Как ни хороша была «семерка», в военной среде она популярной не стала. Для подготовки первых ракет на стартовой позиции требовалась неделя. Тщательно проанализировав все подготовительные операции, это время удалось сократить до двух суток, но и такие сроки выходили за рамки существовавших тогда доктрин о нанесении ответного удара потенциальному противнику. Если же держать дежурную ракету на стартовой позиции в заправленном состоянии, жидкий кислород будет испаряться, потребуется постоянная подпитка – это дорого и неудобно. Все более модной в среде военных становилась неуязвимая (как им тогда казалось) стартовая позиция в шахте, но представить себе шахту для «семерки» не могли даже самые отчаянные реформаторы ракетных войск стратегического назначения. Многие военные открыто говорили, что Р-7 – это не боевая машина и принята она была на вооружение лишь в январе 1960 года только потому, что никакой другой ракеты, способной нести водородную бомбу, не было. Однако создатели ядерного оружия день ото дня совершенствовали свои бомбы, делая их все более компактными и легкими, что облегчало работу ракетчиков над новыми боевыми машинами. Тот вес БЧ, под который Малышев заказывал Королеву «семерку», снизился весьма значительно уже к тому моменту, когда «семерка» была готова. Это позволяло еще более укрепиться союзу Королева со средмашем, начало которому положила операция «Байкал». В министерстве на Ордынке в кабинете Ефима Павловича Славского Королев гость не редкий. И сам он приглашает группу ведущих атомщиков во главе с Курчатовым в свое конструкторское бюро и при этом делает все возможное, чтобы с наибольшим эффектом показать свой «товар». Во время визита как бы невзначай сама собой возникла идея экскурсии в сборочный цех, заранее тщательно подготовленный Сергеем Павловичем. Показывал ракеты, спутники, лунники. Курчатов был очень оживлен, все ему нравилось, он задавал вопросы, все время порывался что-то открыть-закрыть, включить-выключить, дивился четкости работы умных аппаратов, весело, по-хулигански кричал Королеву:

– А ну, давай проверим, если второй раз нажмем, вылезет эта антенна или нет? Смотри-ка, вылезла! Вот это работа! Вот бы у тебя так вставал! – хотя они всегда были на «вы».

Довольно часто Королев сам наезжает к Курчатову в «домик лесника», как называли особняк Игоря Васильевича в Щукино, расположенный прямо на территории «Лаборатории № 2», организованной еще в 1943 году, когда начались работы над атомной бомбой. Курчатов не любил широких совещаний. Беседовали чаще всего с глазу на глаз на втором этаже, присев перед круглым столиком у камина. Королев иногда привозил документы, графики, схемы. Курчатов никаких бумаг дома не хранил: если что-то надо уточнить, вызывал сотрудника 1-го отдела с нужными документами и тут же отправлял их обратно. Во время беседы мог иногда заглянуть в домашнюю книгу для записей. У него была такая толстая книга, исписанная какими-то обрывочными строчками, отдельными словами, цифрами, – никто, кроме него, ничего там понять не мог. Книжку эту то ли для конспирации, то ли из озорства переплел он в обложку с надписью: «Джавахарлал Неру». Наверное, все-таки из озорства: какая уж тут нужна конспирация – за неприступными крепостными стенами института, под неусыпным оком бессменного, никогда не отлучающегося телохранителя Дмитрия Семеновича Переверзева175.

Иногда Королев приезжал не один. После смерти Сергея Павловича часто публиковалась фотография, снятая во время одной из таких встреч. С легкой руки кого-то из журналистов она называлась «три К»: Королев, Курчатов, Келдыш. Название неточное: на снимке всегда отрезали Василия Павловича Мишина, который стоял рядом с Келдышем... После таких микросовещаний «на высшем уровне» Марина Дмитриевна – жена Игоря Васильевича – устраивала угощение. В отличие от Королева Курчатов любил посидеть за столом и чтобы все честь по чести: коньячок, водочка, сухое винцо – кто что любит, ветчинка, осетринка, икорка, потом чай с пирожными...

– Славно сидим! – громко смеялся Курчатов.

Межконтинентальная ракета с реальной водородной боеголовкой никогда не испытывалась, как испытывалась ракета Р-5 с атомной боеголовкой. Да и испытать ее было невозможно: ведь она должна была вылететь за пределы страны. Первую серийную межконтинентальную Сергей Павлович запустил 17 февраля 1959 года, а с октября, уже после запуска лунников, начинаются периодические испытания сверхдальних ракет в акваторию Тихого океана. Это производило впечатление. Военные несколько поуспокоились.

Став «космиком», Сергей Павлович ни на один день не переставал быть оружейником, хотелось ему этого или нет. Но, став «космиком», он мог уже по-другому разговаривать с военными, и они это тоже понимали. Прежде других это понял Устинов: спутник был тем мальчиком из сказки, который выпустил джина из бутылки, и никаким Янгелем, никакой другой межконтинентальной ракетой обратно его в бутылку не затолкаешь. Очень часто Королев, решая вопросы непосредственно с Хрущевым или Косыгиным через голову Устинова, давал понять Дмитрию Федоровичу, что он не очень в нем нуждается. Но Королев формально был подчинен Устинову – более благоприятной питательной среды для зарождения и развития всевозможных конфликтов трудно было придумать. Однако, будучи великим реалистом, Сергей Павлович понимал, что Устинов никогда не разрешит ему превратиться только в «космического» конструктора. Союз Устинова и Малиновского – это огромная сила, да и Хрущев, при всем своем увлечении космонавтикой, никогда не противопоставлял ее оборонным проблемам, к которым относился очень серьезно. И, тем не менее, с военными Королев вел себя подчас довольно агрессивно. Он мог, например, позвонить министру обороны Родиону Яковлевичу Малиновскому и сказать:

– Товарищ маршал, вас беспокоит полковник176 Королев.

Мне известно, что вы подписали и отправили в ЦК бумагу, удостоверяющую положительные качества ракеты Челомея. Одновременно вы критикуете ракету Р-7. Вполне допускаю, что Челомей сделал хорошую ракету. Но на каком основании критикуется наша работа? Разобрались ли ваши товарищи с параметрами Р-7?

– Я считаю, что нашим товарищам можно верить, поскольку... – начал было Малиновский, но Королев тут же перебил его:

– Я прошу вас, пусть те товарищи, которые писали для вас бумагу, приедут ко мне. Мы им все покажем и расскажем. Насколько я знаю, ваша бумага пока находится у референтов. Так вот ее надо отозвать. Тогда мы сможем дальше вести беседу...

И все-таки при всем решительном утверждении своей независимости и технической свободы Королев хорошо ощущал их границы. Он понимал, что должен работать на армию, что столько денег, сколько дает ему армия, не даст никто. Часто приходилось читать о решительности, смелости и бескомпромиссности Главного конструктора. Это справедливо, когда речь идет о реализации выбранных решений. Однако в самом процессе этого выбора Королев был как раз величайшим мастером компромисса, и, например, в его отношениях с армией после запуска спутника это видно очень четко. Сделать дальнобойную ракету поменьше? Упрятать ее в шахту? Конечно, все это можно. Если армии нужна большая ракета на твердом топливе, которую можно было бы много лет держать на «товсь», не заботясь ни о какой дозаправке, и запустить в любой момент, он готов и об этом подумать.

Уже в начале 1958 года, когда Р-7 еще не запущена в серийное производство, в ОКБ начинается работа над новой межконтинентальной ракетой Р-9. Параллельно небольшая группа специалистов под руководством Игоря Николаевича Садовского ведет исследования по совершенно незнакомой Королеву тематике: большой ракете на твердом топливе, впоследствии ставшей известной как 98-я машина. Но наряду с этим именно начало 1958 года – время развертывания наступления Королева на «лунном фронте».