– Чудак подумал, что я красильщик.

Соседом Марио слева был молодой человек, имя которого, Пауло Агрисио, часто встречалось на страницах газет в уголовной хронике. Он выдавал себя за чиновника префектуры, агента полиции, лейтенанта, репортера, собирателя пожертвований на богадельни, словом не гнушался ничем: любая дрянь, что попадала в сеть, все же была рыбкой…

Но однажды случилось так, что в жизнь его вошла любовь. Этот красивый молодой человек с хорошими манерами в один прекрасный день решил жениться. Он представлял себе, как этому будут радоваться его друзья, какой шум поднимут репортеры. Мысленно он уже читал крупные заголовки: «Пауло Агрисио женится! Он клянется, что станет другим человеком!»

Пауло хотел поймать в свою сеть рыбку покрупнее. Он должен жить в своем особняке, иметь автомобиль и быть принятым в высшем обществе. Все это, с точки зрения мошенника, очень важные вещи. Вскоре после одного крупного ограбления, о нем много писали газеты, Пауло Агрисио заказал три костюма отличного покроя, приобрел шелковые сорочки, носки, тончайшие носовые платки и яркие галстуки, которые ему очень шли. Все это сделало его опасным для женских сердец.

Каждый вечер Пауло выходил из маленькой гостиницы, где проживал под чужим именем, садился в автобус и ехал до площади Буэнос-Айрес. Часами он дефилировал по улицам этого тихого аристократического района в надежде встретить женщину, о которой мечтал. Похоже на сказку, но это действительность: он ее встретил. Девушку звали Арлетта, ей было уже двадцать восемь лет. Жила она с родителями в старинном маленьком особняке, в глубине сада. Ее отец, фазендейро на покое, очень ценил пышные титулы, принадлежность к аристократии. Сначала он одобрительно смотрел на то, что дочь проявляет интерес к красивому молодому человеку, обычно поджидавшему ее на углу. Он даже разрешил пригласить юношу на чашку кофе, чтобы познакомиться с ним.

– Папа, представляю вам Пауло Агрисио, о котором я столько рассказывала…

Хозяин дома благосклонно принял гостя, проводил в свой кабинет, показал снимки фазенды и портреты членов семьи. Молодой человек непринужденно поддерживал разговор. Прощаясь, будущий тесть сказал:

– Сеньор Пауло, прошу сообщить, где я мог бы получить интересующие меня сведения о вас. Вы понимаете…

Молодой человек подобрал в телефонной книге несколько первых попавшихся ему адресов и предложил их вниманию будущего тестя. Отец Арлетты легко выяснил, что Агрисио один из наиболее ловких мошенников Сан-Пауло, этого честного и добропорядочного города, в котором, кстати говоря, их более чем достаточно, и при этом всех мастей и калибров. Вернувшись, страшно испуганный, домой, он позвал к себе дочь:

– Несчастная! Этот субъект, которого ты мне представила, – бандит. Он не менее двадцати раз сидел в тюрьме! Ты должна немедленно порвать с ним! Я не переживу, если узнаю, что ты продолжаешь встречаться с этим авантюристом!

Арлетта, услышав такие речи, заплакала и убежала в свою комнату. На следующее утро, как показалось обитателям дома, она слишком долго спала; к ней постучали – никакого ответа. Взломали дверь, на тумбочке лежала записка. Девушка решила последовать за Агрисио, хоть он и бандит, и умоляла родных простить ей этот безрассудный поступок.

Отец, держа в трясущихся от волнения руках записку, взревел:

– Имя Арлетты никогда больше не будет произнесено в этом доме! Затянуть ее портрет траурным крепом! Если кто-нибудь о ней спросит, отвечайте, что она умерла!

На следующей неделе была продана с молотка вся мебель и вывешено объявление о продаже особняка. Семья переехала на жительство в фазенду, отец Арлетты не пожелал больше ничего знать о своей дочери.

Между тем молодые люди поженились. Сначала они поселились в гостинице, но немного спустя из-за недостатка средств вынуждены были переехать в дешевый пансион. Вскоре оттуда они перебрались в какую-то жалкую лачугу. Пауло подолгу отсутствовал: скрывался или сидел в тюрьме. Тогда его жена стирала белье, зарабатывая этим на жизнь. Но – и в этом чудо человеческого сердца – они любили друг друга. Любили, невзирая ни на что! Когда Пауло арестовывали, ему иногда удавалось присылать жене записки, в которых он сообщал, в каком Полицейском участке находится.

Тогда Арлетта, с воспаленными от слез глазами, бедно одетая, но прекрасная, шла навещать его.

В течение всего времени, пока Марио находился в тюремной камере участка, туда дважды в день – утром и вечером – приходила Арлетта.

С разрешения начальства она спускалась на площадку перед камерой, подходила к двери, припадала к окошечку и звала мужа. Домингос разрешал ей передавать кастрюлю с завтраком или обедом. Арлетта и Пауло стояли по обе стороны двери, прижавшись лицом к решетке, разделяющей их, и разговаривали о Марии-Элизе. Потом Арлетта уходила, разбитая, с выпирающим животом.

– Кто же, наконец, эта Мария-Элиза, о которой вы столько говорите? – спросил Марио.

– Наша дочь, которая должна родиться в будущем месяце. Ее имя складывается из имени матери жены, которую зовут Марией, и имени моей матери – Элизы.

– А вдруг родится мальчик?…

– Мы знаем, что это будет девочка. Ребеночек лежит спокойно… И вот теперь, когда я сижу под арестом, Мария-Элиза плачет – да, плачет – в материнской утробе, еще не появившись на свет!

Он скрестил руки, положил на них, словно на подушку, голову и стал пристально смотреть на тень, заменявшую ему подстилку. В таком положении он неподвижно пролежал несколько часов. В камере царил полумрак, но Марио, хоть и не разглядел как следует, мог поклясться, что Пауло Агрисио плакал.

Иногда ветераны собирали вокруг себя новичков и обсуждали свои будущие воровские дела. Разговаривали тихими голосами и при этом искоса поглядывали на одного из арестантов: это был «кабан» – доносчик. Заметив, что о чем-то шепчутся, кабан поднимал с полу окурок, который в тюрьме, увы, значительно короче, чем на воле, и направлялся к ним.

– Напо, дай прикурить!..

– Убирайся, иначе размозжу тебе башку!

Кабан, не принимая эти слова за оскорбления, отходил. Разговор замирал. Однако, когда другая группа, в противоположной стороне камеры, начинала говорить вполголоса, он бежал туда, якобы за тем, чтобы рассказать какую-нибудь пошлую историю. И тогда сцена повторялась. Кабан не сердился. «Ссора – оружие глупца», – говорил он в таких случаях.

Кабан был одним из тех, кого полиция всего света подсылает в тюрьмы, чтобы разузнать о преступлениях, замышляемых арестованными. По его доносам многих несчастных уводили ночью на допрос.

Там им приходилось сознаваться во всем, в чем их обвиняли следователи. Не признаются только те, кто умирает во время допроса, или те, кто разбивается, выпрыгивая из окна шестого этажа… Поэтому, как только в камеру попадал новый арестованный, он сразу же узнавал о кабане. Доносчика все сторонились: никто не обращался к нему, никто не касался его лохмотьев – они оскверняют.

Когда кто-нибудь из арестованных из жалости или по неосторожности нарушал заговор молчания, остальные начинали относиться к нему с подозрением. Если беседа С кабаном повторялась, этого оказывалось достаточно, чтобы все сторонились такого человека, как зачумленного. Из предосторожности некоторые из арестованных вообще редко разговаривали с товарищами по несчастью. И не без основания: доносчики не носят ярлыка на лбу… К молчаливым людям относился и Артемизио. В то время как многим удавалось получать контрабандным путем сигареты, кашасу[6] и даже опиум, он старался доставать книги. И какие книги! Вот и теперь все время он проводил за чтением «Марионеток мадам Дьявол». Уже прочитал «Тайное завещание». Его мечтой было купить иллюстрированное собрание «Похождений Рокамболя» в двадцати четырех толстых томах.

Как известно, тот, кто молчит, больше страдает. А насильственно подавляемое желание поделиться своими мыслями и своим горем с себе подобными все растет и растет… И вот однажды ночью, сидя под лампой, ему уже было нечего читать, Артемизио ощутил настоятельную потребность поговорить с кем-нибудь из товарищей.