Вечер пятницы. Мама обмолвилась, что завтра она переедет к Ронни, попытается смириться с его фотоаппаратом.

– Тебе вовсе не обязательно съезжать, – возражаю я.

– Что там за поговорка насчет засидевшихся гостей с душком? – улыбается мама.

– Я знаю эту поговорку, но никогда не принимала ее всерьез. Это вроде другой – про способ ловить мух на мед. Никогда не понимала ее смысла.

– А я считаю, что большинство гостей начинают портиться и слегка попахивать через час после прихода. Я уеду, чтобы предоставить тебе роскошный субботний вечер.

– О, отлично! Не хотелось бы, чтобы мне мешали во время садомазохистской вечеринки.

– Если хочешь, – предлагает мама, – я пришлю Ронни с фотоаппаратом.

– Не стоит, мы все будем в масках. Ты даже не поймешь, кто есть кто.

– Кто есть кто или кто кого? Как правильно?

– Это загадка, – с высоты редакторского опыта заявляю я. – Но если на вас много черной кожи, это уже не имеет значения.

Раздается звонок в дверь. Моя популярность на этой неделе удивляет. Возможно, это опять Джейни. Но это Джош.

– Здорово, Холли. – У Джоша в руках огромный букет желто-оранжевых цветов, из тех, что привлекают пчел.

– Привет, Джош. Кто подарил тебе цветы?

– Это для тебя.

Пока я колеблюсь, впускать ли Джоша, раздается голос маменьки из-за моей спины. Она с деланной непринужденностью вопрошает:

– Неужели это Джош?

Джош улыбается, пожалуй, чуть дольше, чем надо бы.

– Ты не одна, – обращается он ко мне.

Приходится впустить его в комнату.

– Здорово, Элисон, – приветствует Джош маму.

Если честно, мама очень любила Джоша, пока мы были женаты. Он из тех мужчин, кому хочется помочь найти потерянные носки, и, возможно, у мамы Джош вызывал более отчетливые материнские чувства. Но после развода она гораздо спокойнее к нему относится. Мама не любит жить прошлым, особенно тем прошлым, в котором ее дочерям причинили боль, как она однажды выразилась.

– Какой сюрприз, Джош, – говорит мама. – И с цветами. Очень мило с твоей стороны.

Джош протягивает цветы мне.

– В нашем издательстве выходит книга Джоша, – поясняю я.

– Значит, это деловой визит? Впрочем, это не мое дело.

Кажется, вечер до сих пор был слишком спокойным. Мамочка решила поразвлечься. Отправляюсь в кухню за вазой, засунутой в дальний угол шкафа. Наверняка она ужасно запылилась. Да, я не из тех, у кого повсюду расставлены сияющие вазочки.

– Коллега Холли оказал мне неоценимую помощь, – говорит Джош.

– Думаю, Холли там тоже не на последних ролях.

Не могу отыскать вазу, поэтому оставляю цветы на раковине. Боюсь пропустить что-нибудь важное в гостиной. Джош все еще стоит и, увидев меня, испытывает явное облегчение.

– Ты могла бы задержаться и пообедать со мной и Томом, – обращается ко мне Джош. – Мы ходили в вашу «Закусочную Джелли».

– Не хотела мешать мужскому разговору.

– Да мы говорили о фракталах, пространственно-временных структурах, математических принципах, всякой чепухе.

– Это и есть мужской разговор.

Мама пожимает плечами.

– Ну, мне пора, – вздыхает Джош.

Мы с мамой издаем громкий стон.

– Останься, – хором выдыхаем мы.

Думаю, неплохо чуть-чуть повеселиться за счет Джоша. Чувствую настоятельную потребность подразнить его.

– Нет, мне нужно работать, – смущается Джош.

Может, ему и правда нужно работать. Они прощаются с мамой, а я провожаю его до двери.

– Думаю, сегодня не мой вечер, – тихо замечаю я.

– Пообщаемся в другой раз.

Джош нежно целует меня в щеку и идет к лестнице. Не помню, чтобы Джош когда-либо целовал меня в щеку. Даже когда я была простужена, с температурой, с гадким кашлем в течение двух недель. Даже тогда.

Замираю перед закрытой дверью, щека горит.

«Поцелуй в щеку», – повторяю я снова и снова, но даже после множества повторений этот факт не становится более реальным.

Возвращаюсь в кухню и застаю там печальную маму, погруженную в размышления.

– Я помогу тебе найти вазу. – Она наклоняется, обшаривает нижние полки кухонных шкафов, воздерживаясь от замечаний по поводу беспорядка и пыли.

Прохожу к холодильнику и прижимаю руку ко все еще горящей щеке. Котенок смотрит на меня с открытки, отчаянно пытаясь дотянуться до вожделенных спагетти. Он не в силах ничего испортить.

– Тридцать один – это фигня, – говорит Мария, которая на полтора года старше меня.

Противно признавать, но перед своим тридцатилетием я пережила кризис, о котором пишут женские журналы. До тех пор я была уверена, что такое происходит только с людьми, поглощенными собственными проблемами и вечно говорящими по телефону. Но нет, проклятые вопросы настигли и меня. Неужели я всю жизнь проживу в своей маленькой квартирке? В одиночестве? Может, мне нужно больше зарабатывать? Или завести больше друзей? Или меньше друзей? Куплю ли когда-нибудь спальный гарнитур, и вообще будет ли у меня отдельная спальня? Все эти вопросы навалились на меня, доводя почти до тошноты на работе, выбивая из равновесия по дороге домой. Я брела, натыкаясь на газетные киоски, урны, пожарные гидранты. Мелкие синяки покрывали мои ноги сверху донизу. Но затем мне исполнилось, наконец, тридцать, и сомнения чудесным образом испарились. Я отпраздновала, купив новое стеганое одеяло. Синяки прошли сами собой.

Мой день рождения падает на начало года, так что в этом есть некий эффект обновления. Но цифра тридцать один не произвела на меня особого впечатления, совпав с первым настоящим снегопадом. Все в издательстве пришли в доброе расположение духа. Мы так тихо стояли у окон, словно это был первый снег в нашей жизни, как будто нам нет никакого дела до потоков темной воды и грязных проплешин, которые через несколько дней придут на смену сверкающему великолепию сегодняшнего дня. Словно нам вообще ни до чего нет дела. Первый снег – все равно что обнаружить под подушкой сюрприз.

Одна из фишек нашего издательства состоит в том, что в день рождения вам предоставляют оплачиваемый выходной. Это недавняя политика. Прежде люди под разными предлогами все равно отлынивали от работы, придумывая разнообразные болезни и недомогания. Пару лет назад я работала в свой день рождения, поскольку не успевала с книгой, и помню, как Моник пришла ко мне с вопросом: «У тебя день рождения – ты хорошо себя чувствуешь?» Но с тех пор все изменилось.

Накануне моего дня рождения все редакторы собрались вокруг моего рабочего места, дабы спеть «С днем рождения тебя» в наихудшей из доступных им интерпретаций. Если они потренируются, то станут поистине омерзительны. Это показатель того, как искренне вас поздравляют, как скверно поют для вас, так что я действительно тронута. Нина торжественно водружает на мой стол именинный пирог – узнаю изделие ближайшей забегаловки, с липкой на вид шоколадной глазурью, украшенной странными голубыми крупинками, что придает торту вид аппетитный и вместе с тем несколько болезненный. Под давлением общественности задуваю свечи на торте, которые едва не закапали мое «Брюшко». Карл, один из редакторов, приносит кухонный нож.

– Итак, разрежем это на двадцать четыре части, по кусочку для каждого, – предлагает Карл, неумолимо приближаясь с ножом к кондитерскому шедевру.

Моник перехватывает его на полпути.

– Детям не стоит играть с режущими предметами. – С этими словами она отбирает у него нож. – Ступай к себе.

После здравицы коллеги разбредаются по своим «кубикам», многие тут же надевают наушники. Любуюсь открыткой, сделанной для меня ребятами из художественного отдела. Это очаровательный коллаж из иллюстраций всех книг, над которыми я сейчас работаю: забавные рисунки – киты, кишки, опухоли и несколько расплывчатых пятен. Наверное, родинки.

Моник заглядывает через плечо.

– Фотографий нет. – Она разочарована. Предлагаю ей кусочек пирога. – Я не ем пироги.