– Вы, конечно, создали эту сцену для своей драмы? – усмехнулся Фрике.

– Понятно. Четвертое действие, а дальше – наказание злодея. Но я думаю, дружок Фрике, что все эти заманчивые сети, расставляемые Марсьяком и этой Сусанной Мулен, не более как искусная ловушка. Они рассчитывают на твою молодость, неопытность. Поверь, что так.

– И в западне этой, без вашей помощи, погибла бы моя добродетель на веки, не так ли?

– Ну, теперь можешь уходить, дружок Фрике, у меня есть дело, надо заняться. Давно уже старался я припомнить, где слышал эту фамилию д'Анжель, и сегодня только вспомнил: у адвоката Баратена с улицы Сурдьер. Странное совпадение! Надо будет разобрать…

– Вы, значит, будете писать? – спросил Фрике, прощаясь со своим другом.

– Напротив, – ответил Николь, – я буду читать… – А про себя добавил: – Читать рукопись, которую мне дал этот Баратен, называя меня д'Анжелем.

Итак, для всех своих знакомых Марсьяк был все еще в Лондоне. Переписку с Викарио он вел так же аккуратно.

В один из понедельников от испанца пришла шифрованная записка следующего содержания: «Есть новости, довольно важные. В среду приходите непременно».

Марсьяк, всегда аккуратный и пунктуальный, и в этот раз явился в виноторговлю вдовы Сулайль в условленный час, в обычное время. Викарио был уже там, но пришел не один, он привел с собой какого-то блузника-оборванца. Это уже знакомый нам Флампен. Из ненависти к Фрике он сделался сообщником его врагов. В сущности, он был всегда таким же мошенником, как Викарио и Марсьяк, и превосходил их только своими лохмотьями.

Марсьяк покосился недоверчиво на незнакомое лицо.

– Не бойтесь! Это человек очень полезный. Он имеет сообщить вам кое-что.

И Флампен приступает к рассказу. Он сообщил Марсьяку все, что знал о тайных преследованиях его врагов. Он рассказал ему, как выследил барбиста и зуава.

– Да вы уже давно должны были знать все это, сударь, так как по возвращении своем из Версаля на задке экипажа я сейчас же послал вам анонимное письмо.

– Я не получал этого письма. Куда же оно было адресовано?

– Я сам передал его привратнику в переулке Гласьер на Итальянском бульваре.

– Что же это значит? – повернулся Марсьяк к испанцу.

– Мне его не передавали. Я и в глаза не видел никакого письма.

– Да я же сам писал его, сам отдал привратнику.

В подтверждение истины Флампен взял карандаш и нацарапал на клочке уже известный нам безграмотный адрес письма, конфискованного Жаном в тот самый день, как он бросил свою лакейскую должность.

– А как могли вы узнать мое имя? – пытливо поглядел ему в глаза Марсьяк.

– Да очень просто, сударь, не извольте беспокоиться, – заторопился Флампен. – Я хорошо знаю смазливенькую цветочницу, которой вы платите так щедро за ее цветочки. Притом друзья ваши назвали вас однажды по фамилии при мне. Для того, чтобы окончательно убедиться в том, что это именно вы, я зашел к привратнику дома в переулке Гласьер и спросил его, тут ли живет господин Марсьяк, что я принес маленькую болонку, купленную им для самой госпожи.

– Кто же вам сказал, что у меня есть какая-то госпожа?

– Никто, сударь. Я сказал просто наугад.

– Однако вы успели уже все вызнать и разузнать. Прыткий парень, нечего сказать!

– Да ведь разузнавал-то я для того, чтобы доконать этого ненавистного Фрике, – оправдывался Флампен. – Если бы вы знали, как я ненавижу этого мальчишку!

И в узких глазах его мелькнуло что-то гадкое, действительно недоброе. Его подлая, низкая душонка была на все способна.

– Мне не известно, что побуждало его следить за вами, цели и причины я не знаю; но с меня довольно и того, что раз он принадлежит к одному лагерю, то я сейчас же пристаю к другому. Буду служить вам, чем только могу. Услуги Флампена пригодятся вам, сударь.

Опытный глаз Марсьяка изучал между тем физиономию нового сообщника. Марсьяк остался, по-видимому, вполне доволен этим изучением.

– Однако, Викарио, что же вы все молчите? – обернулся Марсьяк к испанцу.

– Да я вот раздумываю все об этом письме… Куда могло оно деваться? Кто-нибудь перехватил, наверно.

– Не ломайте голову, – сказал ему Флампен. – Письмо перехватил не кто другой, как этот негодяй Фрике. Он же служил у вас два месяца лакеем.

– Жан! – вскричал удивленный испанец.

– Не Жан, а Фрике, тот самый Фрике, который ездил в Версаль.

– Ну так это Николь, – прервал его Марсьяк.

– Не Николь, не Жан, а Фрике, повторяю вам: Фрике! Он менял имена, как платье, вот и все. Негодный, презренный мальчишка! Изо рта вырвал у меня лакомый кусок…

– Это как? – полюбопытствовал Марсьяк.

– У меня была славная бабенка, зарабатывала собою для меня каждый день по пяти франков, а иной раз и больше. И вдруг из-за этого мерзавца, из-за этого негодяя Фрике она меня бросила! Каково мне теперь жить одному? Ведь надо пить-есть, надо самому работать… Я его заклятый враг, и не только до гроба, а и за гробом не прощу ему этой обиды.

Марсьяк слушал и соображал. Да, именно такой человек нужен был ему для выполнения страшного дела, которое он задумал. Наклонности, образ жизни Флампена, низкий уровень его нравственных воззрений, ограниченный ум и ограниченные потребности – все говорило в пользу нового помощника. Этот неприхотливый блузник довольствовался в день тремя-четырьмя франками, оно было, конечно, выгоднее, чем выдавать ежегодно по тридцати тысяч франков будущему мужу Лены. И как мог он поддаться советам Сусанны? С этим нахалом, с этим продувным Фрике надо непременно покончить, и покончить как можно скорее.

– А вы хорошо знакомы с этим Фрике? – спросил он Флампена.

– Как же! Я знаю его еще с детства.

– А из какой он семьи?

– У него нет ни отца, ни матери, никаких родных, он найденыш. Его приютил и воспитал в своем доме некий Лефевр.

– А-а. Ну, а кто же такой этот Лефевр?

– Отставной майор, бывший прежде полковым лекарем. В отставке он занялся торговлей, но теперь и это бросил, так как стал уже слишком стар. Живет он в Кламаре.

– А каковы его отношения к этому Фрике?

– Да он не пускает его к себе и на глаза, давно уже согнал со двора.

Только что собранные сведения были уже слишком заманчивы, чтобы не заставить Марсьяка решиться окончательно.

Подкидыш, без семьи, без поддержки – чего еще лучше? Сгибнет, исчезнет – никто и не заметит этого. Покончить его будет нетрудно, полиция возится со своими «политическими» – ей не до него. Взяться только половчее…

Поблагодарив Викарио за то, что он привел Флампена, Марсьяк дал своему новому компаньону два луидора и велел ему зайти в заведение вдовы Сулайль ровно через неделю. Ему очень хотелось как-нибудь отделаться от испанца – он стоил дорого и был теперь не нужен. За последнюю, в сущности, пустяшную услугу на дуэли он отвалил ему здоровый куш. Велика штука зарядить один пистолет, а другой оставить незаряженным. Это сумел бы сделать любой мальчишка. Викарио умеет наживаться, а Марсьяк умеет беречь деньги. Обойдется дело на этот раз и без испанца.

Марсьяк слишком любил деньги, и Сусанна, решившая пожертвовать несколькими десятками тысяч франков, была дальновиднее его. Но конь и о четырех ногах, да спотыкается, надо было когда-нибудь споткнуться и ловкому Марсьяку.

Не сказав ни слова Сусанне, Марсьяк стал напевать влюбленному Фрике, что частые поездки его в Версаль могут навлечь подозрение, что не лучше ли ему приостановить на время свои посещения… Гамен, по-видимому, соглашался, поддавался, тем более, что не особенно дорожил приятным знакомством с Марсьяком и Сусанной. Но он не сговорился еще с Николем, не знал, как тот поведет дело дальше, и потому не мог сразу решиться. Знакомство его с прелестной Еленой изменило первоначальный план Николя.

Марсьяк не подавал, конечно, вида, что знает его настоящее имя; он продолжал называть его Николем. На имя Николя в улицу Вавен отправил он через Флампена записку следующего содержания: