Возвратившись в камеру, Иван Терентьевич вновь и вновь вспоминал все детали допроса и подумал, что Луховицкий даже не спросил, в чем же конкретно заключалась его «контрреволюционная связь» с Лангемаком, и что это вообще за связь. Лангемак был его заместителем и «связь» у них была ежедневно. Это же замечательно: тем абсурднее будет выглядеть на суде все обвинение!
Следователь Георгия Эриховича Лангемака 28-летний младший лейтенант Михаил Николаевич Шестаков65 был, очевидно, еще не столь опытен и искусен, как его коллега Луховицкий, и с Лангемаком ему пришлось крепко повозиться: Лангемак упорно отказывался признать себя виновным хоть в чем-то. Только на двенадцатый день, уже теряющий связь событий и временами впадающий в состояние динамического беспамятства, когда он мог ходить, сидеть и говорить, находясь в то же время как бы за порогом мысли, Лангемак подписал заявление о том, что он «решил отказаться от своего никчемного запирательства и дать следствию показания о своей контрреволюционной деятельности».
Да, действительно еще в 1934 году начальник института Клейменов завербовал его в антисоветскую организацию и он узнал от Клейменова, что в ней уже состоят инженеры Глушко, Королев и Победоносцев. Ну а дальше все вместе начали вредить, срывать сроки разработок нового вида вооружения, в частности тормозили сдачу реактивных снарядов, стартовых ускорителей, двигателей с жидким кислородом, которым занимался Глушко, и многое-многое другое...
Я думаю, прошло немало часов, прежде чем ясность сознания Георгия Эриховича восстановилась, все происходящее расставилось по своим местам и вернулась обычная способность к холодному анализу. Вероятно, Лангемак не мог не радоваться своей находчивости на допросе. Как ловко удалось обвести вокруг пальца Шестакова, когда он обвинил Глушко в саботаже с кислородными двигателями. Ведь когда на суде начнут разбираться, сразу увидят, что Глушко всегда был противником этих двигателей, даже в книжке об этом писал и сам никогда двигатели на кислороде не строил! И как он, Лангемак, мог тормозить работы над реактивными снарядами, если совсем недавно, в марте нынешнего года, как раз за эти работы он, Лангемак, приказом народного комиссара оборонной промышленности был премирован десятью тысячами рублей! С первого взгляда ясно, что все его показания – полнейшая чепуха. Не заметить этого суд просто не сможет. И вообще, бытовавшая в его камере мысль о том, что, признаваясь, надо называть как можно больше «соучастников», очевидно, не столь уж абсурдна. Действительно, невероятное количество «врагов народа», соизмеримое с самим «народом», оставшимся на свободе, должно в конце концов убедить Сталина в том, что Ежов преступник. Ну как, скажем, может быть крестьянский паренек Клейменов врагом Советской власти, если он дрался за нее на фронте, если власть эта все ему дала: образование, положение в обществе, высшее командирское звание...
Мысль об очевидной вздорности всех его признаний настолько крепко засела в голове Георгия Эриховича, что не стоило большого труда убедить его не отказываться от своих показаний на суде. Он и не отказывался. Ждал, что вот начнут читать дело и... А Клейменов отказывался. Прямо сказал: «Все, что говорил, – ложь! Виновным себя не признаю!» Ему снова прочли показания Рубинчика и Лангемака. – «Это тоже все ложь! – твердо стоял на своем Иван Терентьевич. – Я ни в чем не виноват».
Суд длился минут 15-20: понедельник вообще день тяжелый, а тут еще очень много дел и входить во все тонкости судьи просто не могли. Да и надо ли, когда и так все ясно?..
Иван Терентьевич Клейменов и Георгий Эрихович Лангемак были приговорены к расстрелу. Приговор обжалованию не подлежал и приводился в исполнение в день оглашения. Стояли сильные морозы, и, когда везли в «мастерскую», Клейменову в пилотке было холодно.
Как раз в январе Сталин задумывается о чистоте своей «короны». Положение сложное: с одной стороны, все, что происходит в стране, должно происходить с ведома и благословения вождя, с другой – теперь, когда он обмазал кровью самых приближенных соратников – «людей с сильными лицами», как назвал их в 1939 году Иоахим Риббентроп, – от всей этой жути надо отмежевываться. На январском пленуме было признано, что ошибки имели место. Было опубликовано специальное Постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». В пункте 7 этого постановления были просто замечательные слова: «Обязать партийные организации привлекать к партийной ответственности лиц, виновных в клевете на членов партии, полностью реабилитировать этих членов партии и публиковать в печати свои постановления в тех случаях, когда предварительно в печати были помещены дискредитирующие члена партии материалы».
И действительно, кого-то выпустили из тюрьмы, восстановили в партии в 1938-м – 77 тысяч, на следующий год – еще 65 тысяч, но на деле ничего не изменилось, аресты продолжались, может быть, только поменьше стали писать о том, как туго приходится врагам в «ежовых рукавицах».
Ничего не изменилось и в методах следствия. Валентина Петровича Глушко били в марте ничуть не меньше, чем его начальников в декабре. Однако ход самого «Дела РНИИ» значительно замедлился: обвинительное заключение по делу Глушко комиссар госбезопасности III ранга НКВД Амаяк Захарович Кобулов завизировал только через год после ареста Валентина Петровича. А год тогда – срок огромный!
В НКВД был свой табель о рангах: дело делу рознь. Глушко, Королев, которые мелькали в показаниях Клейменова и Лангемака, кто они такие? Это сейчас мы читаем и ужасаемся: академики, лауреаты, гордость ракетной техники, пионеры мировой космонавтики! Но тогда-то для НКВД это были безвестные инженеришки какого-то не очень серьезного института. Через пятьдесят лет после описываемых событий на мой вопрос: «Почему в 1937-1938 годах из сотен сотрудников РНИИ посадили всего семерых человек?»66 – Мария Павловна Калянова, секретарь комсомольской организации РНИИ в 1938 году, ответила:
– Думаю, потому, что нас не воспринимали всерьез...
И немалая доля правды в этом объяснении есть. Расстрелами Клейменова и Лангемака РНИИ был обезглавлен. Теперь предстояла подчистка, отлов мелкой рыбешки. На такой работе трудно проявить себя ярко, заметно. Ну, кто такие эти мальчишки со своими огненными горшками, кому охота с ними возиться? Надо брать пример с того же Соломона Луховицкого, который «слипил» дело Наркомпищепрома. Наркома Гилинского подвел под расстрел! Это же вся страна читает и дрожит! А тут какие-то газогенераторы, прости господи. Короче, дальнейшая разработка «Дела РНИИ» не сулила ничего интересного.
Однако не прислушаться к голосу научно-технической общественности тоже нельзя. А научно-техническая общественность была представлена Андреем Григорьевичем Костиковым. «Ежовые рукавицы» словно специально корчевали все препятствия на пути этого карьериста. Арест Клейменова и Лангемака делает его главным инженером, а затем и начальником института. Арест Глушко убирает реального конкурента и самого последовательного научного оппонента. Только Королев, этот вечно спорящий, упрямый, драчливый Королев, остается, пожалуй, единственно реальной угрозой его безраздельному владычеству в ракетной технике. И пока будет Королев, полновластным хозяином в институте ему не быть.
Через тридцать с лишним лет после описанных событий деликатнейший, очень осторожный в своих оценках Евгений Сергеевич Щетинков добавит: – «У меня впечатление, что Костиков причастен к арестам в РНИИ...»
В 1957 году, когда в 23 томе второго издания Большой советской энциклопедии (БСЭ) была опубликована статья о Костикове, Королев и Глушко – тогда уже члены-корреспонденты Академии наук СССР, Герои Социалистического Труда, не выдержали и отправили в редакцию БСЭ письмо, в котором рассказали об истинном вкладе этого авантюриста в нашу ракетную технику. В этом письме, в частности, прямо говорится: «В 1937-1938 гг., когда наша родина переживала трудные дни массовых арестов советских кадров, Костиков, работавший в институте рядовым инженером, приложил большие усилия, чтобы добиться ареста и осуждения как врагов народа основного руководящего состава этого института...»
