Шерил берет следующий лист:

– Ага, а вот о Моник: «Наглый отказ принимать во внимание важность выполнения распоряжений главы отдела корректуры. Ее тенденция опошлять требования руководства, раздражительность и пренебрежительный подход к делу вполне соответствуют ее некомпетентности». – Шерил качает головой. – Можешь себе представить попытку задеть Моник, назвав ее раздражительной? – И обе вновь смеются. – В общем, – заключает Шерил, наконец, успокоившись, – добро пожаловать в нашу компанию. Тебе действительно не стоит волноваться из-за этой записки. Я бы скорее встревожилась, если бы она ничего о тебе не написала.

– Это для тебя впервые, – добавляет Моник, – в первый раз всегда немного неприятно. Дальше будет легче.

– Но почему она продолжает здесь работать? – удивляюсь я.

– Сондра неплохо справляется с работой, и к тому же на это место очень трудно найти человека. Она здесь уже много лет. Думаю, начальство чувствует обязательства перед ней, – объясняет Шерил.

– Но когда ты понимаешь, в чем тут дело, – продолжает Моник, – это даже забавляет. Поэтому сходи куда-нибудь на ленч или еще что-нибудь придумай. И не придерживайся очень строгих правил относительно спиртных напитков.

Я выхожу, а они продолжают перечитывать докладные Сондры и веселиться.

– А куда подевалась та, где она называет мое влияние пагубным? – уже удаляясь, слышу я смех Шерил.

Возвращаюсь на свой этаж, где Ян и Нина снимают бумагу с окон. Ветер, кажется, стих. В своем «кубике» вижу маленькую баскетбольную корзину, приделанную кем-то к перегородке напротив моего стола. Беру ластик и бросаю его в корзину. Из-за перегородки со стороны Тома вылетает бумажный комок и падает точно в центр корзины. Некоторое время мы играем таким образом, невидимые друг другу; скомканная бумага и ластики носятся в воздухе. Свежий ветер из открытого окна приносит чувство освобождения, ощущение, что все в порядке, все под контролем. Коллеги отклеивают бумажную ленту с окон, пританцовывая на столах и швыряя друг в друга обрывками бумаги. И мы все дружно радуемся благополучному окончанию урагана «Холли».

Я вновь на работе, заканчиваю книгу о китах, которая сегодня отправляется в печать. Проверяю каждую страницу, желая книге счастливого пути. На фотографиях резвятся, скользят в глубинах вод киты. В следующий раз я увижу рукопись уже в переплете и, как делаю всегда со своими книгами, подержу ее в руках, чтобы ощутить приятную тяжесть, вдохну свежий запах типографской краски. В то время как я в последний раз проверяю свою работу, коллеги кружат неподалеку, периодически издавая характерные звуки, имитирующие пение китов. Один из них, наверное, Карл, запевает «Нью-Йорк, Нью-Йорк» в манере Синатры, остальные же создают фон, постанывая, как влюбленные киты.

Когда шум стихает, баскетбольный мячик-оригами перелетает через перегородку, падает в корзину и приземляется на моем столе. На оранжевом боку написано «Приглашаю», но не сказано куда. Я рада, что меня вообще куда-то зовут, и весело подбрасываю в воздух невесомый мячик. Затем все-таки решаю выяснить, что меня ждет, и отправляюсь к Тому.

– Я слышал, ты сегодня сдаешь китов, – говорит Том.

– Да, я сделала для них все, что могла. И что это значит? – Показываю мячик.

– Рою подарили три билета на баскетбольный матч. Он пригласил нас.

– Три билета? А это не слишком?

– Но это же Рой, – улыбается Том.

Рой, как магнит, притягивает разнообразнейшие подарки: пончики, галстуки, билеты на баскетбол. Однажды кто-то подарил ему запонки с надписью «Рэй», но, если не присматриваться, это выглядит почти как «Рой». Хотя Рой все равно пока не придумал, что с ними делать.

– Людям нравится радовать Роя, – говорит Том.

Я разглядываю бумажный мячик.

– Ты больше не пытаешься создать теорию о мужчинах, женщинах и баскетболе?

– Нет, это приглашение не связано с особенностями полов. Но очень хорошие места.

– То есть это свидание?

Том несколько мгновений размышляет.

– Ты решишь этот вопрос потом. В зависимости от того, какая команда выиграет.

Встречаюсь с мамой в ресторане, который ей очень нравится. Здесь повсюду – и на полу, и на столах – рассыпаны стружки и опилки, для меня это немножко чересчур. Я вечно приношу потом домой кучу опилок, застрявших в рукавах и туфлях.

– Все равно, что обедать в амбаре, – ворчу я.

– Это так патриархально, – заверяет меня матушка.

– Это опасно для здоровья, – возражаю я.

Мама делает небрежный жест: ей не по душе мое недовольство. Мы ждем Джейни, но она опаздывает.

– Джейни, и вдруг опаздывает, – качаю я головой.

– Да, Холли, похоже, твоя маленькая сестренка наконец повзрослела.

Признаться, я испытываю облегчение оттого, что хоть раз, придя в ресторан, не застаю там нашу Джейни, деловито царапающую что-то в записной книжке и время от времени бросающую озабоченный взгляд на часы. Тем не менее, мысль о том, что Джейни изменилась, порождает во мне неуверенность, почти страх перед миром, допускающим такие перемены.

– Джейни опаздывает, – задумчиво повторяю я.

– Две дочери – это гораздо сложнее, чем ты полагаешь.

– Ну, сейчас-то с нами уже полегче. Мы хотя бы кормим себя сами.

– Ну, не знаю, не знаю. Вы обе одиноки. Это меня очень беспокоит.

– Мы весьма осторожны.

– Дело не только в этом, не в опасностях, подстерегающих вас. Я жила одна и знаю, что вас беспокоит не только незнакомец, возможно, скрывающийся за дверью, не только внезапные болезни. Вы волнуетесь потому, что одиноки, опасаетесь так и остаться наедине с собой, думаете, как жить дальше.

– Ну, у меня с личной жизнью сейчас все в порядке.

– И надолго?

– Кто знает?

Интересно, почему люди напоминают мне о том, что я одинока? Я довольно много размышляю об этом, но считаю, что вполне успешно справляюсь с жизнью. Терпеть не могу думать о будущем, хотя и ничего не предпринимаю в этом направлении. Пьем молча лимонад, который принесли в огромных кувшинах, погруженные в мысли о жизни: моей – в маленькой квартирке, и маминой – в обществе с Ронни.

– Джош женится, – сообщаю я.

– А, – бросает мама и продолжает молча пить лимонад.

– «А» – это все, что ты хочешь сказать?

– Это хорошая новость?

– Понятия не имею. С мазохистской точки зрения, возможно, да. – Нервно разбрасываю стружки вокруг себя, и мама не делает мне замечания. – Ну и как совместная жизнь? – храбро спрашиваю я.

Мы с мамой никогда не обсуждали сексуальные вопросу и не собираемся обсуждать их сейчас. Но мы вступили в ту область, где само это слово – не говоря уже о невольных ассоциациях – может всплыть. Обилие стружек вокруг способствует непринужденности беседы.

– Мне нравится, – твердо заявляет мама.

Влетает Джейни, падает на стул и брезгливо смахивает стружки со своей салфетки.

– Знаете что? – ни с того ни с сего произносит она.

Мы с мамой переглядываемся: предвкушение, ужас, любопытство и чувство «дежа-вю» внезапно охватывают нас. Называйте это мистикой или жизненным опытом, но мы обе точно знаем, что последует за этим вступлением.

– Я помолвлена! – объявляет Джейни и торжественно поднимает бокал с лимонадом.

Мы с мамой приветственно поднимаем свои кувшины. Они довольно тяжелые, поэтому, когда мы чокаемся, издают звук, напоминающий колокольный звон.

– Поздравляю. Надеюсь, вы сначала поживете вместе, – осторожно советует моя современная мамочка.

– Он вам понравится, – продолжает Джейни, не обращая внимания на ее слова.

Если не ошибаюсь, это седьмая по счету помолвка Джейни. Семь – счастливое число.

– Поздравляю, – говорю я. – А где же кольцо?

– Пока его нет, – гордо отвечает Джейни. – Мы выберем его вместе.

– Мы знаем его? – интересуется мама.

– Это снова Джексон? – предполагаю я.