Вечером, умытые и одетые, они сидели на кухонном дворике рядом с котелками, где готовился ужин. Вдали послышался ослиный рев. Мелена покраснела. Черепашье Сердце как ни в чем не бывало занимался своей трубкой. Эльфаба повернулась на звук. Ее губки, всегда темные по сравнению с яблочного цвета кожей, плотно сжались. Словно в раздумье, девочка пожевала нижнюю губу, но не прикусила — она уже научилась не кусать себя, — потом положила руку на стеклянный круг, поблескивающий в лучах заката. Ловя слабеющий солнечный свет и голубизну темнеющего неба, он казался волшебным зеркалом, внутри которого колышется холодная серебристая вода.

Всю дорогу из Сланцовки няня жаловалась на здоровье. И поясницу-то у нее стреляет, и почки колют, и зубы шатаются, и ноги гудят, и зад болит. «А язык не чешется?» — все хотел спросить Фрекс, но сдерживался, и старушка продолжала болтать.

Мелена приветствовала мужа с напускной скромностью.

— Здравствуй, моя надежда и опора, — промурлыкала она. После суровой зимы она похудела, лицо заострилось, но не утратило картинной красоты. Фрекс привык, что жена набрасывается на него с поцелуями, и подивился ее сдержанности… пока не различил в сумерках гостя. Когда знакомство состоялось, няня и Мелена принялись накрывать на стол, а Фрекс подсыпал овса усталой кляче и сел на скамейку рядом с дочерью.

Эльфаба внимательно следила за отцом. Он достал из дорожной сумки выструганную для нее игрушку: воробья с острым клювом и поднятыми крыльями.

— Смотри, Фабала, — прошептал он. Мелена терпеть не могла этого имени, поэтому-то Фрекс им и пользовался: оно по-особому связывало отца с дочкой. — Смотри, кто прилетел к тебе в гости. Маленькая кленовая птичка.

Девочка взяла у него игрушку и сунула в рот. Затаив дыхание Фрекс ждал знакомого хруста, но малышка не стала грызть птицу. Она пососала ее голову, вытащила изо рта и снова посмотрела. Обслюнявленная голова блестела жизнью.

— Нравится? — довольно спросил Фрекс.

Эльфаба кивнула и стала щупать крылья. Пока вниманием дочери завладела игрушка, священник посадил ее на колени, прижался к девочке бородатым подбородком и вдохнул ее запах — мыла, костра и жареной рыбы. Добрый, нормальный, здоровый аромат. Фрекс закрыл глаза. Как хорошо снова быть дома! Эту зиму он провел в заброшенной пастушьей хижине с наветренной стороны Трифоновой Головы в посту и молитвах, все глубже погружаясь в себя и все больше расширяя сознание. А что еще оставалось делать? Прежние прихожане его презирали. Они связали клеветническую притчу Дракона времени о лживом священнике с рождением уродливого ребенка, сделали собственные выводы и перестали ходить на проповеди. Поэтому отшельничество, пусть даже непостоянное, казалось одновременно и наказанием, и подготовкой к чему-то новому — но к чему?

Он понимал, что Мелена иначе представляла себе грядущую жизнь, когда выходила замуж. С его происхождением Фрекс вот-вот должен был стать настоятелем, а потом, глядишь, и епископом. Он рисовал для Мелены красочные картины светлого будущего: как она, светская дама, сидит во главе праздничного стола, устраивает балы и чаепития. А вместо этого, думал Фрекс, наблюдая в отсветах костра, как жена крошит вялую морковку в сковороду с рыбой, вместо этого она чахнет здесь, спутница его трудной жизни на темном берегу холодного озера. У него даже создалось впечатление, что Мелена не слишком расстраивалась, когда он уходил. Ведь потом радость от возвращения мужа хоть как-то скрашивала ее существование.

Задумавшись, Фрекс случайно пощекотал Эльфабу бородой. Она вздрогнула и отломила воробью крылья. Бросила сломанную игрушку, спрыгнула с отцовских колен и, размахивая руками, побежала к полюбившемуся стеклянному кругу.

— Осторожно, разобьешь! — вскрикнул Фрекс.

— Ей не смочь его разбить. — Их гость, квадлин, только что умылся у колодца и подошел к столу.

— Она только что игрушку сломала. — Фрекс указал на искалеченного воробья.

— Девочка радуется полувещам, — задумчиво сказал квадлин. — Она лучше играет сломанные игрушки.

Фрекс не очень понял, но на всякий случай кивнул. Он помнил, как отвыкаешь разговаривать после месяцев одиночества. Посыльный мальчишка, который взобрался на Трифонову Голову передать, что приехала няня, принял грязного, заросшего священника за кровожадного дикаря. Фрекс попытался процитировать несколько строк из «Озиады», чтобы доказать свою вменяемость, но дальше первой строчки: «Земля лугов бескрайних, зеленая земля» — он так и не вспомнил.

— Почему вы так уверены, что Эльфаба не разобьет стекло?

— Потому что я сделал его не для того, чтобы разбить, — веско ответил Черепашье Сердце и простодушно улыбнулся.

В подтверждение этих слов девочка обошла подвешенный круг, любуясь отблесками света на его неровной поверхности.

— Куда держите путь? — спросил квадлина Фрекс.

— Откуда вы? — одновременно с ним спросил Черепашье Сердце.

— Из Манчурии, — охотно ответил священник.

— Я думал, манчики ниже ростом.

— Крестьяне и рыбаки — да. Но в любом знатном роде найдутся высокорослые предки. А вы? Из Квадлинии?

— Да, — сказал гость. Вымытые волосы окружали его голову рыжеватым нимбом. Фрекс был доволен великодушием жены: предложила гостю помыться. Да не просто гостю — квадлину! Выходцу из самого презренного народа. Невозможно пасть ниже квадлинов, оставаясь при этом человеком.

— Я потом понимать, Оввельс маленький мир, — продолжал Черепашье Сердце. — Пока не уйти, я не знать холмы один выше другой и широкий-широкий простор вокруг. Я всматриваться в размытую даль до боль в глазах — и не видеть конца. Прошу, расскажите о вас.

Фрекс подобрал прутик и нарисовал на земле овал, похожий на лежащее яйцо.

— Вот чему меня учили. Этот круг представляет собой всю землю Оз. Если разделить его крест-накрест, — он так и сделал, — то получатся четыре части. Вверху, на севере, лежит Желтая страна, Гилликин. Говорят, там полным-полно городов, университетов, театров — в общем, культурной жизни. И промышленности. На востоке, — Фрекс передвинул прутик, — расположена Голубая страна, или Манчурия, в ней мы сейчас и находимся. Хлебная земля, закрома страны Оз, за исключением горного юга, Вендовой пустоши, вот тут. Здесь, на самом юге, — Фрекс начал чертить волнистые линии, — находится ваша, Розовая страна. Квадлиния. Не знаю, почему ее назвали таким красивым именем. Насколько я слышал, это гиблое место, бесплодное, болотное, полное гнуса и зловонных миазмов. — Черепашье Сердце удивленно поднял брови, но промолчал. — И наконец, на западе лежит Фиолетовая страна, Винкус. О ней мне известно только то, что она засушливая и малонаселенная.

— А вокруг? — спросил Черепашье Сердце.

— С севера и запада — песчаные пустыни, с юга и востока — каменистые. Говорят, что все они непроходимы, а пески губительны, только, по-моему, это обычная пропаганда, чтобы к нам, в плодородный край, не совались чужаки из Эва и Квокса. В провинции Маррании, вот здесь, на границе Манчурии и Гилликина, есть изумрудные прииски и известные Марранские каналы. Я так понимаю, Манчурия спорите Гилликином за Марранию, только не знаю, кто из них прав.

— А здесь? — Квадлин провел руками над рисунком, как будто спрашивал про самый воздух над страной Оз. — Здесь что?

— Обитель Безымянного Бога? — предположил Фрекс. — Иной мир? Вы унионист?

— Черепашье Сердце — стеклодув.

— Я имел в виду вашу веру.

— Черепашье Сердце не знает, как это назвать, — потупился чужестранец.

— Насчет квадлинов не скажу, — сказал Фрекс, присматриваясь к потенциальному ученику, — аманчики и гилликинцы в основном унионисты — с тех пор, как языческий культ Лурлины сошел на нет. Вот уже несколько веков люди воздвигают унионистские храмы по всей стране Оз. Неужели у вас их нет?

— Черепашье Сердце не знает, что такое храм.

— А теперь, — презрительно фыркнул Фрекс, — унионисты подались обратно в язычество, а некоторые опустились даже до тиктакианства, поклонения всяким железкам, которое и религией-то не назовешь. Для сегодняшних невежд все кругом чудеса. Древние унионистские монахи и монахини понимали наше место в мире, поклонялись единому источнику жизни, столь высокому и чистому, что ему даже имени нельзя было подобрать, — а теперь мы ползаем на карачках перед первым встречным колдуном. Гедонисты, анархисты, солипсисты — столько всяких развелось! Свобода личности, удовольствие, наслаждение. Ха! Можно подумать, в колдовстве есть что-то духовное. Фокусы, трюки, липовые амулеты, оптический обман. Шарлатаны, чернокнижники, знахари и прочие выскочки торгуют вонючими зельями, лепечут древние басни, показывают дешевые фокусы. Тошнит меня от этого!