Он не захотел говорить.

Я вынул пистолет из кобуры. Обошел шеренгу сзади.

Подошел к первому из них. Не знаю, кем был этот мужчина с рыжими волосами. Я подумал о Холли, Банг.

Шаг в сторону. Волосы женщины были гладко причесаны и уложены в пучок. Я подумал об Алеке. Банг.

Шаг в сторону. Джордж. Чудовище Франкенштейна. Мне было жаль его. Чудовище всегда жаль. Тем хуже. Банг.

Шаг в сторону. Нервный парень в очках с толстыми стеклами. Мы познакомились в первый мой вечер в лагере Деландро. Он радовался моему появлению. Я подумал о Томми. Банг.

Шаг в сторону. Марси.

– Джим, пожалуйста… – прохныкала она. Я нагнулся и положил ее руки обратно на затылок.

– Ты меня удивляешь. Я и не представлял, что твоя вера настолько слаба. – Я понизил голос до шепота, так, чтобы только она могла слышать меня. – Мои дети мертвы. Какого дьявола я должен заботиться о твоем?

Банг.

Шаг в сторону. Джесси. Женщина, отдавшая свое дитя червю. Среди них не было человеческих существ. Банг.

Я остановился, чтобы перезарядить пистолет. Вставил новую обойму, обошел Деландро и направил пистолет ему в лицо.

– Мне жаль тебя, Джеймс. Тебе предстоит жить, чтобы увидеть свои ошибки. Я прощаю тебя.

– Черт с тобой.

Закрыв глаза, я нажал на спуск.

Оставалось завершить начатое.

Дорога заняла три часа. Не так долго, как я думал.

Старое пижонское ранчо было сожжено дотла. Некоторые деревья и кусты поблизости тоже сгорели, но дальше огонь не пошел.

Я въехал на широкую проплешину, служившую стоянкой для автомашин, и заглушил мотор.

Потом включил громкоговоритель.

– Прррт? – сказал я в мегафон. – Пррт?

День безмолвствовал.

Я открыл дверцу и вылез наружу. Обошел автобус и достал огнемет. Потом вернулся к радиатору машины.

Орри как раз подходил к руинам конюшни. Я предвидел это. Он должен был вернуться.

Он разыскивал детенышей. Он искал свою семью, свое племя.

– Орри! – крикнул я. – Это я, Джим! Иди сюда! – Нужно было, чтобы он приблизился на расстояние выстрела.

Червь остановился и посмотрел на меня. Подозрительно скосил большие черные глаза, вращающиеся независимо друг от друга.

– Подойди сюда, Орри, я отправлю тебя к Джейсону!

– Прррт? – спросил он.

– Пррт, – ответил я, опускаясь на одно колено. – Иди сюда, детка. Иди к Джимми.

Это сработало. Орри скользнул навстречу. Но в последний момент заколебался. – Прр-рррт?

– Все в порядке, детка. Я знаю. Они ушли и бросили тебя одного. Ты голоден, да?

Он наполовину приподнялся. Бросает вызов?

Нет, скорее это вопрос.

Хторр опустился на землю, решив довериться мне.

И заскользил вперед.

На какую-то долю секунды я испытал искушение – отложить огнемет, подойти к червю, обнять и почесать позади глаз. Какую-то долю секунды я снова любил его.

А потом я все-таки поднял огнемет – и отправил его прямиком в ад.

Орри вздохнул, взвизгнул от удивления и ярости, потрясенный предательством. Пламя с ревом окутало его. Он кричал. Он корчился, и катался, и визжал, и умер. В какой-то момент его крики стали почти человеческими. В какой-то момент я почти пожалел о том, что сделал.

Но это чувство прошло.

Долг был уплачен.

Я по-прежнему не знал, что случилось с Томми. И не думал, что когда-нибудь узнаю.

Я закинул огнемет за спину и пошел к автобусу, оставив позади сгоревшее тело Орри.

Через двадцать минут я был уже на скоростной автостраде.

Я пролетел две сотни миль, прежде чем съехал на обочину, остановился и дал наконец волю слезам.

Сидел, и плакал, и жалел, что у меня не хватает мужества вышибить и свои мозги тоже.

Через какое-то время я перестал плакать. Слез оставалось еще много, очень много, но для них еще не пришло время.

Это не имело значения. Я знал, чем займусь. Я собирался ехать и убивать червей, ехать и убивать – пока один из них не убьет меня.

Хоть какое-то дело.

А потом, закончив с торгом, мы погрузились в печаль.

В депрессию.

Эта часть процесса была ограничена строгими рамками. Форман попросил нас отодвинуть стулья к стенам и ходить по кругу в центре зала. Меня он отослал к остальным курсантам.

Некоторые, проходя мимо, дружески хлопали меня по плечу. Другие отводили глаза. От стыда? Испуга? Не знаю.

Мы медленно кружили по залу. Круг за кругом, круг за кругом. Не слышалось никаких звуков, кроме шарканья подошв. Таково было условие – просто ходить, не пытаясь понять зачем. Не думать. Не разговаривать. Просто походить некоторое время по кругу и дать возможность своим чувствам выйти на поверхность.

Я заметил, что свет потускнел. Ненамного, но теперь в зале было уже не так светло.

– А теперь, – сказал Форман, – вы можете выпустить это из себя. Наград не будет, если вы удержите это в себе. Всю вашу ярость. Всю печаль. Все горести.

И продолжал: – Помните, вам говорили: «Ты недостаточно хорош», или «Мне жаль, но тебе просто не повезло», или «Разве мы не можем быть просто друзьями?». Что вы при этом чувствовали? Вспомните.

В чем смысл?

– Подумайте о возможностях, которые вы упустили. О девушках или юношах, которым вы не сделали предложения. Об упущенных шансах. Об акциях, которые вы не купили. О деньгах, которые не сберегли. Об учебе, которую вы бросили, об экзаменах, на которых вы провалились, о продвижении по службе, обошедшем вас стороной.

Кое-кто заплакал. Один или два причитали. В этом и состоит смысл? Ходить кругами и плакать от души?

– Это ваша жизнь, – говорил Форман. – Выпустите это из себя. Все выпустите. Подумайте о людях, которых вы знали и которые умерли или забыли вас. Что вы при этом чувствуете? Нет ощущения, что вас предали? Мама умерла и оставила вас в одиночестве. Отец ушел навсегда. Дедушка и бабушка. Или, может быть, брат, сестра или кто-нибудь еще покинул вас. Может быть, это был один-единственный человек, которого вы любили, и после его ухода вы поняли, что вам никогда не полюбить так сильно. Нет, прошло уже много времени. Зачем продолжать мучить себя? Вы хотите, чтобы они оставили вас в покое, верно? Вам это удалось! Больше никто вас не потревожит. Каждый остался наедине с самим собой. Что вы при этом чувствуете? Какую цену вы заплатили?

Его слова терзали нас, и мы кружились и плакали. Слезы текли по нашим щекам. Из моей груди вырывались рыдания. Я видел лица из моего прошлого. Кении, который покончил с собой, и никто никогда так и не узнал, почему он это сделал. Стив, умерший в своей машине. Отец Майка, которого нашли во дворе дома. Эд, которого убили. Бабушка, умершая в доме для престарелых. Мой отец…

Я поймал себя на том, что все они – мужчины. Да, конечно, бабушка. Но все остальные… Что это означает? Неужели не было ни одной женщины, смерть которой заставила бы меня грустить? Я подумал о матери. О Боже!