Оскалившись в страшной улыбке, Модрей занес свой нож над головой старого ирокеза.

Далеко за полночь, но рассвет еще и не близился, вдруг заржали кони. За окном кто-то крикнул:

— Медведи!

Жоффрей де Пейрак вскочил и бросился к двери. Хотя обычно он пил, не пьянея, на этот раз, пробираясь меж тел своих сотрапезников, он чувствовал себя не слишком уверенно…

Каким бы выносливым ни был гостеприимный хозяин, не так-то просто выдержать пир с индейцами, да еще по такому случаю, как заключение с ними союза. Уже все потеряли надежду, что когда-нибудь кончатся их речи и они насытят свои желудки… К счастью, терпение де Пейрака было соткано из крепкой нити. К тому же за эту ночь он сильно преуспел в языке ирокезов.

Когда он бежал через двор к воротам, ему показалось странным, что он не слышит звука своих шагов. Вдруг раздался неестественно глухой крик, но он все же узнал голос одного из часовых, испанца Педро Махорке. Почти в тот же миг де Пейрака с такой силой ударили в плечо, что он едва устоял на ногах. Удар был явно направлен в голову, и спас его только защитный рефлекс: почувствовав, что на него замахнулись, он отпрянул в сторону. Вслед за первым посыпались другие удары; в густом тумане, не разбирая, били куда попало. Он хватал чьи-то липкие руки, выкручивал, ломал и стискивал их, так что только кости трещали; он кое-чему научился в восточных портах… Но противник, как стоглавая гидра, был наделен способностью возрождаться до бесконечности. Вот снова удар — теперь уже топором, — который глубоко рассек ему кожу на виске. Все могло бы кончиться хуже, если б ему снова не удалось ловко увернуться от удара. На губах он чувствовал солоноватый вкус крови.

Отпрыгнув назад, он вырвался наконец из этого клубка змей, все теснее сжимавших его и жаждавших его смерти.

Он побежал вперед, вокруг по-прежнему стояла какая-то непонятная тишина. Его глаза понемногу начали привыкать к темноте, и он смог различить приближавшуюся фигуру; в плотном, туманном воздухе она выглядела огромной и расплывчатой. На этот раз де Пейрак ударил первый, тяжелой серебряной рукояткой пистолета, прямо в лицо. Индеец упал, но со всех сторон снова подступали зловещие тени, готовые наброситься на него.

Рана ослабила де Пейрака. Чтобы скрыться от своих преследователей, он кинулся к реке. Она была где-то рядом. Добежав до берега, он прыгнул в воду.

И, погрузившись в темное ледяное убежище, понял, что спасен. Он словно заново переживал тот побег, когда пятнадцать лет назад ему чудом удалось соскользнуть в Сену с лодки, куда его полуживого погрузили мушкетеры короля.

Его остановил толчок. Схватившись за ветки, он подтянулся к берегу. Холодный розовый свет резанул ему глаза. На минуту ему подумалось, что это луч света, которым его нащупывают в темноте, но тут же сообразил, что это всего лишь розовое сияние утренней зари. С деревьев алмазными подвесками свисали сосульки. Вместо черного покрова ночи вокруг расстилалась сверкающая белизна. И хотя ему казалось, что он не терял сознания, сейчас он понял, что какое-то время, после того как выбрался на берег, он пролежал в забытьи.

И вдруг его пронзила мысль: «Анжелика! Что с ней? Она в опасности! Что произошло в форте? Как дети?»

К нему тут же вернулась ясность мысли, и, хотя он потерял много крови, вспыхнувшая в нем ярость придала ему почти невероятную силу. Сейчас он был готов к любой схватке, и, как всегда в минуту острой опасности, им овладело полнейшее спокойствие, делавшее его глухим и слепым ко всему, что не вмело прямого отношения к этой опасности.

Медленно приподнявшись, он огляделся. Кругом лежал снег. Так вот откуда эта слепящая белизна, тишина и таинственная приглушенность звуков! Снег выпал ночью на землю, окутанную туманом. Первые же лучи солнца разогнали туман, и теперь все снова сверкало в прозрачном воздухе.

Де Пейрак был довольно далеко от форта. Отсюда он видел остроконечный палисад на высоком берегу и струйки дыма, плавно поднимавшиеся в голубое небо.

Оглядываясь по сторонам, он осторожно пошел вперед, зажав в руке пистолет со взведенным курком. Но кругом не было ни души. Уже поднимаясь на холм, он заметил след человека, ведущий к реке, очень отчетливый на свежем снегу. Чем ближе к форту он подходил, тем больше становилось следов, они вели налево и направо. Значит, форт окружили, прежде чем его захватить. Захватить? Нет, в него проникли без боя. Ведь его самого ранили во дворе.

Наконец, когда он уже вышел на тропинку, ведущую от реки прямо к воротам форта, он увидел лежащее на ней распростертое тело.

Он осторожно приблизился и перевернул тело лицом вверх. У индейца был пробит лоб. И из раны вытекал мозг. Это был тот самый индеец, которого он ударил рукояткой пистолета. Де Пейрак постоял, разглядывая его. И хотя он был не прикрыт и являл собой прекрасную мишень для врага, теперь он знал, что опасаться ему нечего.

Индеец принадлежал к тем, кто нападает только ночью и исчезает с появлением дня. К тем, кто может не бояться умереть в темноте, ибо их душ уже не коснется проклятие предков, к единственным, кто осмелится…

Индеец мог быть только из них, и, наклонившись к убитому, Жоффрей де Пейрак получил этому подтверждение. На груди у индейца что-то блеснуло. Резким движением граф оборвал ленту амулета. Быстро взглянув на него, он бросил его в карман своего камзола.

Затем медленно начал подниматься к воротам Катарунка.

Анжелика долго не могла уснуть. Головная боль не проходила, мучительно давило виски, давило глаза.

Ночью «музыканты», которых привел Никола Перро, чтобы усладить музыкой ирокезских вождей, самозабвенно били в барабаны, трещали в трещотки и нудно дудели в свои деревянные дудки. Розовые отсветы костров проникали через пергамент маленького окошечка.

Анжелике все время казалось, что там вот-вот появится какая-нибудь ужасная физиономия. Индейцы танцевали во дворе вокруг костров и в самом доме. Анжелика представляла себе, какой там сейчас идет пир, как индейцы и белые передают друг другу деревянные миски, полные пшеничной и маисовой каши, политой сверху медвежьим жиром и посыпанной зернами подсолнечника, как режут огромные куски вареной медвежатины и поднимают тяжелые кубки. Временами до нее долетали хриплые, удивительно однообразные крики, заглушавшие пронзительные и назойливые звуки музыки, тогда Анжелика вздрагивала и ей становилось вовсе не по себе.

Она боялась чего-то, и ей очень не хватало мужа.

«Как мне хочется, чтобы ты был сейчас здесь, со мной, — думала она совсем по-детски. — Ты так мне нужен…»

Потом мысли ее начали путаться, и она погрузилась в глубокий сон. Когда она проснулась, вокруг стояла мертвая тишина. И сквозь плотный пергамент в комнату просачивался необычный свет.

У своей кровати Анжелика увидела неподвижную фигуру Уттаке. Он был гол и смертельно бледен. Его можно было принять за изваяние из желтого мрамора. Склонив голову, он смотрел на нее, и вдруг она заметила, что по его плечу стекает алая кровь.

Чуть слышно он прошептал:

— Женщина, оставь мне жизнь!

Анжелика мгновенно вскочила с постели, скорбная тень индейца тут же исчезла. В комнате никого не было.

«Господи, я, кажется, начинаю сходить с ума, — подумала Анжелика. — Неужели у меня начались видения, как у индейцев?»

Она провела дрожащей рукой по лицу. Сердце бешено колотилось в груди. Она напрягла слух. Что значила эта тишина? В ней было что-то неестественное, она невольно настораживала.

Что-то случилось!

Анжелика стала быстро одеваться. В спешке она схватила первый попавшийся ей под руку плащ, тот самый малиновый, в котором она была на пиру в день прибытия в Катарунк. Она и не предполагала, что именно этот плащ поможет ей спасти человеческую жизнь…

В соседней комнате здоровым сном юности спали ее сыновья. Осторожно приложив ухо к двери комнаты супругов Жонас и услышав их ровное дыхание, она немного успокоилась.