– Слушаюсь. Желаю вам успеха, мосье Николь!

И приятели разошлись в разные стороны. Фрике направился к кварталу Гласьер, который населен почти исключительно бедными рабочими. Тощие, испитые физиономии, бледные, болезненные лица молодых девушек попадаются там на каждом шагу. Порок и разврат нашли себе здесь обильную пищу и вербуют своих покорных рекрутов главным образом в этой части Парижа.

Проходя мимо бедной, грязной гостиницы, Фрике услышал свое имя.

– Эй! Фрике! – окликнул его знакомый гортанный голос.

– А-а! Это ты, Флампен.

– Чего ты тут болтаешься?

– Да так… Просто гуляю.

– Небось старый-то твой хрыч опять тебе намылил голову?

– Мосье Лефевр?.. Да.

– Ты вырос, Фрике, преобразился в настоящего мужчину.

– Еще бы! Мне ведь уже восемнадцать… А ты вот нисколько не изменился, все тот же…

– Портильар, – подсказал гамен и захохотал во все горло.

Личность эта была, действительно, не из симпатичных, и с первого же взгляда напоминала злополучного гамена Эжена Сю, с тою только разницей, что этому гамену было уже двадцать лет.

Флампен был безобразен и гадок. Безобразие его – не из обыкновенных, на нем лежала какая-то особая печать самых низких животных страстей и пороков. Его громадный и слюнявый рот, с толстыми, бледными губами, с кривыми, желтыми зубами, изрыгал одну площадную брань и грязные, неприличные остроты. Его нахально вздернутый нос, казалось, каким-то собачьим чутьем выискивал поживу и легкую добычу. Его глубоко ушедшие в орбиты глаза – не то серого, не то зеленовато-коричневого цвета – еще издали зорко намечали свою жертву.

Прежде Флампен пренебрегал своим туалетом, а теперь на нем были чистая рубашка из полосатого перкаля и франтовской галстук сольферинового цвета. Его гладко и ровно расчесанные волосы напомажены и слегка взбиты на висках. Надетая набекрень черная шелковая фуражка и блуза с широко откинутым назад воротником как нельзя более гармонировали между собой. Ходил он самой что ни на есть разгильдяйской походкой, заложив руки в карманы своих узких панталон.

Я уверен, что вы непременно где-нибудь видели тип человека, подобного Флампену, и при встрече с ним не могли удержаться от невольной гримасы омерзения и отвращения, тогда как рука ваша благоразумно опускалась в карман, чтобы убедиться в целости и неприкосновенности кошелька или бумажника.

Фрике недолюбливал Флампена и потому не обрадовался этой встрече.

– Что поделываешь, как поживаешь, Флампен? – спросил он его, только бы что-нибудь сказать.

– Я? Я живу теперь с Виржини.

– Какая это Виржини?

– Ба! Да разве ты не знаешь маленькую Этиоле?

– Не знаю и не понимаю. Чем ты занимаешься?

– Да говорю тебе, что занимаюсь этой маленькой девчонкой! – топнул ногою гамен, глядя удивленными глазами на своего прежнего товарища.

– А-а! Ну, это, конечно, другое дело…

– Легка на помине! – крикнул Флампен, указывая на дверь грязной харчевни, из которой выходило тщедушное худенькое существо.

– Это твоя жена? – удивился Фрике.

– Ну, да!

– Но она еще ребенок.

– Кто это? Этиоле-то ребенок? Ей уже шестнадцать лет, мой милый.

В сердце Фрике невольно шевельнулась жалость к этому маленькому, хрупкому созданию, которому веселая публика танцклассов дала странное прозвище Этиоле. По привычке он приподнял фуражку и поклонился вновь пришедшей.

– А ведь приятель твой гораздо благовоспитаннее тебя, Флампен, – сказала она, бросив благодарный взгляд Фрике за его маленькое внимание. Она не была избалована вежливостью своих кавалеров.

– Он кланяется тебе только потому, что не знает тебя, – заметил Флампен, пожав плечами.

– Неправда, – прервал его Фрике, – я кланяюсь всякой женщине, потому что она женщина, а такой хорошенькой девушке, как мадемуазель Этиоле…

Флампен не слушал. Подскочив к Виржини, он ударил ее по лицу и сказал грубо:

– Эй ты, недомерок, поворачивай пятки куда следует.

Но и маленькая Этиоле не осталась в долгу: градом пощечин и пинков отвечала она своему обидчику. Слабое создание работало и руками, и ногами.

– Как смеешь ты ее бить! – крикнул Фрике.

– Но ведь она моя жена! – едва мог проговорить Флампен, отбиваясь от сыпавшихся на него ударов.

Он твердо стоял на своем праве власти над телом бедной Виржини и присоединял к нему еще право бить и тиранить ее, когда ему вздумается.

На месте происшествия собралась между тем любопытная толпа. Флампена не любили, и потому сейчас же кто-то сочинил, что Фрике отодрал дерзкого гамена. Тем не менее причина ссоры оставалась для всех непонятной.

– Велика штука, что он ударил эту потаскушку! Стоило из-за таких пустяков подымать историю! – слышалось со всех сторон.

В квартале этом все привыкли к тому, что самцы бьют самок. Фрике поспешил удалиться, Флампен провожал его угрозами.

То, что произошло с Состеном, доказывает нам, что память – одна из самых странных способностей человека воспринимать окружающее. Она слишком своевольна и не всегда подчиняется воле человека.

Фрике, отправившийся в квартал этот с целью разыскать всех жителей с фамилией на и с твердым намерением вручить каждому из них письмо Николя, совершенно упустил из виду то важное обстоятельство, что старый товарищ его Флампен и живет на улице Гласьер. Он думал теперь не о Флампене, а об этих прелестных голубых глазах, он создавал в своих мечтах чистый, кроткий лик мадонны, которым судьбе угодно было украсить головку любовницы Флампена…

– Как мог этот ребенок пасть так низко? – спрашивал он себя, направляясь на улицу Пепиньер и разыскивая какого-то Ревершена, обойщика и продавца мебели, который тотчас же решил, что его вызывает к господину Николю какой-нибудь старый должник, возымевший желание оплатить давнишний счет. Счастливая мечта! Тебе суждено исчезнуть, и исчезнуть уже на веки вечные, через двадцать четыре часа.

Прогулка Николя завершалась между тем без особых приключений и неожиданностей. Он не встретил ни старых приятелей, ни очаровательных голубых глаз; но зато на улице Мишодьер он нашел настоящего Мартена, который решительно не мог понять, какое дело может иметь до него какой-то стряпчий, какой-то сутяга Николь.

Другая находка: по улице Гранж-Бательер, 23, Солиман Нурреден – еврейский банкир, армянин или уроженец Туниса, точно того никто не мог сказать. Прочитав поданное ему письмо, Нурреден сказал:

– Хорошо, я пошлю туда одного из своих коммивояжеров.

– Но там желают видеть лично вас.

– Если будет время, я зайду…

Но нечто выходящее из ряда вон ожидало Николя по улице Сурдьер. В доме под № 35 он предложил привратнику условный вопрос:

– Здесь живет мосье Маршен?

– Мосье Баратен! – поспешно поправил его привратник. – В четвертом подъезде, дверь направо. Позвоните два раза и ступайте скорее, потому что мосье Баратен уже давно ожидает вас.

– Вы так думаете?

– Я так говорю, потому что мосье Баратен приказал мне сейчас же пропустить вас, не теряя ни минуты и не задерживая вас пустой болтовней. Мосье Баратен желает принять сегодня только вас, для всех других его нет дома.

– Даже так? – удивился Николь.

– Точно так, сударь.

– Что за притча? – думал Николь, взбираясь на площадку четвертого этажа. – Тут какое-то недоразумение. Ну, да уж куда ни шло, пойду посмотрю, что это значит.

Николь позвонил два раза. Старческий дребезжащий голос ответил:

– Наконец-то! Я уже устал ждать вас, мой юный друг. Шутка сказать – пятнадцать лет!..

Дверь отворилась.

– Шутка-то, должно быть, забавная! – сказал себе Николь, переступая порог загадочной квартиры.

Когда друзья встретились вечером, чтобы поделиться друг с другом результатами своих розысков, у каждого была тайна, которую один старался скрыть от другого.

Фрике промолчал о встрече с Этиоле.

Николь скрыл от него интересный эпизод, случившийся в доме по улице Сурдьер.