– Не думаю, – ободрила она его, нежными прикосновениями лаская тонкие шелковистые волосы. – Он не разделяет ее страсти к вину. Для него вино – бизнес. Поэтому, мне кажется, он предпочтет твоего отца.

Клей отстранился, держа в руках ее лицо и всматриваясь в него долгим взглядом.

– Так должно быть, Натали. – Он действительно в этот момент жаждал этого, и желание отразилось на его лице. – Мы должны иметь возможность видеть друг друга, должны быть вместе.

– Я знаю. – Она обвела пальцем его подбородок и губы. – Люби меня сильней, Клей. Мне очень нужно, чтобы ты любил меня. – Она запрокинула голову, ожидая поцелуя, от которого у нее закружилась голова.

На следующее утро, завтракая с баронессой за одним столом, Клей незаметно наблюдал за ней, почти не обращая внимания на беседу отца с бароном. Та вся светилась, глаза ее радостно вспыхивали всякий раз, как только она робко встречалась с ним взглядом. Никаких сомнений – у нее был вид страстно влюбленной женщины. Хорошо хоть муж не замечает этой разительной перемены. В том, что касалось женщин, он был полным простофилей, как, впрочем, и большинство мужчин.

Глядя на Натали, он еще раз подумал, как легко далась ему эта победа. Легче, чем он ожидал. Теперь она их самый преданный союзник. Клей стал прикидывать, когда им встретиться снова, что он скажет при встрече и что сделает.

«Форд-Таурус» мчался по шоссе, рассекая светом фар сгустившиеся сумерки. Этот свет выхватывал из тьмы силуэты гигантских эвкалиптов, стоящих словно призрачные часовые по обеим сторонам дороги. Два горных хребта, которые тянулись более чем на тридцать миль, образуя узкий коридор долины, бесформенными очертаниями темнели на фоне звездного неба.

Диди Салливан сидела за рулем взятой напрокат машины, очки, как всегда, торчали у нее на голове, зарывшись в коротко подстриженные волосы. Келли сидела рядом, взгляд ее постоянно устремлялся на окутанный тьмой пейзаж за окнами машины. Ей чудилась дьявольская ирония в том, что двенадцать лет назад она в темноте покинула эти места и теперь во тьме же возвращается, нарушив клятву, что никогда более нога ее не ступит на эту землю.

– Нисколько не удивлена, что твой самолет задержался больше чем на час. Так уж нам здесь везет. – Завидев впереди автомобиль, Диди включила нижние фары. – Я надеялась, что с твоим приездом все изменится. Но что-то непохоже.

– Как я понимаю, у вас здесь проблемы?

В дрожащем свете фар Келли различала бегущие за окном виноградники. Они дремали в тихом сиянии луны. Здесь, на юге долины, где самые ровные участки, сажали обычно шардоне и рислинг – разновидности белого винограда, на них благотворно влияли прибрежные туманы; зарождавшиеся летом в заливе Сан-Пабло, они стелились густым молоком по долине, оставляя на виду лишь отдельные торчащие холмики.

– Мало сказать, проблемы, – рассмеялась Диди. – Ничего, кроме них, у нас вообще нет. Мы находимся здесь уже два полных дня, сегодня – третий, и до сих пор ни одной приличной пленки. Первый день работали как проклятые – кадры один лучше другого: сбор винограда; мексиканцы с удивительными лицами – у каждого своя история; работники, загружающие полные корзины винограда в грузовики; бригадир, учитывающий их работу; тяжело нагруженные машины, ползущие по дороге; виноделы с руками, выпачканными ягодным соком; виноград, измельчающийся в дробилках; бурлящий в чанах сок; и наконец – завершение рабочего дня и усталые люди на фоне ослепительного заката. – Отпустив руль, Диди драматично воздела руки. – И все это погибло.

– Как? – спросила Келли, стараясь отогнать собственные воспоминания о сборе винограда, ожившие от рассказа Диди. – Что случилось?

– Какие-то неполадки с камерой. – Диди печально вздохнула. – Светлые полосы на пленке. И что меня окончательно расстроило, так это собственная глупость. Стив хотел проверить пленку, снятую у виноделов, на мониторе, а я не хотела тратить время. Торопилась на виноградники – поснимать там, пока светит солнце и можно добиться интересных световых эффектов. Сколько времени мы бы потеряли, согласись я со Стивом? Ну, десять-двадцать минут. И обнаружили бы брак значительно раньше. А так узнали о нем только поздно вечером. Вчера Стив уехал в Сан-Франциско чинить камеру. Полетела оптика, и ему потребовались новые объективы. Сегодня он вернулся – как раз перед тем, как мне ехать на аэродром.

– Но сейчас-то камера работает. – Впереди замаячило до боли знакомое старое здание, там когда-то размещался придорожный магазинчик. А почти двадцать лет назад его превратили в Оаквилльский универсам. Келли частенько заходила туда поглазеть на всякие лакомства, которые там продавались, – трюфеля, перепелиные яйца, баночки с икрой и французские паштеты.

Она и сейчас помнила несравненный запах свежеиспеченных французских булок, не забыла, как работники с виноградников, разгоряченные и потные, проталкивались к прилавку за сандвичами и холодным пивом, рядом стояли туристы в шортах, с болтавшимися на шеях фотокамерами, и женщины в шелковых платьях, на высоких каблуках. Перед магазином останавливались и «Мерседесы», и пропыленные грузовики.

– Да, работает, – согласилась Диди безрадостно. – Счастье, что у нас есть лишних два дня. Без них не обойтись.

– Похоже на то. – Слева показался освещенный фасад винодельни «Мондави». Келли с усилием прислушивалась к словам Диди: слишком многое ее отвлекало – знакомые места, горькие воспоминания. И все же она нуждалась в этой беседе – та отвлекала ее от прошлого. – А в Ратледж-Эстейт вы успели побывать?

Диди кивнула.

– Завтра пойдем. Я уже предупредила миссис Ратледж. – Миссис Ратледж – это звучало непривычно. Для Келли она была мадам или Кэтрин Ратледж – так больше подчеркивалась сила ее личности. – Она показала мне сад. Там можно великолепно снять интервью. – Диди замолчала и улыбнулась Келли, приподняв одну бровь. – Так вот, знай, по ее мнению, нам будет удобно прийти к ней завтра в час тридцать. Удача, что она согласилась, чтобы мы пришли и послезавтра утром, а то, боюсь, мы не успели бы за один раз снять и дом, и винодельню, и сад, и виноградники.

– На интервью полутора суток более чем достаточно, – сказала Келли. – Но, боюсь, материал будет трудно резать. Кэтрин – прекрасная рассказчица.

– Согласна с тобой. За то короткое время, что я с ней общалась, у меня сложилось такое же мнение. Хотелось бы сделать о ней полнометражный документальный фильм. Может, уговорить Хью на две версии, – размышляла она вслух. – Одну – для программы, а полнометражную… – Она оборвала себя на полуслове и пожала плечами. – Вот ведь размечталась.

– Да… – протянула задумчиво Келли, в то время как они проезжали деревушку Рутерфорд – несколько домишек у перекрестка дорог.

– Радуйся, что у тебя есть возможность завтра выспаться. А мы все встаем ни свет ни заря. Мы едем на виноградник. Хочу поснимать рабочих при первых лучах солнца. К ленчу вернемся. Тебе понравится гостиница, где мы остановились. Совсем по-домашнему. Наша горничная, Марджори, – сущий бриллиант. Она даже холодный ленч нам готовит. Обязательно попробуй ее тосты по-французски, – расхваливала служанку Диди. – Она добавляет к маслу специальный соус.

Когда они подъезжали к Сент-Хелен, Диди замедлила ход, сворачивая на одну из боковых улиц.

– Я забыла тебе сказать, что нас пригласили на грандиозный прием в честь барона Фужера. И даже разрешили поснимать все, кроме обеда. – Она взглянула на Келли. – Ты ведь встречалась с бароном. Как ты смотришь на то, чтобы взять у него небольшое интервью, попросить поделиться впечатлениями от Напа-Вэлли, поместья Ратледжей и так далее?

– Можно, – согласилась Келли без энтузиазма. – Только он слишком большой педант. Будет обидно, если я возьму интервью, а потом пойму, что оно слишком скучное, и выброшу в корзину.

– Веский аргумент. – Через несколько минут Диди уже въезжала во двор викторианского особняка, утопающего в зелени дубов и вязов. – Вот и добрались, – объявила она, останавливаясь. – Мы заказали тебе лучшую комнату.