Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Право, весьма несговорчивая у вас семейка!.. Госпожа де Пейрак уже огрела меня кочергой.

— Кочергой? Серьезно? — переспросил де Пейрак. Казалось, он был в восторге. — Ах, грубиянка!..

— Смейтесь пока! — с горечью воскликнул Пон-Бриан. — Но придет день, и вам будет не до смеха, потому что ОН разлучит вас с ней, можете мне поверить.

— Он? Кто же это «он»? Кого вы имеете в виду? — живо спросил граф, настораживаясь и хмуря брови.

— Вы его знаете не хуже моего.

— Но все-таки?.. Мне хотелось бы услышать его имя из ваших уст. Ну, что же вы молчите?

Лейтенант боязливо огляделся, словно какие-то невидимые духи могли его услышать.

— Нет, — сказал он, глубоко вздохнув, — нет, я ничего не скажу. Он могуществен. Он может покарать меня.

— Пока он соберется сделать это, вас покараю я, и это уж наверняка.

— А мне наплевать! Я не скажу ничего, я его не предам. Я хочу, чтобы он молился за меня.

И неожиданно из груди его вырвался звук, похожий на рыдание.

— Да, я хочу, чтобы он молился за меня, когда я буду на пути в рай!..

Отчаяние вновь овладело им. Он видел себя одиноким, раздетым и замерзшим в этой заснеженной долине, откуда душа его, покинув бренное тело, скоро перенесется в преддверие рая.

— Он побудил меня идти в ваше логово! — закричал он. — Без него я никогда бы не сделал такой глупости! Никогда бы не бросился очертя голову на вашу шпагу… Но он все равно восторжествует… Он самый сильный… Его армия — из иного мира… Он сокрушит вас… Он разлучит вас с женой, которую вы любите. Он ненавидит любовь… Он разлучит вас с ней… Вы увидите!..

Сначала он кричал что есть мочи, потом голос его ослаб, стал сиплым, а в округлившихся глазах застыл какой-то слабый свет.

Несколько раз он очень тихо повторил с душераздирающей силой:

— Вы увидите! Вы увидите!..

Потом поцеловал медали, что висели у него на шее, и занял оборонительную позицию.

Глава 24

День шел за днем, а Жоффрей де Пейрак и Флоримон все не возвращались. Тревожное беспокойство Анжелики перешло в панический ужас. Она старалась держаться спокойно, но осунувшееся лицо выдавало ее. Ночи она проводила без сна. А если ей и случалось задремать, она то и дело внезапно просыпалась и вскакивала, прислушиваясь к малейшему шороху, к потрескиванию мороза, к тишине, в которой она надеялась уловить приближение шагов, приглушенные голоса. Но грозное завывание за окном говорило ей только о том, что ветер будто с цепи сорвался и в его снежном вихре заблудятся и навсегда останутся лежать в ледяной пустыне ее муж и старший сын. Был день, когда она не могла удержаться и раз двадцать выходила на порог дома, выглядывая их, потом спустилась к озеру и долго шла вдоль берега, надеясь на чудо, — вот сейчас она увидит вдалеке выходящие из леса две темные фигуры. В конце концов она не выдержала, нервы ее сдали.

В тот день свинцовое небо, постепенно пожрав свет, словно придавило вокруг все живое. Уже в три часа стало темно, как ночью. Поднялся яростный ветер. Тех, кто отважился выйти во двор за инструментами или закрыть ворота палисада, он просто сбил с ног, и им пришлось возвращаться в дом на четвереньках. Несмотря на то, что двери дома были плотно закрыты, неистовые вопли зимней ночи проникали в залу, все невольно прислушивались к ним, и сознание хрупкости человеческой жизни зарождалось в их сердцах. Детей рано уложили спать: раньше чем обычно сели ужинать.

Мужчины ели молча, мрачные, объятые тревогой.

Анжелика чувствовала, что ей уже просто невмоготу, что у нее нет больше сил держать себя в руках. Она принялась ходить взад и вперед по зале, то заламывая руки, то прижимая их к губам, чтобы не дать вырваться стонам, то судорожно скрещивая их и бормоча: «Боже мой! Боже мой!..».

Увидев, как она мечется, мужчины подняли головы. Они уже не первый день замечали ее беспокойство, понимали ее отчаяние, но сейчас были просто потрясены, увидев ее слабой, не скрывающей своего страха, и это теперь, когда она утвердилась в своей власти над ними — что сама она осознала сначала с удивлением, потом с волнением и даже некоторым испугом, — когда она стала их госпожой, от которой они всегда могли ждать либо поддержки и помощи, либо совета и даже внушения.

— Матушка, дорогая матушка! — пробормотал Кантор и, вскочив со своего места, бросился к Анжелике и крепко обнял ее.

И тогда они поднялись все, окружили ее, еще более удручая своими ворчливыми утешениями:

— Ну что вы так тревожитесь, госпожа графиня! Ну что, по-вашему, с ними могло случиться, наконец?..

— Ну разве можно расстраиваться так из-за пустяков? Они оба очень выносливы, уж поверьте мне на слово, ведь они знаменитые трапперы!.. Уж я-то повидал мессира графа в деле!..

— А в хорошей хижине из коры и в пургу бояться нечего…

— Да я уверен, там на пути им попадется какая-нибудь индейская деревня…

Они не уточняли, на пути куда. Они с самого начала знали, что мессир граф ушел на север преследовать человека, который оскорбил его. Таков закон чести… Своим поведением лейтенант Пон-Бриан у многих из них вызвал желание задать ему хорошую взбучку… И тем не менее Анжелика чувствовала, что ни один из этих грубоватых мужчин не сомневался в ней, не сомневался в том, как приняла она ухаживания канадца. Ведь в их маленьком обществе ничто не могло остаться тайной. И если никого из них не было при ее разговоре с Пон-Брианом, то это отнюдь не означает, что они не могут себе представить, как он протекал. Пон-Бриан признался ей в своих чувствах, она поставила его на место, а потом граф де Пейрак, узнав о случившемся, отправился за ним в погоню, чтобы поквитаться с ним. Что ж, все это в порядке вещей. Но сейчас здесь, перед ними, металась объятая ужасом женщина, она ломала себе руки и смотрела на них — то на одного, то на другого, — как бы взывая к их помощи. И они чувствовали себя подавленными и смутно оскорбленными неслыханной наглостью этого канадца, который осмелился на то, чего они не позволяли себе даже в помыслах.

— Он не мог не пойти туда, госпожа графиня, не мог, — уговаривал ее Жак Виньо, — но вы увидите, он вернется.

«Он вернется! Он вернется!..» — Они повторяли эти слова, словно магическое заклинание.

И Анжелика, согретая теплом их участия, вдруг разрыдалась на плече у старого Маколле — в этот вечер он как раз был с ними. Впрочем, разве он не оказывался всегда там, ще в нем нуждались, словно старое, противостоящее всем бурям дерево, которое не вырвешь с корнем? Он прижал ее к своей груди, ласково приговаривая:

— Ну поплачьте, поплачьте. Вам станет легче.

Но остальные, увидев ее слезы, были ошеломлены. Любопытно, что именно Кловис, который, как всегда, с угрюмым видом держался в стороне, нашел самые верные слова, чтобы успокоить ее:

— А чего вам бояться-то? Он же с Флоримоном!..

Анжелика подняла голову и с надеждой взглянула на него.

— А ведь верно! Вы правы, Кловис! Он же с Флоримоном. А уж Флоримон никогда не заблудится. Правда же, не заблудится?

— Конечно нет, мы даже часто шутим между собой: уж никак этот парень буссоль проглотил в детстве.

Они успокоились, видя, как она, утирая слезы, едва заметно улыбается, и опять столпились вокруг нее, утешая ее простыми, сердечными словами. Величественный дон Альварес показал ей свои четки из черного самшита, давая понять тем самым, что он каждый день горячо молится о возвращении графа де Пейрака и ее сына.

Перед этой искренней и чистосердечной дружбой Анжелика снова разрыдалась, не в силах уже остановиться.

Госпожа Жонас взяла ее за плечи:

— Пойдемте со мной, мой ангел, вы совсем не в себе. Вам надо лечь и отдохнуть, иначе вот вы-то и будете похожи на привидение, когда они вернутся, бодрые и веселые.

Никогда Анжелика не думала, что госпожа Жонас такая добрая, отзывчивая женщина. Она довела ее до спальни, помогла раздеться, уложила в постель, не забыв перед этим согреть простыни двумя горячими валунами, потом принесла ей успокаивающую настойку, и все это она делала, не переставая утешать Анжелику.

92
{"b":"10322","o":1}