Охваченная любопытством, она обратилась к Сэму:

– А это что за комната?

Он стоял в проеме двери, прислонившись плечом к дверной раме.

– Моя мама использовала ее в качестве мастерской, хотя сама она предпочитала называть ее «студия».

Сухость и сдержанность его тона показались ей даже забавными.

– Ах да, ведь у вас была мама-художница, – припомнила Келли и тут же поняла, что в комнате сохранился слабый запах скипидара и масляных красок.

– Она ведь занималась масляной живописью, не так ли?

– Среди прочего. В разные периоды она увлекалась разной техникой. – Взгляд его блуждал по комнате. – То она хотела стать женской разновидностью Дали, то – Уайета, то – Уорхола, но каждый из стилей надоедал ей раньше, чем она успевала овладеть им. Когда ее призывала муза, она могла работать в этой комнате часами без перерывов, а иногда и днями.

Мысленно он унесся в прошлое. Келли поняла это по его голосу, по выражению лица.

– Вы, наверное, в детстве проводили здесь немало времени, наблюдая, как она работает? – высказала догадку Келли.

Взгляд его опять сосредоточился, выражение лица стало жестче.

– Мне не разрешалось входить сюда.

Она была поражена этим ответом, бесстрастным тоном его и тем, как неожиданно она поняла, что он все это время оставался в дверях и так и не переступил порога комнаты, в которую ему не разрешалось входить в детстве.

– А ваш отец? – осторожно спросила она, вспоминая время, когда она так часто мечтала жить в этом доме, мечтала тоже носить фамилию Ратледж.

– Виноградники отнимали у него все время. Они и еще ссоры с дядей.

– Ну а вами-то кто занимался?

Плечо его приподнялось в небрежном пожатии.

– Мои родители обеспечивали меня квалифицированными няньками до тех пор, пока я сам не смог заботиться о себе.

«Мои родители обеспечивали меня няньками». От слов этих на нее повеяло холодом, иллюзии о жизни в этом доме, которые она питала, разбились вдребезги. Все еще цепляясь за осколки, Келли сказала:

– Но у вас оставалась Кэтрин, у вас была бабушка. Рот его искривила насмешливая улыбка.

– Кэтрин едва ли можно причислить к тем, кого считают идеальными бабушками – эдакий добрый ангел, у которого всегда наготове ласковое слово и вазочка, полная шоколадных печений собственного изготовления.

Резким движением он оттолкнулся от дверного косяка, бросил на нее взгляд, и Келли почувствовала, что Сэм сожалеет даже о том немногом, что он рассказал ей о своем детстве.

– Ну что, поедем дальше?

– Конечно. – Келли поняла, что он не нуждается ни в ее жалости, ни в ее сочувствии.

Выйдя из пустой комнаты, она вслед за ним пересекла холл; теперь оставалось открыть лишь одну дверь. Сэм протянул руку к медной ручке.

– Это моя комната.

Реакция ее была мгновенной – она не хотела ничего больше узнавать о нем.

– Ну, туда мне заходить необязательно. Ведь там снимать мы не будем, – сказала она резко и двинулась вперед раньше, чем он успел что-либо ответить.

– Наверное, они уже ждут меня там. Возле террасы отыщется какая-нибудь ванная? Мне надо будет подкраситься перед съемкой.

– Да, ванная рядом, – и он отошел от двери.

По мраморной лестнице они спустились вниз, в нижний холл. Взяв свою большую матерчатую сумку, Келли прошла в туалетную комнату на первом этаже.

Когда через десять минут она вышла оттуда с подновленным макияжем, Сэма уже не было в холле. «Вот и хорошо», – подумала она. Она уже начинала испытывать обычное волнение перед интервью, и ей не нужна публика, наблюдающая за ней, даже если эта публика состоит из одного человека. Особенно если этот один – Сэм Ратледж.

Свет лампы падал на желтое кресло, в котором сидел барон. В остальной же части гостиной их номера люкс сгущались вечерние тени. Деревянные ставни на окнах были открыты, и в комнату проникала вечерняя свежесть. В окна залетал ветерок, напоенный запахом оливковых деревьев и зреющего винограда. Эмиль играл страницами книги с золотым обрезом, которую держал в руках.

Закончив читать отмеренное им самим определенное количество глав бергсоновской «Созидательной эволюции», барон опустил книгу. Сняв очки, он внимательно проглядывал только что прочитанные абзацы. По прошествии нескольких минут он потянулся за закладкой, выполненной в форме семейного герба, что лежала на столе возле лампы. Секунду помедлив, он заложил ею страницу и закрыл книгу, рассеянно припомнив, что эту закладку Натали ему подарила на день рождения два года назад; а может быть, прошло уже три года?

Он хотел было спросить ее об этом, но вспомнил, что ее нет. Она ушла на прогулку. С тех пор как они здесь, это стало почти ежевечерним ритуалом.

Отложив в сторону книгу, он встал с кресла и подошел к высокой балконной двери, которая была открыта и выходила на террасу. Долину окутывала темнота, превращавшая оливковые деревья в зыбкие тени. Часы показывали, что уже довольно поздно. Потерев глаза, он подумал, не лечь ли, но решил дождаться Натали – без сомнения, она скоро придет.

Вернувшись в кресло, он опять открыл книгу. Минуты текли, и чем позже становилось, тем меньше занимал его философский трактат. Мысли его с непривычной для него настойчивостью обращались к Натали. И вскоре книга его, забытая, лежала на коленях.

Услышав поворот ключа в замке и затем щелканье металлической задвижки, он поднял книгу и притворился, что читает. Внезапно зажегшийся свет осветил углы гостиной и прогнал вечерние тени.

– Я думала, что ты уже лег. – Застав его в кресле, она на секунду замешкалась.

Но удивил его тон, каким это было сказано, – голос громкий, беззаботный, слегка нараспев. Он отложил книгу, чтобы повнимательнее взглянуть на жену. На щеках румянец, темные глаза блестят. Ее улыбку, когда она улыбнулась ему, можно было даже назвать лучезарной. Эмиль не припоминал, когда в последний раз он видел ее такой счастливой.

– Ты, наверное, проделала большой путь в этот вечер.

– Путь из сумеречного мрака сомнения к лунному свету надежды.

Эмиль нахмурился.

– Мне незнакома эти цитата. В какой книге ты ее отыскала?

– В очень большой книге. – Голос ее словно дразнил его. – Такую книгу не удержишь на коленях. – Она улыбнулась его замешательству. – Небо – вот что это за книга! Ночное небо!

– Не знал, что ты такая любительница природы, – задумчиво сказал он. – Возможно, тебя заинтересуют произведения американского писателя Торо. В замке в библиотеке у меня есть одна-две его книги. Надо не забыть отыскать для тебя какую-нибудь из них, когда мы вернемся.

Но чем больше блестели ее глаза и чем явственнее была ее веселость, тем отчетливее понимал он, что ответ ее ничего не объясняет.

– Может быть, и мне как-нибудь вечерком стоит выйти с тобой на прогулку, хотя заходить далеко дело здесь довольно рискованное. В округе полно гремучих змей. Гилберт сказал мне, что встретить их можно главным образом вечерами, хотя, бывает, в поисках птичьих яиц они заползают и в виноградники.

Она удивленно взглянула на него.

– Ты говорил сегодня с Гилбертом? За обедом ты ничего не сказал мне.

– Не сегодня, нет. Он на днях рассказал мне об этом. Лучше будет, если во время своих прогулок, Натали, ты будешь держаться хоженых троп.

Улыбка жены его задела – так улыбаются терпеливые дочери, сталкиваясь с чрезмерной осторожностью отцов. Неужели именно таким он ей представляется? Следующее же замечание Натали подтвердило его опасения.

– Поздно уже, Эмиль. Пора тебе в постель, – сказала она так, словно он был стариком, которому сон крайне необходим.

Но когда наконец он лег, то долго не мог заснуть, перебирая малейшие перемены в ее настроении, поведении, пытаясь найти их причину. Опасные мысли осаждали его. Он гнал их от себя с раздражением. Но они возвращались, чтобы мучить его вновь и вновь.

Дорожка была широкая и ровная, затененная падубами и эвкалиптами, возвышавшимися по обеим сторонам дороги. Здесь и там лучи утреннего солнца пробивались сквозь лиственный шатер, отбрасывая под ноги Кэтрин, на пыльную землю, пятна света.