- О, госпожа наша! - всплескивает служанка руками. - А где же ваша свита?

- Тихо. Жильберта! - останавливает служанку герцогиня, - Нагрей мне воды для купания. А еще я хочу есть! Сделай подогретое вино. И расстели мне постель в детской. Врядли у меня хватит сил подняться в свою спальню! Но помыться мне необходимо. Я из городской больницы. А там эпидемия кашлицы. Так у нас в Жечи Посполитой говорят. Тут это называют пурпурной лихорадкой. В общей сделай все побыстрее. А то я упаду.

Жильберта в месте с еще несколькими оставшимися в доме слугами споро принялась выполнять указания госпожи. Полячка же прошла в купальню и раздевшись до нага, жгла свою одежду в небольшой печурке.

С большим наслаждением опускается она в горячую воду, в которую предварительно насыпала высушенные травы чистотела, душицы и ромашки. Она чувствует, что уже засыпает.

- Жильберта! - зовет она служанку, - Принеси мне сюда вино и еду…

Целую неделю герцогиня Лианкур боролась за жизнь четырех детей. Давид быстро пошел на поправку. Племянник Мадлон и девочка Элиза также начали выздоравливать. Но крошечная соседка Эдизы Жанна умерла. Помощь пришла к ней слишком поздно.

Ядвига страшно похудела. Теперь, чтобы не носить на себе заразу она после лечения своих пациентов мылась и переодевалась в помещении прачечной больницы.

С трудом выбравшись из кареты и войдя в дом, герцогиня даже не заметила происшедших в нем перемен. Она присела на кушетку в главной зале и уже весьма обыденно впала в глубокий сон без сновидений, который обычно наступает от глубокой усталости. Именно там герцог Лианкур и обнаруживает свою супругу.

Герцог через 10 дней после отъезда супруги заскучал в деревне и решив, что вряд ли Ришелье будет гневаться столь продолжительно на их семейство, отправился в Париж. В доме он от слуг узнает о подвижничестве своей жены. Повеселившись и резюмировав, что "малыша исправит только могила", Лианкур спускается в зал и находит свою супругу спящей на кушетке.

- Не знаю, как мой родственник-министр, но я нахожусь в полном умилении, - тихо говорит Лианкур в пространство.

Потом он осторожно поднимает жену и относит в ее спальню. Там осторожно располагает ее на кровати. Ядвига тоненько всхлипывает во сне. Герцог осторожно снимает грубые крестьянские башмаки с ног герцогини.

- Вот знал бы я, что это девчонка притягивает на себя приключения и несчастья, женился бы я на ней? - рассуждает Лианкур вслух.

Также деликатно он расшнуровывает корсаж и снимает с жены верхние юбки. Укрыв супругу одеялом Лианкур на минуту присаживается на ее кровать.

- Бедная маленькая Ядзя! - вздыхает он. - Столько шрамов на теле и душе! Ну не буду нарушать твой сон…

Ранним утром Ядвига заглядывает в спальню к мужу.

- Ты решила пожелать мне доброго дня? - язвит герцог.

- Нет. Просто сказать спасибо. Что отнес меня в спальню - ответила герцогиня.

- И не только отнес, но и раздел для удобства сна.

- Я догадалась! Спасибо. Анри! Я тебя обожаю! Очень-очень! У меня не было брата! Но ты заменил мне его!

С этими словами Ядвига кинулась мужу на шею. После нескольких сестринских поцелуев герцогиня покидает спальню мужа.

- Ммммммммммда… Дорогая моя! - уже в закрывшуюся дверь говорит Лианкур, - Скажи спасибо милорду Сомерсету! Если бы не его шпага, то вряд ли я был бы для тебя только братом.

Мэтр Шико во время процедур рассказывает Ришелье о том, как герцогиня Лианкур боролась с эпидемией пурпурной лихорадки в Париже.

- Она врачевала в городской больнице! Ваше Высокопреосвященство! - тихим шепотом рассказывает медик, - Вылечила 3-х детей простолюдинов. Но еще и давала советы как что делать и другим лекарям больницы. Благодаря ее советам спасли племянника Шатонефа! И еще она спасла жизнь юному чешскому князю, которого ударила лошадь. Его принесли в больницу со сломанной ключицей. Но помимо ключицы у него была рванная рана на груди. Так герцогиня Лианкур ее зашила и насыпала на нее споры дождевика. Кровь тут же остановилась. Князь выжил. А его кормилица подарила ей хрустальный шар… Говорит, что волшебный.

- Ты то, Шико, - также шепотом спросил медика кардинал, - каким образом находился рядом с герцогиней?

- Ах. Ваша Светлость! - прошептал Шико бледнея, - Один из моих друзей попал в госпиталь. Я его навещал. Узнал, что герцогиня приехала из деревни из-за того, что мальчик ее самой верной служанки болен пурпурной лихорадкой. Так вот мы и встретились.

- Хорошо, - более громко сказал кардинал, - Можешь при встрече передать герцогине, что она может жить вместе с супругом в Париже.

Лианкур, наконец, обрел тот покой, о котором мечтал пребывая в длительных отлучках от вожделенного Парижа. Он не испытывал большой потребности находится подле своего светлейшего родственника-министра, так как был человеком лишенным способности плести хитроумные интриги и подсиживать ближних своих. Но он любил городские развлечения. И спокойно наслаждался беседами в популярных салонах, кроме "Голубой гостиной".

Не то чтобы вход в сей прекрасный чертог любезному герцогу был заказан. Вовсе нет! Просто сам Лианкур не желал, что бы после посещения салона Артеники, как называла себя маркиза Рамбуйе, он был хоть и весьма любезно, но все же допрошен либо Рошфором, либо самим Красным герцогом. Посему Лианкур ходил лишь в салон к племяннице да к ее близкой подруге - мадам дю Вижан.

Ядвига же с упорством шляхтенки отдалялась от парижского света. Всю зиму 1639 и весну уже нового 1640 года герцогиня Лианкур посвятила посещениям горького госпиталя возле кладбище невинноубиенных. Поскольку никакого осуждения от круга Ришелье, да и от самого великого министра, на сей драмат не исходило, то упорная полячка лечила простолюдинов и тех, кто уже с той поры начал превращаться в буржуазию. Будь она более приветлива с высшим светом, то возможно она стала бы модным лекарем и достопримечательностью Парижа. Но резкая герцогиня предпочла чернь и была наказана всеобщим презрением и забвением.

Мэтр Шико, который изредка наведывался в домик на ул. Бюси, вместе с красивой испаночкой удивлялся терпению полячки и подозревал, что это искупительная жертва за какой-то необычный грех.

1640 год был также полон нестабильности, как и прошедший. Господин Главный никоем образом не покорялся наставлениям со стороны премьер-министра. Их ссоры уже стали предметом всеобщего обсуждения.

Король, который уже несколько успокоился после удаления Коссена от двора вновь испытывал нежные дружеские чувства к своему наставнику. Он с убийственным откровением сообщал о своих любовных ссорах с Сен-Маром. Ришелье же мог только надеяться, что столь бурные, разрушительные и неровные отношения изживут сами себя прежде, чем причинят слишком много вреда.

В 1640 году французы осаждали Аррас. На инспекцию этой осады кардинал выехал чуть ранее короля. Вернулся же он оттуда чрезвычайно больным. Именно тогда у него появился паланкин, в котором его носили, когда приступы геморроя не давали ему сидеть. А ехать было необходимо.

Благодаря злословию Сен-Мара, а также памфетам Матье де Морга политический имидж кардинала в этом году был сильно подпорчен. Поэтому на смену его несравненному обаянию стали приходить осторожность и притворство. Невольно он сам сделал себя мишенью для упреков одновременно как в театральной пышности, так и в мелочной скаредности.