. На следующий день Тихонравов записывает в дневнике: «Утром разговор с СП. Сегодня в 15 час. последнее совещание, на котором был СП и Келдыш. Все решилось +». Совещание было коротким. Королев рассказал, что решение о полете принято. В 16 часов Сергей Павлович улетает на космодром. К моменту прилета космонавтов уже появилась некоторая ясность. Встретив их на аэродроме вместе со всеми полигонными начальниками, Сергей Павлович сказал, что ракету планирует вывезти на старт 8 апреля, а 10-12 апреля можно стартовать.