Он быстро опустил глаза, чтобы больше не встречаться с ней взглядом. Когда он опять поднял голову, в глазах его было страдание. Неожиданно у нее засосало под ложечкой.

– У него есть дочь. Она давно уже уехала из наших мест. Насколько мне известно, других родственников он не имеет.

Мужской голос где-то сзади жалобно произнес:

– Перестаньте толкать меня, я же иду!

– Вот он! – громко крикнул репортер, и в выкрике этом потонул тихий горловой звук, какой издала Келли.

Лишь один Сэм стоял достаточно близко, чтобы услышать его. Он бросил взгляд на нее, не сводившую глаз с седого арестанта, в сопровождении трех полицейских шедшего к машине. Прищурившись, Сэм оглядел ее посеревшее, с испуганно расширенными глазами лицо.

Другие журналисты бросились к арестованному, чьи руки были стянуты за спиной наручниками. Но Келли застыла на месте и лишь глядела, не в силах ни побежать, ни даже шевельнуться.

В передние ряды репортеров энергично протиснулась Линда Джеймс и просунула микрофон между полицейских.

– Как вы отнеслись к обвинению в убийстве, мистер Дауэрти?

– Я не убивал! Я невиновен, слышите, вы? – выкрикнул Лен Дауэрти, обращаясь ко всем репортерам сразу и упираясь, в то время как руки полисменов тянули его к машине. – Это все подстроено! Они пытаются навесить на меня то, в чем я невиновен! Я никогда и никого не убивал, а тот, кто скажет, что это не так, – распоследний лгун!

– Вы можете доказать это, мистер Дауэрти? – с вызовом бросила Линда Джеймс.

– Я… – Голос изменил ему. На мгновение он вдруг превратился в немощного испуганного старика. Но в ту же секунду, как он увидел Сэма, гнев опять закипел в нем и к нему вернулась храбрость.

– Ратледжи все равно этого не допустят. Они хотят отнять у меня землю и навесили на меня обвинение в убийстве, чтоб добраться до моей земли. Это ложь! Я не убийца! – Он вдруг увидел Келли и вытянул шею, чтобы не терять ее из виду. – Скажи им, Лиззи-дочка! Тебя они послушают! Скажи, что твой старик-отец никогда не был убийцей. Ты ведь знаешь, что я невиновен, Лиззи-дочка! Знаешь!

Он выкрикивал что-то еще, но слов уже не было слышно, потому что охранники втолкнули его на заднее сиденье машины. Но все присутствующие уже вертели головами, желая увидеть «Лиззи-дочку», понять, кто это, где она находится. В непосредственной близости находилась только одна женщина – Келли.

– Он обращался к тебе, правда, Келли? – спросила Линда Джеймс не без удовольствия в голосе. – Ты дочь Леонарда Дауэрти, да?

Долгую секунду Келли молчала, чувствуя на себе недоверчивый взгляд Диди, пристальный прищур Сэма. Но она знала, что от правды не уйти, особенно теперь, когда эту правду почуяла Линда Джеймс. Ее не замаскируешь никакой новой ложью, и новое притворство не облегчит признания, надо повернуться лицом к действительности.

– Да, – сказала она помертвевшим голосом. Не было больше ни страха, ни гнева, ни возмущения, лишь свинцовая тяжесть неизбежности.

И тут же ее забросали вопросами, атакуя со всех сторон. Перед ней вырос лес микрофонов. На нее нацелились объективы. По горькой иронии судьбы вместо того, чтобы, как бессчетное число раз, быть среди атакующей оравы репортеров, теснящей жертву, она переместилась теперь в центр этой оравы, сама став этой жертвой.

– Когда в последний раз вы видели отца?

– Считаете ли вы его виновным?

– Что вы почувствовали, узнав, что ваш отец обвиняется в убийстве?

Она отказывалась отвечать и избегала встречаться глазами с репортерами.

– Мне нечего добавить, – настойчиво твердила она, норовя улизнуть, но всякий раз они настигали ее.

Куда бы она ни поворачивала, там уже тут как тут оказывался некто с микрофоном, камерой, блокнотом или же магнитофоном. Взятая в кольцо, толкаемая со всех сторон, Келли пыталась пробиться, но репортеры стояли в несколько рядов.

Неожиданно чья-то рука ухватила ее за плечо, кто-то загородил ее слева, рука принялась освобождать для нее проход, и голос Сэма требовательно воскликнул:

– Отойдите! Дайте нам пройти!

К Сэму присоединился Олли, прикрывший ее справа. Вместе они протолкались через журналистскую орду прямехонько к джипу Сэма. Сэм раздвинул толпу, а Олли помог Келли влезть на место рядом с водительским.

– Увези ее поскорей отсюда, Сэм! – сказал Олли и торопливо стиснул ей руку. – Прости меня, – пробормотал он и тут же отвернулся, чтобы отогнать рвущихся репортеров.

Машина двинулась. Келли не знала, куда он везет ее. Более того, она и не хотела знать. Невидящим взглядом она уставилась вперед, в то время как ветер, вея в открытую машину, щипал холодом ей лицо. Она не чувствовала ветра. Она ничего не чувствовала. Пока еще нет.

Где-то в середине извилистой дороги, ведущей к хребту Майакемэс, Сэм завернул на полянку возле журчащего ручья, окаймленного высокими мшистыми деревьями.

Он выключил двигатель, и кругом воцарилась тишина. Келли сидела неподвижно, с отрешенным лицом и крепко сцепленными пальцами.

Когда Сэм думал о Лене Дауэрти и представлял его себе в качестве отца – вечно пьяного, вечно являющегося причиной какой-нибудь истории, – с губ его едва не срывались ругательства – откровенные, грязные. Собственными родителями он похвастаться не мог – те нечасто вспоминали о его существовании, нечасто баловали его появлением на его школьных состязаниях или родительских собраниях. Но что такое стыдиться родителей, он не знал. Да за одно это Дауэрти можно возненавидеть!

Какого черта он пренебрег безопасностью? Дауэрти и за сотню миль нельзя было подпускать к заводу! Слишком долго он таился в тиши. Надо было это понимать, а он позволил прочим мыслям вытеснить из головы мысль о Дауэрти. А среди прочих, без сомнения, была мысль о Келли.

– Куда они повезли его? – прервала молчание Келли.

Прежде чем ответить, Сэм набрал побольше воздуха. Как бы хотел он знать способ уберечь, защитить ее! Но это было невозможно.

– В окружную тюрьму в Наппе.

Она кивнула так, словно речь шла о погоде. Он искал в ней следы потрясения, но глаза ее были ясны и безмятежны, цвет лица – нормальный. Она сумела овладеть своими чувствами. Умение это было неотъемлемой частью сильного характера, который он в ней ощущал, и он знал, что до той поры, пока кончится вся эта история, характер ей понадобится.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он, думая о том, как великолепно она выглядит, сидя здесь. Красивая, одинокая.

Она сделала движение, словно собиралась пожать плечами.

– Убежать я не могу. И притворяться, что ничего не произошло, – также. На этот раз нет. – В ветвях возилась птица-кардинал – клочок алого на темно-зеленом фоне. – Он превратил мою жизнь в ад. А теперь опять взялся за старое.

– Вы не можете отвечать за его поступки. – Сэм глядел на нее внимательно, и глаза его были темными, участливыми.

– Да, не могу. – Но поступки эти явятся причиной ее страданий, как было всю жизнь. Несправедливо, нечестно, но это так. Келли выросла с сознанием того, как это бывает, когда все тебя судят и считают ничтожеством из-за твоего отца. – Отвечаю я лишь за себя и свое поведение. И все же… – Она не закончила мысль, потому что гнев и негодование грозили прорваться наружу. – Что произошло прошлой ночью?

Сколько раз в детстве приходилось ей задавать подобный вопрос? Сколько раз приходилось выяснять обстоятельства очередной стычки отца с законом! Но сейчас все по-другому, сейчас его обвиняют в убийстве.

– Рассказать вам я могу совсем немного, – признался Сэм. – Кэтрин заметила Эмиля на старой вьючной тропе, что ведет к винодельне. Она хотела с ним поговорить, поэтому пошла следом. С годами в темноте она стала плохо видеть, возраст есть возраст. Должно быть, добиралась до винодельни она дольше, чем Эмиль. Огни охраны горели. Она услышала шум и увидела Дауэрти, склонившегося над Эмилем. Когда он заметил ее, он бросил молоток, что был у него в руке, и убежал.

– Убежал. – Узел волос на затылке показался ей тяжелым, жарким. – Он бы не убежал, если б не знал за собой вины, так я думаю.