Нисия смотрела на него удивленная и не понимала.

Этот шофер, как будто умный человек, говорил то же самое, что и любитель кокады, который был идиотом. Вот и пойми мужчин! Растерянная, с улыбкой на лице, она была прелестна. Ей было лет двадцать. Худая, смуглая, с гибким, словно у кошки, телом, Нисия напоминала один из тех манекенов, искусно передающих линии женского тела, которыми любой прохожий может восторгаться в витринах крупных магазинов. Она злоупотребляла правом обладать красивыми глазами. Ее золотистые волосы представляли собой эрзац, но лучшей марки. А ротик? Миниатюрный и соблазнительный, он был освежен светлой помадой…

Посвятив себя шитью, Нисия в своем туалете придерживалась определенного испорченного вкуса, что было необходимо для воодушевления клиенток, не верящих в свои прелести. Все же, несмотря на это, она выглядела элегантно. Нисия обладала той привлекательностью, которую люди замечают только тогда, когда задают себе вопрос: «Почему, собственно говоря, эта молоденькая женщина, не представляющая собою ничего особенного, так восхищает наш взор?…»

Шофер вздохнул:

– Ах! Как прекрасна жизнь без мебели! Без стенных часов! Без натертого пола! Без чехлов! Без пепельниц! Какое счастье!

Опечаленный этими размышлениями, Оливио вышел на площадку, нехотя попрощался и начал медленно спускаться по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке. Подойдя к двери, оглянулся назад. Там, наверху, стояла улыбающаяся Нисия.

– Заходите навестить меня, слышите?

Колокол Церкви одиннадцати тысяч девственниц уже прозвонил полдень, когда автомобиль остановился перед домом и Оливио дал три гудка. Клелия, высматривавшая супруга из окна, с упреком сказала:

– Что с вами случилось, Вивико? Вы забыли часы? Завтрак давно ждет вас…

И так как супруг, занятый осмотром машины, все еще оставался на улице, жена продолжала:

– Примите ванну и переоденьтесь. Посмотрите, что вы наделали у ворот. Дорожка вся залита маслом. Да, вы знаете?… Сегодня я нашла за радио окурок; я сохранила его, чтобы доказать вашу распущенность. Вы слышите?…

Тила и Жоржи ушли из дома рано: она – к мессе, он – в гимназию. Так бывало ежедневно; возвращались они обычно ко второму завтраку. Клелия забеспокоилась:

– Дети что-то запаздывают…

Пришла Карола, попросила у нее ключ и пошла открыть ворота. Машина, оставляя глубокий след в толстом слое песка, которым был посыпан въезд, проехала к гаражу.

Клелия проверяла сервировку стола, когда через парадную дверь стремительно вошел Жоржи и, словно вихрь, бросился вверх по лестнице, торопясь положить на место книги, к которым не прикоснется до завтрашнего утра. Несколькими минутами позже появилась Тила. Она казалась грустной. Даже не взглянула на мать и направилась в свою комнату переодеться.

– Ты сегодня хорошо помолилась, Тила?

– Я прошу вас, мама, не задавать мне больше этого нелепого вопроса! – наклонившись через перила, ответила дочь.

Встретив брата, спускавшегося вниз по лестнице, Тила не сказала ему ни слова. Жоржи почувствовал себя обиженным:

– Ты, должно быть, страдаешь от ревности? Что тебе сказал Моасир о Лусите, дочери саксофониста Бернардино? Об этой хорошенькой девчонке, которая ходит с ним в кино…

– Что еще за Моасир, болван?

– Тот тихоня, с которым ты каждое утро шепчешься в церкви. Думаешь, я не знаю? Жанино об этом уже прожужжал уши всем посетителям салона «Синяя борода».

– А кто этот всезнайка Жанино?

– Ризничий.

Не зная, что ответить брату, Тила расплакалась. Отец в халате и туфлях, пахнущий мылом, поднимался по лестнице. Увидев ее в таком состоянии, испугался:

– Что с тобой, доченька? Почему ты плачешь?

Она не нашлась, что сказать, и вместо нее ответил брат:

– Тила хочет уехать в Рио. Она приняла всерьез то, что мама говорила прислуге. Дурочка, никто и не думал об этой поездке.

Вскоре все четверо уже сидели за столом. Карола подала куриный бульон с рисом и поставила суповую миску перед Клелией. При виде новой служанки Жоржи широко открыл глаза и разинул рот; его восхищение было настолько неприлично, что Тила, отчасти из мести, толкнула его под столом ногой, лицо ее при этом выражало полнейшее безучастие.

– Ай! – вскрикнул Жоржи.

Так как родители испуганно переглянулись, Тила поспешила оправдать брата:

– Это я толкнула его. Пусть не грызет ногти – это дурная привычка.

Клелия, разливавшая бульон, удивилась:

– Что это такое, мой мальчик? Ты не находишь ничего более подходящего, чтобы грызть?…

Отец попытался сострить:

– Почему, например, ты не грызешь ручку от зонтика?…

Однако на Жоржи эта острота не подействовала: он все еще находился под впечатлением красоты новой служанки.

– Что вы скажете о новом поваре? – спросила Клелия мужа.

– Судя по бульону, он дело знает, – высказал свое мнение Оливио.

Карола внесла большое блюдо, на котором дымилась золотистая кефаль, выложенная ломтиками лимона и помидоров. Хозяин дома потянул носом, предвкушая удовольствие, и улыбнулся. Рыба выглядела очень аппетитно. Накладывая мужу кефаль, Клелия предупредила всех:

– Ешьте осторожно. Много лет тому назад один андалузец, который был прожорливее акулы, хотел что-то сказать во время еды и умер, задушенный рыбьим плавником, который застрял у него в горле. – Затем, обращаясь к Тиле, приказала: – Кости на край тарелки!

Оливио, усердно поглощавший кефаль, умоляюще прошептал:

– Дорогуша, замолчите! Вы компрометируете святость жареной рыбы!

Жоржи делал над собой невероятные усилия, чтобы не смотреть на Каролу, которая входила и выходила, нося тарелки, приборы и соусники. Однако время от времени невольно, словно загипнотизированный, юноша останавливал на ней свой пристальный взгляд. Это не прошло незамеченным для Тилы, и она зашевелила губами, беззвучно выговаривая:

– По-жи-ра-тель!

Жоржи прочел это сладостное, тревожащее слово и смутился.

Сестра получила большое удовольствие оттого, что Жоржи ее понял, и некстати засмеялась. Родители вопросительно посмотрели на нее, и тогда Тила выпалила первую пришедшую ей в голову глупость:

– А где же икра? Что из нее сделали? Одно из двух: или мои расчеты ошибочны, как и ответы на задачи в тетрадке Жоржи, или две пузатые кефали должны содержать массу икры…

Карола принесла из кухни блюдо пирана[15] на рыбном отваре. На золотистой каше красовались две пары ястыков икры.

– Повар спрашивает, не желаете ли вареной рыбы с подливкой из креветок?

Клелия медленно обвела всех взглядом своих прищуренных глаз и выразила общее мнение:

– На сегодня рыбы достаточно!

Жоржи снова уставился на Каролу, которая внесла какое-то чуть кисловатое блюдо из спелых фруктов. Казалось, тело служанки, благоухавшей мускусом, излучало тепло. Запах мускуса окружал ее, подобно ореолу, и, когда она подходила к стулу юноши и наклонялась, чтобы взять тарелку, Жоржи испытывал головокружение и терял самообладание. Если бы Карола случайно протянула ему эти смуглые худые руки, на которых виднелись два обручальных кольца, он был бы способен…

– А!..

Оливио и Клелия с испугом посмотрели на сына. Он стал пунцовым. Дело в том, что Тила не поскупилась еще на один пинок. И тут же, как и в прошлый раз, поспешила оправдать брата:

– Мама, вам нужно следить за Жоржи. Кончится тем, что у него на пальцах образуются раны… Он опять грыз ногти…

После десерта, состоявшего из свежих фруктов, когда кофе уже дымился в белых с голубой каймой чашках, Оливио закурил сигару и предался блаженной лени, которая обычно приходит после вкусной, сытной еды. Он удобно развалился в кресле, но в это время раздался звонок.

– Опять хлопоты, – проворчал он. – Не проходит и минуты, чтобы мне не нужно было что-то делать, о чем-то думать.

– Сходите посмотрите, кто там, – приказала Клелия служанке.