Лиз приподнялась на локте, другой рукой убирая волосы с лица.

– Что?

– Лимерики.

– Лимерики?

– Ага, лимерики.

Она недоуменно моргнула.

– Мне говорили, Джим, что ты ненормальный, но…

– Все правильно. Я ненормальный. Полностью затраханный. Я слышу голоса и галлюцинирую с тех пор, как три года назад на меня упал червь.

– Но тогда все сошли с ума. Это нормально, а потому не может служить оправданием. Почему лимерики?

– Сам не знаю. Я просто думаю лимериками. Она схватила мою руку и заломила назад пальцы.

– Почему сейчас?

– Ой! Хорошо, хорошо. Я вспомнил тот, что сочинил о тебе.

– Ты сочинил обо мне лимерик?

Я пожал плечами, испытывая нечто вроде смущения. – Да.

– До сих пор еще никто не посвящал мне стихи. – Лиз нагнулась и поцеловала меня.

– Мне кажется, что сначала ты должна послушать, а уж потом благодарить.

– Здравая мысль… – Ее глаза затуманились. Она подозрительно нахмурилась. – Что ж, давай послушаем твой лимерик.

– Ладно, только потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Она снова заломила мне пальцы. Я зачастил:

– Почему на карнизе? – удивилась Лиз.

– Я не объясняю – просто сочиняю. Она хмыкнула.

– Почитай еще.

– Ладно.

Я прочитал о Чаке, который утку любил – такой был чудак, жареную и отварную, а больше всего заливную – и слезть с нее не мог никак.

Лиз посмотрела на меня пустым взглядом.

– Я не поняла.

– Ну, слезть с утки. Понимаешь, как в той шутке: «Ты можешь отпустить медведя?» – Ну?

– «Могу. Только он меня не отпускает».

– О. Это мило.

– Мило? – Я вздохнул. – Хорошо. Тогда попробуем другое: «А без утки кончал он в кулак».

Она изобразила ужас.

– «И однажды собрал он аншлаг».

– М-м. – Она помахала рукой, показывая сомнительность последнего варианта.

– Ладно, еще одна попытка: «Приправлял ее гарниром, еще теплым – из сортира, а майонез он делал…» В этот момент снова запикал телефон.

Лицо Лиз застыло.

Она потянулась и с испугом взяла аппарат.

– Тирелли.

Несколько секунд она внимательно слушала, потом лицо ее посерело.

– Она сделала это? Когда? – Лиз быстро села и включила свет, Я вопросительно посмотрел на нее. Она сделала знак, чтобы я молчал, и продолжала напряженно слушать. Лицо ее все мрачнело.

– Прямо сейчас? Неужели нельзя было предупредить заранее? О, даже так? У меня есть время принять душ?

Я не стал ждать. Скатился с кровати, прошлепал в ванную и встал под горячий, как кипяток, душ. Когда я вошел обратно в комнату, она говорила по телефону: – Он уже выехал? Хорошо, я встречу его внизу. Лиз положила трубку.

– Кого встретишь?

– Моего шофера. Собери мою одежду… – Она уже шла в ванную.

– Новую форму?

– Нет, комбинезон. У меня ночью вылет.

– Что происходит? – Я последовал за ней, надел на руку варежку и стад тереть ей спину – и ниже.

– Перестань, я спешу.

– Спешишь – куда?

– Я не могу сказать. – Она потянулась. – Увидишь по телевизору.

– Увижу – что?

– Десять минут назад указом президента столица официально перенесена на Гавайи.

– И ты везешь туда президента?

– О нет, у нее свой пилот, и они уже десять минут как в воздухе. Мне не сообщали приказ, пока корабль номер один Военно-воздушных сил не поднялся в воздух. – Лиз уже вышла из ванной и вытиралась полотенцем. – Сюда едет мой шофер. Вертушка заправлена и ждет.

– Кого ты повезешь?

Она не ответила. Просто покачала головой и прошла мимо.

Я последовал за ней в спальню и стал смотреть, как она одевается. Она быстро натянула комбинезон.

– Что происходит. Лиз?

Она выпрямилась и застегнула молнию. Когда она повернулась ко мне, ее лицо было пепельным. Неожиданно Лиз прижалась ко мне, она дрожала.

– Я не имею права говорить…

– Что?

– Тот болван, что звонил! В этом проклятом городе нет никаких секретов! Он сказал: «Не вздумайте сказать маленькому мальчику, с которым сейчас спите, куда ушла мамочка!»

– Я не маленький.

– Знаю. – Она шмыгнула носом и покрепче прижалась ко мне. – Ты правда любишь меня?

– Да, правда. – Я обнял ее так же крепко, как она меня. – Больше, чем кого-либо когда-либо.

Я зарылся лицом в ее волосы. Я любил ее запах. Так мы стояли долго.

– Мне пора, – сказала Лиз, не двигаясь.

– Знаю. – Я не отпускал ее.

– Нет, в самом деле. – Она отстранилась и посмотрела на меня. – Я не знаю, сколько буду отсутствовать. Ты будешь меня ждать?

Я кивнул.

– Понадобится все ядерное оружие, чтобы выкурить меня из твоей постели.

Лиз побледнела.

– Зря ты так сказал.

Она поцеловала меня. Крепко. А потом ушла.

Что происходит?

Я дошлепал до кровати и включил телевизор.

Всю стену заполнило лицо президента. Постаревшее.

– … Ясным и недвусмысленным свидетельством нашей готовности снова идти в бой. Сегодня вечером мы закатываем рукава и говорим: «Мы будем драться». При вашей поддержке, участии и благодаря вашим молитвам мы придем к неминуемому торжеству победы. Всем спасибо, желаю вам спокойной ночи.

Ее изображение медленно исчезло, и на экране появился комментатор.

– Мы передавали заявление президента Соединенных Штатов, сделанное пятнадцать минут назад. Для тех, кто, возможно, только что подключился, мы будем повторять заявление президента в течение всего вечера.

Я поднял телефон – и остановился. Мне некому звонить. Я отложил телефон.

Президентскую печать на экране вновь сменило изображение лица президента.

– Мои сограждане американцы, двадцать восемь месяцев тому назад, когда я вошла в этот кабинет – при трагических обстоятельствах, – я знала, что принимаю на себя огромную ответственность. Мы – самая великая нация на планете Земля, и мы переживаем самый опасный момент нашей истории.

Человечество застигнуто войной, сути которой мы почти не понимаем. Даже наши лучшие умы не могут постичь цель этого вторжения, этой глобальной экологической инвазии. Наша страна, Соединенные Штаты Америки, является, возможно, последней надеждой человечества на победу.

Принимая на себя ответственность, я знала, что передо мной – и всеми нами – стоит задача потрясающих размеров. Я не уклонилась от этой ответственности. И ни один американец, я думаю, не уклонится от ответственности, которая нам еще предстоит. Мы все полны решимости. Все, что необходимо сделать, будет сделано.

С того момента, как я принесла присягу в этом кабинете, не прошло ни дня, чтобы я заново не осознала того святого доверия, которое вы оказали мне. Предстоит принять трудные решения. Я должна выбрать направление действий, лучше всего служащих не только одной нации, но и всему человечеству в целом.

Я отдаю себе отчет, что действую от вашего имени и для вашего блага. Это нелегкий груз. В данный кризисный момент я знаю, что снова должна обратиться к вам, чтобы черпать у вас доверие и поддержку. Сегодня вечером я должна просить вас поддержать меня в самом трудном решении.