– Где вор? Вон тот проходимец? Новая личность в нашем районе… Ну и свирепая у него физиономия!.. А ты, простофиля, чего уши развесил? – обратился он к крестьянину. – Я уже понял, в чем дело… Приплелся из провинции, продал муку, положил выручку в бумажник и по наивности не спрятал его как следует… А ловкач выследил, и… пропали твои денежки!

Он расхохотался, показав свои красивые зубы. Его веселый смех был подхвачен зеваками. Затем он перевел взгляд на старика в очках.

– А это что за птица с лицом грызуна? На чью мельницу воду льете?

– Я… Я был рядом и все видел…

– Свидетель? Вот и расскажете об этом прямехонько самому начальнику…

Старик заупрямился, но агент полиции не был сторонником полумер. Он решительно схватил паренька за руку, и все его попытки освободиться от железной хватки негра оказались безуспешными – бедняга вынужден был подчиниться. Жертва и свидетель волей-неволей последовали за агентом полиции. Только когда они скрылись из виду, Марио вспомнил, куда и зачем направлялся, и ускорил шаг. Через несколько минут он был у церкви. Грузовик уже ушел, набитый до отказа. Другой, еще пустой, стоял У тротуара. Марио бегом бросился к машине. К ней уже со всех сторон устремлялись люди, Посадка превратилась в настоящий штурм, подходили все новые и новые пассажиры. Марио схватился рукой за задний борт, ступил на подвесную ступеньку и впрыгнул в кузов. Грузовик, как всегда, переполненный, подбрасывая и сотрясая свою жалкую человеческую поклажу, вез ее в новый район города, возникавший на месте старого захолустья. Марио прижали к боковому борту. Сдавленный людьми, швыряемый из стороны в сторону, он спрашивал самого себя: «Подлый бездельник!.. Что этот Бимбо замышляет?…»

Не обращая внимания на то, что его толкают, наступают на ноги, в этой темной и скрипучей коробке, набитой людьми, Марио думал о ней, о Нисии…

Уже много месяцев Марио работал в кафе, расположенном между захудалым кинотеатром и жилым домом с магазинами в первом этаже. В это кафе обычно заходили после сеанса, здесь же бывали модисточки *из трех-четырех ателье мод ближайших кварталов.

Раньше, обслуживая этих веселых посетительниц, упиравшихся острыми локотками в цинковую стойку, буфетчик рисовал в своем воображении идиллические картины, какие видел вокруг себя, мечтал о том, как бы завести интрижку с одной из этих девиц. Однако впоследствии Марио пришел к выводу, что он ничтожный человек, попираемый всеми, и не смеет даже думать о чем-нибудь подобном.

Марио не обладал никакими талантами; его внешность вызывала у окружающих только улыбку, поэтому, всегда небритый и неряшливый, он был неразговорчив, сторонился людей. Он ненавидел тех, кто пытался сблизиться с ним. Кроме того, это прозвище «Куика» мешало ему жить. Почему? Ему казалось, будто на лацкан его пиджака привесили зеленую тыковку.[2] С подобным «брелоком», раскачивающимся на груди, Марио видел себя вечным неудачником. Разве мог он завоевать женскую любовь? В глубине его сознания таилась твердая уверенность, что рискни он вымолвить хоть одно нежное словечко, его избранница презрительно засмеется ему в лицо. Она даже может встретить его такой убийственной фразой: «Не забывайся! Ничтожество!.. Куика… Поди прочь…»

Страшась рисовавшихся в его воображении возможных последствий такого необдуманного шага, Марио продолжал швырять на цинковый прилавок блюдца с дымящимися на них чашками кофе и, почти не глядя, разрывал и бросал желтые бумажные жетончики, которые посетители получали в кассе у Леонардо.

Самое большее, на что он осмеливался, была загадочная фраза, которую он изредка выкрикивал громким голосом:

– А кассочка-то пуста!.. А кассочка-то пуста!..

Он имел в виду блюдце на стойке, предназначенное для чаевых, где лежали три-четыре монетки по десять сентаво. По воскресеньям Фирмино бросал туда серебряную монету в одно крузейро и предупреждал:

– Не забывайте, что это моя монета. Я положил ее туда для приманки… Вот так-то!

Хозяин кафе Леонардо казался только выпирающей из клетушки частью кассового аппарата. Он притворялся рассеянным, но время от времени отпускал замечания вроде:

– Куика, сахарница слева пуста!..

Когда стойку окружали посетители, Марио оборачивался назад, хватал один из кофейников, которые Фирмино выстраивал в линию на плите, и с высоты наполнял чашку за чашкой, изредка проливая немного кофе на блюдце, а иногда и на праздничный костюм щеголеватого клиента, главным образом из числа футбольных знаменитостей местного спортивного клуба, приходивших в кафе в надежде встретиться с какой-нибудь Лавинией, Кармелой или Консейсаной. Это было со стороны Марио своеобразной местью. Он испытывал наслаждение, когда эти молодцы, удрученные, умоляли дать тряпку, чтобы вытереть облитый кофе рукав…

Однажды вечером – это произошло несколько месяцев тому назад – две женщины, выйдя из кинотеатра, зашли в кафе. Обе были более или менее известны в квартале: Людмила, перезрелая незамужняя женщина из ателье «Моды Ривьеры», увешанная безделушками из ракушек, и вторая, блондиночка, немного застенчивая, как показалось Марио после нескольких брошенных в ее сторону незаметных взглядов, очевидно, сбившаяся с пути под влиянием подруги.

Разглядывая посетительниц, Марио снова почувствовал, будто на его груди раскачивается невидимая тыковка – символ его ничтожества; он часто испытывал подобное ощущение, когда начинал всматриваться в клиенток. Однако на этот раз, наполняя чашки с необычайной осторожностью, чтобы не пролить кофе и не обрызгать платья посетительниц, Марио заметил, что взор Нисии (так звала Людмила свою подружку) неотступно возвращается к его жалкой фигуре. Первой мыслью Марио было: «Похоже, что она восхищается моей тыковкой».

Когда же их глаза встретились, он подумал, что этот многообещающий взгляд предназначен другому.

И, желая убедиться в этом, Марио обернулся назад; Бимбо, который слыл неотразимым покорителем женщин, в этот момент вышел, а Фирмино, наливавший молоко в бак, вовсе к таким не относился. Будь там Бимбо, бесспорно, взгляд посетительницы предназначался бы ему.

Марио не без оснований опасался Бимбо – румяного весельчака с бархатными глазами, иссиня-черными, тщательно причесанными волосами и коротенькими усиками., В довершение всего он носил расстегнутую на груди спортивную рубашку и кожаную куртку, что делало его похожим на летчика. Одним словом, Бимбо был украшением кафе. Чтобы показать свою золотую коронку, он много и заразительно смеялся. Его разговор со всеми без исключения женщинами был сплошным излиянием восторгов. Он умел пленять их своим красноречием, и не одна брюнетка, благоухающая мускусом, уже выпив свой кофе, задерживалась, у стойки, как бы ощупывая красавца-буфетчика жадными глазами.

Однако на этот раз дело было не в Бимбо. Обманув хозяина, он должно быть, стоял теперь на углу у церкви и своим нежным, как флейта, голосом беспечно болтал с вдовой, жившей на третьем этаже. Но и тут, когда Марио понял, что нежный взгляд девушки относится именно к нему, жалкий, маленький человечек, таившийся в нем, продолжал думать о тыковке, не верил собственным глазам. Может ли случиться что-нибудь подобное? Нет, это исключено! Разве найдется женщина, которой понравится человек с зеленой тыковкой, подвешенной к лацкану пиджака, там, где другие прикалывают розу, гвоздику или букетик фиалок?

Тремя днями позже, когда в соседнем кинотеатре показывали новый фильм, по окончании восьмичасового сеанса обе женщины снова зашли в кафе. В этот час в заведении было многолюдно, и лысина Леонардо, казалось, излучала сияние. Посетители заключали между собой пари в связи с предстоящим футбольным матчем, в котором участвовала команда «Коринтианс», выпивали чашечку кофе и уходили. Влюбленные, которые словно собирались тут же свить себе гнездышко, кокотки, ищущие богача с собственной машиной «Шкода», футбольные знаменитости из местного спортивного клуба, не занятые на дежурстве агенты полиции и занятые своей работой воры, выискивающие глазами ротозея, чтобы стянуть у него бумажник, – все они казались старыми знакомыми. Только и слышалось: