Пройдет всего несколько лет, и заместитель министра Георгий Александрович Тюлин будет назначен председателем Государственной комиссии при подготовке стартов четырех последних космических кораблей, запущенных при жизни Королева, станет «крестным отцом» Быковского, Терешковой, Комарова, Феоктистова, Егорова, Беляева, Леонова – ну что может быть причудливее извивов человеческой судьбы?!
Первый раз Королев говорит о спутнике с Устиновым в феврале 1954 года. Министр сдержан, но удалось убедить его хотя бы посмотреть бумаги Тихонравова. Сам Тихонравов послал свой доклад маршалу Василевскому и получил воодушевляющую резолюцию: «Тов. Тихонравову. Если у Вас возникнут затруднения, в любой момент звоните мне по телефону...». Теперь, в мае, заручившись поддержкой Академии наук, Королев начинает атаку на государственный аппарат: буквально на следующий день после беседы у Несмеянова письма о спутнике идут Василию Михайловичу Рябикову в Совет Министров, Георгию Николаевичу Пашкову в Госплан и Дмитрию Федоровичу Устинову в Министерство оборонной промышленности. В этих письмах впервые официально ставится вопрос о создании искусственного спутника Земли. Хороший психолог, Королев дополняет письма докладной запиской Тихонравова, а также несколькими листами переводов из американских журналов: смотрите, насколько это серьезно, нас могут обогнать!.. Все соглашаются, что это серьезно, но письма Королева уходят в зыбучий бюрократический песок: никакой заметной, деловой реакции они не вызвали.
Но Сергей Павлович не думает сдаваться. Вот как он оценивает итоги 1954 года: «В настоящее время все более близким и реальным кажется создание искусственного спутника Земли и ракетного корабля для полетов человека на большие высоты и для исследования межпланетного пространства».
А ракета Р-7 существовала пока только на бумаге.
Как вода капля за каплей точит камень, так и Королев день за днем «точит» своих оппонентов. Резко изменив тактику «захвата» Тюлина, отказавшись от лобовых атак и применив обходные маневры, он добивается того, что Георгий Александрович становится под его знамена. Не раз будут ссориться, и крепко, до крика и крутых слов, но знамена – одни. Тюлин пишет еще одно письмо Пашкову. Ну, пусть он, Королев, увлеченный фантазер, городской сумасшедший, только не в Калуге, а в Подлипках, но Тюлин-то – человек серьезный, заместитель начальника НИИ-4 – солидной организации солидного министерства. Должны же прислушаться к его словам!
Затем Королев добивается нового совещания у Рябикова. Произносит страстную речь, рассказывает, что спутник будет простейшим, неориентируемым, но запуск даже такого спутника явится важным политическим событием, а уж о научном он говорить не будет, поскольку тут присутствует Мстислав Всеволодович...
Келдыш своим тягучим вялым голосом подтверждает: научное значение весьма велико...
– Да о чем мы тут говорим?! – встрепенулся генерал Мрыкин, представитель Министерства обороны. – Когда запустим Р-7, тогда и будем думать о спутнике...
Перед Королевым – листок бумаги. После слов Мрыкина записал: «Поздно!»
С Мрыкиным они познакомились еще в Германии. Занятной личностью был Александр Григорьевич. До мозга костей солдафон и до мозга костей технарь. Военпреды трепетали перед ним. По любому их замечанию он требовал от ракетчиков доскональных объяснений. В ОКБ шутили: «Получил втык в один мрык». Его боялись все, а он никого не боялся. Яростный противник любых компромиссов, Мрыкин нажил себе неисчислимое количество врагов, в том числе в родном министерстве, и долго не мог получить заслуженных генеральских погон.
Его требовательность не раз восхищала Королева, но сейчас, слушая его, Сергей Павлович внутренне клокотал. Как убедить Мрыкина и всех других мрыкиных, что готовиться к полету надо именно сейчас, а когда «семерка» стартует, уже не готовиться надо, а лететь! Сразу! Быстро! Как их убедить?..
Тем временем Белый дом объявил 29 июля 1955 года о том, что США будут участвовать в предстоящем Международном геофизическом годе, который должен начаться в середине 1957 года и продолжится до конца 1958-го.
Замечу, что разговоры о искусственном спутнике Земли в США начались еще за десять лет до этого, едва окончилась вторая мировая война. 3 октября 1945 года в бюро аэронавтики военно-морских сил США состоялось секретное совещание, на котором было принято решение о возможности и желательности создания спутника. К началу 1954 года американский спутник уже получил одобрение высших военных чинов США. Таким образом, заявление Белого дома, прозвучавшее сенсационно и неожиданно, на самом деле имело давнюю предысторию.
В общих международных планах МГГ пункт о запуске спутника стоял как бы под вопросом, поскольку неясно было, а как его, собственно, осуществить. Теперь, когда подключались США, как-то само собой выходило, что они и должны запустить спутник. Ну, а кто ж еще?!
Во всех странах, в том числе и в Советском Союзе, о спутнике писали газеты и журналы, публиковались разные варианты конструкций, фотографии отдельных приборов и аппаратов целиком. Наши умельцы – от юных техников во Дворцах пионеров до зрелых изобретателей с толстыми пачками авторских свидетельств – не хотели отставать, но не знали, к кому им надо обращаться, кто этим делом у нас в стране занимается. Требовалось человеческую фантазию и энтузиазм на что-то «закоротить»...
Есть в Москве на Лесной улице в доме № 55 музейчик: «Подпольная типография ЦК РСДРП 1905-1906 годов». Снаружи вывеска: «Торговля кавказскими товарами», а внутри, в глубоком колодце, печатали прокламации. Нечто подобное было создано у нас почти полвека спустя в космонавтике. Королев в подлипкинском «колодце» делал дело, а снаружи висела вывеска для доморощенных простаков и зарубежных шпиков: «Междуведомственная комиссия по координации работ в области организации и осуществления межпланетных сообщений». Это была чистая «липа», потому что комиссия эта ничего не могла координировать по двум причинам: во-первых, она ничего толком об этих работах не знала; во-вторых, если и знала, то никому ее координации были не нужны. Насколько серьезной была эта организация, можно судить уже по тому факту, что ни Королев, ни Келдыш, ни Глушко, ни Тихонравов в комиссию эту не входили. Во главе ее стоял академик Леонид Иванович Седов, механик, профессор Московского университета, солидный, красивый мужчина, словно самой природой созданный для представительства. Любая ракета была для него, прежде всего «телом переменной массы», детали конструкции интересовали его мало. В заместители ему определили Георгия Ивановича Петрова, тогда – члена-корреспондента Академии наук, который, как вы помните, занимался входом ракетной «головы» в атмосферу и теплозащитой.
Поскольку Петров в отличие от Седова находился «при деле», за границу на разные конгрессы и симпозиумы его не пускали, вообще рекомендовали с иностранцами не дружить, да к тому же Георгий Иванович не любил Леонида Ивановича, а потому в работе комиссии принимал участие минимальное. Когда решено было направить на 6-й конгресс Международной астронавтической федерации в Данию наших наблюдателей, туда поехали Седов и профессор Кирилл Федорович Огородников, главный редактор реферативного журнала «Астрономия и геодезия», человек очень эрудированный и начитанный, но решительно ничего не понимающий в ракетной технике. Впрочем, это и так ясно: если бы он понимал, он бы в Данию не поехал.
3 августа в зале Копенгагенского политехнического института президент конгресса американский профессор Дюран зачитал письмо президента США Эйзенхауэра, в котором официально подтверждалось, что в США готовятся к запуску спутника. «Птица» – так назывался американский проект – должна была стать самым щедрым подарком великой страны МГГ, а заодно напомнить миру о недосягаемости американской техники и укрепить в сознании миллионов людей мысль о бесспорном лидерстве США во всем мировом сообществе.
Прослушав письмо президента, все аккредитованные на конгрессе журналисты загоготали на весь мир, как встревоженная гусиная стая, а наш Леонид Иванович тихо и спокойно объявил, что устраивает в здании советской миссии пресс-конференцию. Все очень удивились: советские пресс-конференции были тогда не часты, и народу набралось много. Седов выступил, рассказал, что знал и что можно было рассказывать о наших работах, и, в частности, сказал:
