Наконец с началом осени наступил тот день, когда над военным лагерем у Красной Мельницы зареяли флаги, а до замка донесся приглушенный рев труб. Кого-то встречали с королевскими почестями, и, судя по всему, это была Дороти.

— Теперь, когда их цель так близка, они там не задержатся, — сказала ведьма. — Беги к ним, Килиджой, покажи кратчайшую дорогу сюда.

Пес побежал, захлебываясь радостным лаем и увлекая за собой остальных собак, счастливых, что могут послужить своей хозяйке.

— Няня! — крикнула ведьма. — Надень чистое платье и смени фартук: вечером к нам придут гости.

Но близился вечер, а ни собак, ни гостей не было. Ведьма поднялась к себе в башню и направила на долину раздвижную зрительную трубу, изготовленную по чертежам профессора Дилламонда. Увиденное заставило ее содрогнуться. Дороти, Лев и Страшила испуганно жались в сторонке, а Железный Дровосек удар за ударом отсекал головы подбегавшим собакам. Вскоре Килиджой и вся его полуволчья стая лежали на дороге, как солдаты на поле боя.

Вне себя от ярости ведьма притащила к себе Лира и дала зрительную трубу.

— Смотри, что они сделали, они убили твою собаку! — визжала она. — Смотри и не говори потом, что я это выдумала.

Да не расстраивайся так, — сказал Лир, но голос его задрожал, когда он навел зрительную трубу на место бойни. — Килиджой был уже старым и скучным и все равно скоро умер бы.

— Идиот! — взревела ведьма. — Неужели не понятно, что ничего хорошего от этой Дороти не будет?

— Не в очень-то ты гостеприимном настроении, — угрюмо заметил Лир.

— Они идут меня убивать, если ты забыл, — сказала ведьма, хотя сама вспомнила об этом только сейчас, когда увидела кровавую расправу над собаками. Вспомнила она и про башмачки. Почему Гудвин не отобрал их у Дороти? Что еще за новые интриги?

Ведьма засуетилась по комнате, стала остервенело листать туда-сюда страницы «Гримуатики». Нашла заклинание, произнесла его, ошиблась, повторила, потом повернулась и попробовала применить его к воронам. Три первые вороны, подаренные Слонихой, давно уже свалились замертво со своей жердочки, но в замке теперь жили их многочисленные потомки — довольно глупые, зато послушные птицы.

— Летите! — приказала она. — Рассмотрите их хорошенько. Сорвите с пугала маску, чтобы мы узнали, кто это на самом деле. Выклюйте глаза у Дороти и Льва и доставьте всех ко мне. А вы трое, летите в Тысячелетние степи к княгине Настойе, передайте ей, что близится время решительных действий. «Гримуатика» поможет нам расправиться с Гудвином.

— Ничего не понимаю, — сказал Лир. — Ты не можешь их ослепить.

— Неужели? — оскалилась ведьма. — Это мы еще посмотрим. Вороны грозовой тучей поднялись в воздух и помчались мимо изрезанных утесов вниз, к путникам.

— Красивый закат, правда? — послышался сзади нянин голос. Старуха, как всегда поддерживаемая услужливым Чистри, вышла на редкую прогулку.

— Она послала ворон ослепить гостей, которые идут к нам на ужин, — пожаловался Лир. — А?

— Она хочет ослепить гостей!

— Нуда, нуда. Тогда, наверное, можно не убираться.

— Тихо, вы двое, — прикрикнула ведьма. Она дергалась, как невротик, взмахивала локтями, настраивая зрительную трубу, точно сама была вороной. Когда она навела трубу на долину, то вскрикнула в бессильной ярости.

— Что там, что? Дай посмотреть!

Лир выхватил у нее трубу.

— Видно, Страшила — мастер пугать ворон, — пояснил он няне.

— А что он сделал?

— Не скажу, но вороны сюда больше не вернутся, — ответил Лир и осторожно посмотрел на ведьму, которая от злости не могла вымолвить ни слова.

— Все равно это может быть он, — наконец, тяжело дыша, сказала она. — Так, глядишь, твое желание и сбудется.

— Какое? — не понял Лир.

Он забыл свои слова об отце, а ведьма не стала ему напоминать. Пока ничто не опровергло ее догадку о том, что Страшила — загримированный человек. А если он действительно Фьеро, если Фьеро не умер, то ей не нужно ничье прощение.

Спускались сумерки, а непрошеная компания бойко поднималась на гору. Они шли одни, без сопровождения солдат. Кто знает — может, солдаты действительно думали, что в Киамо-Ко сидит злая и могущественная ведьма?

— Ну, пчелки мои, теперь ваша очередь, — сказала ведьма. — Летите-ка сюда, мои сладкие, нужно кое-кого ужалить, кое-кого цапнуть, кое-кого укусить. Да не нас, дураки, дослушайте сначала. Девчонку, которая поднимается вон там, на дороге. Она охотится за вашей королевой-маткой. Всыпьте ей хорошенько, чтоб небо с овчинку показалось. А потом, когда закончите, я спущусь и заберу башмачки.

— О чем это она болтает? — спросила няня у Лира.

Подчиняясь ведьминому приказу, пчелы огромным черным роем вылетели из окна.

— Смотрите вы, я не могу, — сказала ведьма.

— Какая красивая луна, прямо персик, — сказала няня, поднеся зрительную трубу к своему затянутому катарактой глазу. — Давай посадим в саду персиковые деревья, а то все эти яблони да яблони.

— Пчелы, няня, на пчел смотри. Нет, я не могу! Лир, забери у нее трубу и скажи, что там происходит.

Лир взял трубу и повел живой репортаж.

— Вот они, летят, как рассерженный джинн: впереди большое темное тело, а сзади вьется тоненький хвостик. Путники их увидели. Они в ужасе. Но что это? Страшила вытаскивает солому из-под кафтана и штанов и накрывает ею Дороти со Львом и еще маленькую собачку. Теперь пчелы до них не доберутся. Выпотрошенный Страшила лежит на земле.

— Что?! Невозможно! — Ведьма выхватила у Лира зрительную трубу. — Все ты врешь!

Но он не обманывал. Под одеждой у Страшилы действительно не было ничего, кроме соломы да воздуха. Никакого скрытого любовника. Никакой надежды на спасение.

Не найдя на дороге никого, кроме Железного Дровосека, пчелы набросились на него, обломали жала о железное тело и черными, будто обугленными трупиками попадали к его ногам.

— В изобретательности нашим гостям не откажешь, — сказал Лир.

— Замолкни, пока я тебе язык узлом не завязала.

— Пойду я, пожалуй, приготовлю перекусить, — сказала няня. — От твоих козней наши гости наверняка проголодались. Как вы думаете, что лучше: творог с вареньем или свежие овощи с перечным соусом?

— Я за творог, — сказал Лир.

— А ты, Эльфаба?

Ведьма не ответила — она шелестела страницами «Гримуатики».

— Снова на меня все сваливаете. Уж, казалось бы, дожила до того возраста, когда можно и отдохнуть, но нет, приходится делать за вас всю работу. А я что? Мое дело десятое.

— А мое — двадцатое, — откликнулся Лир.

— Да пощадите же мои уши! Иди, няня, иди, куда собралась. Нет-нет, Чистри, ты останься, пусть идет одна. Ты мне понадобишься.

— Конечно, пускай я упаду и разобьюсь до смерти, спасибо, — проворчала няня. — Будешь за это есть творог.

— Скоро совсем стемнеет, — обратилась ведьма к Чистри, — и наши гости упадут в какую-нибудь пропасть и разобьются. Бедняжки. За дровосека и пугало можно не беспокоиться, одного снова набьют соломой, другого залатают умелые кузнецы, — пусть падают. Но доставь мне Дороти и Льва. У девчонки мои башмачки, а со Львом мы старые знакомые, нам будет, о чем поговорить. Справишься?

Чистри сощурился, кивнул, помотал головой, пожал плечами, сплюнул.

— Так попытайся, что толку гримасничать? Бери своих дружков — и вперед. Ну как, доволен? — повернулась она к Лиру. — Видишь, я просила не убивать их, а сопроводить сюда как гостей. Заберу у Дороти башмачки, и пусть она катится, куда хочет. А я возьму «Гримуатику» и уйду жить в какую-нибудь пещеру. Ты уже достаточно взрослый, чтобы сам о себе заботиться. Хватит с меня! Прошение выдумала, тоже. Что?

— Они идут тебя убить, — напомнил Лир.

— Да. А ты небось ждешь не дождешься?

— Я тебя защищу, — неуверенно сказал он. — Только не проси меня навредить Дороти.

— Иди лучше накрывать на стол и скажи няне, чтоб приготовила овощи вместо творога. Иди же, слышишь? — Ведьма замахнулась метлой. — Сказала иди — значит иди.