Сколько осталось ночи, прежде чем ее пожрет взрыв?

Хотел бы я знать, что президент спустила с цепи сегодня вечером?

Что она в действительности хотела сказать о вторжении и наших шансах противостоять ему?

Это было более чем просто заявление о нашей решимости. Это было признание масштабов агрессора. Масштабов войны.

Вернулся робот с моей выпивкой, ехавшей у него на голове; он придерживал ее клешней и походил на португальскую прачку.

Я взял стакан и снова стал глядеть на горы. Чувство было такое, будто я ожидаю конца света.

Я не хотел в это верить.

И желал этого.

Я гадал, как будут реагировать люди.

И что произойдет потом?

Что буду делать я? Мне некуда идти. Я искал смерти, когда Лиз подобрала меня.

Должен ли я теперь идти с ней?

Лиз. О Боже!

Я вспомнил, как сказал ей: «Понадобится все ядерное оружие, чтобы выкурить меня из твоей постели».

Я вспомнил, каким стало ее лицо. Как она побледнела.

Этого она и боялась – буду ли я по-прежнему любить ее?

О Боже…

Я подумал о месте, куда нацелены ракеты.

Там люди.

Возможно, дети.

И черви.

Множество червей.

Их испепелит. Всех до одного. Ослепит, размозжит, сожжет. Будет гореть небо. Я знал, что произойдет. Я видел записи. Все видели. Мы снова вернулись к временам двадцатилетнего Апокалипсиса. Считалось, что та война должна напоминать нам, что произойдет, если мы не сохраним мир.

Я знал этот ужас. Свет. Удар. Огненный смерч. Радиация. Смерть.

Я подумал о земле, над которой мы пролетали.

Сотни тысяч червей умрут сегодня ночью.

А сколько людей?

Я вспомнил Марси. И Деландро.

И Алека, и Томми, и Холли.

Будь прокляты ренегаты! Они заслуживали того, что им предстояло получить.

Как бы то ни было, ни одного человека, достойного этого звания, нет в лагере червей.

Убить всех! Пусть Господь рассортирует их сам!

Небо на западе вдруг вспыхнуло белым. Ярко-белым. Похоже на грозу, только это не молния.

Я встал.

Долгое время сохранялась тишина.

А потом с гор скатился звук. Внезапный приглушенный удар, а потом раскаты и грохот, длившиеся целую вечность. Дребезжали окна, и пробирало до костей, Дрожал пол, и подгибались колени.

Откуда-то снизу донеслись ликующие вопли.

Я сел и откинулся на спинку стула.

Так я сидел, пока не вернулась Лиз. Небо на западе стало розовым. Кое-где на склонах горел лес. Это было похоже на закат.

Я слышал, как она вошла.

И все еще не знал, что скажу ей.

Я поставил пустой стакан на столик – сколько времени я держал его в руках? – и поднялся, чтобы встретить ее.

Выглядела она ужасно..

– С тобой все в порядке?

Лиз кивнула. Подозвала робота.

– Пучеглазик, смешай мне «Ядовитое яблоко».

Мы стояли и смотрели друг на друга. Я не знал, стоит ли подойти к ней. Она не знала, стоит ли подойти ко мне.

– Это было… – Она судорожно сглотнула и снова посмотрела на меня. – Это было совсем не то, чего я ожидала. Как странно. – На какой-то момент она показалась мне очень слабенькой, – Это оказалось… так легко. Компьютер эапишал, и я нажала на кнопку сбрасывания. Я только почувствовала, как машина слегка вздрогнула, освободившись от бомб. Они направились в разные стороны. Они должны были взорваться одновременно. Думаю, так и произошло. Не знаю.

Я не знаю, чего я ожидала. Я чуть не забыла сделать свечу, как приказывали. Как только бомбы пойдут вниз, поставить птичку на хвост и набрать высоту. Взрывная волна достала меня в спину и зашвырнула в небо. Оно стало белым. Я никогда не видела ничего подобного…

Она замолчала и посторонилась. Подкатил робот с напитком в высоком стакане – красным, пузырящимся и дымящимся. Сухой лед? Лиз отпила глоток, перевела дыхание и продолжала говорить, будто и не останавливалась: – Небо словно горело. Облака выкипели в считанные секунды. Просто от жара. Не знаю, что покажет видеозапись – я не просматривала. Вылезла из самолета, доложилась – рассказала им то же самое, что и тебе, к этому нечего добавить – и потом пошла домой. Я не знала, ждешь ли ты меня.

– Я же сказал, что буду ждать. Ее начало трясти.

Я шагнул к Лиз, но она остановила меня: – Джим, только что я сбросила первую почти за целое столетие атомную бомбу в Соединенных Штатах. Всю жизнь меня учили, что только сумасшедший использует ядерное оружие. Всю мою жизнь это считалось самым непростительным грехом. Мы и выжили в Апокалипсисе – только отрекшись от ядерной войны. Вся планета поклялась: никогда больше. И я единственная нарушила эту клятву.

– Ты не единственная.

– Я сбросила первые бомбы, Джим…

– Элизабет!

Она испуганно подняла глаза. Я сказал: – А если бы я сбросил бомбы?

– Я бы тебя возненавидела, – призналась она. – Я возненавидела бы любого, сделавшего это.

– Значит, ты считаешь, что я должен ненавидеть тебя?

– А разве нет? – выдавила Лиз.

– Нет, потому что я сам сбросил бы те бомбы, если бы мог.

– Нет… – Она покачала головой. – Никто не хотел. Они поручили это дело мне… потому что ненавидят меня.

– Они поручили это тебе, потому что знали, что ты сможешь это выполнить!

– Ненавижу их, – сказала Лиз. – За то, что они сделали со мной. Я ненавижу их почти так же сильно, как себя – за бомбы.

– Ты сделала это, потому что это необходимо было сделать.

– Пошел ты к черту! Неужели ты думаешь, я не знаю? Час я провела в воздухе по пути туда и час – обратно. Я уже прошла через все. Прекрати успокаивать меня!

– Сама пошла к черту! – закричал я. – Ты спросила, по-прежнему ли я люблю тебя! Да, люблю! Так что, черт возьми, я еще должен сделать?

– Не знаю, но мне не требуется твое проклятое сочувствие! Я ненавижу сочувствующих! Ненавижу! – Она швырнула стакан о стенку. Он разлетелся вдребезги, оставив ярко-красное пятно. Лупоглазый бибикнул и принялся собирать осколки. Она начала бить его ногой. Тот в ответ издавал тихое кваканье.

– Лиз!

– Оставь меня одну! Дай разрядиться!

Она снова пнула лупоглазого. Он перевернулся и остался лежать на полу с бешено вращающимися колесиками, издавая ужасное («робот терпит бедствие») верещание. Лиз продолжала пинать его и бить кулаками.

– Лиз! Такие роботы дорого стоят! И достать их трудно!

Я схватил ее за талию и левое запястье. Она могла перебросить меня через правое плечо, но я опередил ее, завернув левую руку за спину, – она вырвалась и ткнула меня в живот. Я уже нырнул в сторону, так что Лиз вместо солнечного сплетения угодила мне по ребрам. Я зацепил ее носком за икру и повалил на спину – она потащила меня за собой. Я налетел на кровать и покатился на пол. Она навалилась сверху…

Я обхватил Лиз и крепко прижал к себе, чтобы она не могла замахнуться и ударить меня. Перекатился и, оказавшись сверху, заглянул ей в глаза.

– КОНЧАЙ ЭТО!

Она неожиданно прекратила всякое сопротивление. Обмякла в моих руках.

– Я не могу… не могу больше сражаться. – И она заплакала.

Я держал ее, пока она рыдала. Дрожала, Задыхалась и кашляла. Ее душили спазмы. Она закричала. Я боялся за Лиз, но руки не разжимал.

А потом, когда худшее осталось позади, она начала тихо всхлипывать.

– Прости меня, Джим.

– За что?

– За все. – Она вытерла нос. – За то, что я все разрушила.