– Она по-своему заботится о нас, – кивает Том.

Еще чуть-чуть – и мы заговорим о погоде. Я не начинаю беседу, надеясь заставить Тома проявить инициативу. Через десять секунд гробового молчания меняю решение. Оказывается, десять секунд – это очень долго.

– Отличный салат, – говорю я.

Том смотрит на свою тарелку, словно проверяя, что там, и улыбается. Он откладывает на край тарелки маслины, наверное, не любит их. Хотя в моем салате тоже есть маслины, ловлю себя на том, что не прочь стащить еще несколько штук у Тома. Конечно, я не делаю этого, никогда не угадаешь, как отреагирует человек, обнаружив чужие пальцы в своей тарелке.

– Давно ли ты здесь живешь? – спрашиваю я.

– Пару лет. Раньше мы делили эту квартиру с приятелем, но соседи попросили его съехать. Очень шумный был, – уклончиво отвечает он.

– У тебя такие строгие соседи?

– Это семейный район. Большие семьи. Они бывают очень настойчивыми.

Том приносит пасту. Не видела, как он выкладывал ее, поэтому не могу поклясться, что блюдо не доставили из ближайшего ресторана к черному ходу. Впрочем, едва ли у него есть черный ход. Блюдо совсем не похоже на спагетти, которые я готовлю со времен колледжа. Те обеды состояли из недоваренных макарон, размороженного зеленого горошка и готового соуса. Том же сотворил нечто такое, что можно поместить на обложку журнала.

– Восхитительно, – повторяю я. – Можешь этим зарабатывать.

– Это лингвини с моллюсками, – поясняет он, и я вижу, что ему приятно.

Подставку под блюдо с макаронами Том соорудил их множества бумажных раковинок, повторявших форму наших салфеток. Эти вырезанные ножницами салфеточки совсем не убогие: передо мной настоящее произведение искусства, исполненное рукой мастера. Том делал это с любовью и старанием и явно потратил немало времени.

Его руки, эти творцы домашнего уюта, приводят меня в восторг – ожидаешь увидеть мозолистые, оцарапанные ручищи работяги. Но нет, руки как руки, обычного размера, не слишком большие. И все равно похожи на руки волшебника, умеющего прятать в ладонях кучу сюрпризов. И здесь, дома, лицо Тома странным образом утратило мальчишескую округлость, в нем проступили черты зрелого мужчины.

Мы вновь заговорили о нашей конторе. Найдя удобную для обоих тему, обсудили помещение, художественный отдел с коллекцией игрушечных динозавров, лифт, регулярно ломающийся раз в неделю. Экспедиторы заключают пари, когда лифт заглохнет в следующий раз, и оказывается, Том как-то выиграл пятьдесят долларов. После обеда и десерта – домашние булочки, приготовленные соседями Тома, – он провожает меня до дома на метро.

– У меня есть старенький автомобиль, – объясняет Том, – но он стоит в гараже у соседей. Если я начну его заводить сейчас, то разбужу всю округу.

Том довел меня до самых дверей, и я жду момента, понимая, что неизбежно возникнет неловкость, когда останемся только я, он и дверь. К ней можно прислониться либо через нее сбежать. Порой дверь словно спрашивает, сколько человек сейчас намерены пройти через нее. Но, наверное, я слишком много фантазирую по поводу невинной архитектурной детали. Как ни странно, Том не выглядит смущенным, он берет мою руку и пожимает ее, как положено примерному коллеге. Однако в этом есть нечто не совсем товарищеское, его прикосновение очень теплое. Легкое пожатие, пауза, все чуть медленнее, чем принято между коллегами. Должен ли один коллега задерживать руку другого при рукопожатии, как это сделал Том, заставив меня слегка отступить к спасительной двери? Я продолжала размышлять над этим, когда Том кивнул мне на прощание. Сейчас его кивок напоминает изысканный поклон. Я слышу, как Том спускается по ступенькам, и, вспоминая минувший вечер, ощущаю тепло в своей правой ладони. Никогда еще не встречала мужчину, который умеет делать бумажные салфетки в виде раковин.

Мария везет меня в своем стареньком «додже» на север, в спа-центр, расположенный в Нью-Джерси.

– Кто ездит в спа в Нью-Джерси? – спрашиваю я.

– Мы. Потому что мы молодые, ищущие приключений женщины и билет нам достался бесплатно, – отвечает Мария.

Одна из клиенток Марии, старушонка, известная под прозвищем Жемчужинка, подарила Марии две путевки на выходные в «Спа Мэри-Энн». Мария частенько получает подарки от старушек. Они считают ее единственным человеком, который внимательно выслушивает их и всерьез принимает их проблемы со здоровьем. Наверное, так оно и есть.

Итак, мы отказались заполнить выходные стиркой и хозяйственными заботами, упаковали купальники, трико и шлепанцы (по настоянию Марии) ради уик-энда со спортивными тренировками и расслабляющими процедурами. По мне так лучше сосредоточиться на последнем. Я читала в женских журналах о салонах спа. Знаю, что там используют специальные масла и травяные экстракты для массажа, вытяжки из лекарственных растений и фруктов, ароматические ванны, погрузившись в которые вы перестаете размышлять о смысле жизни и просто глубоко дышите. Позвольте вашему телу отдохнуть от давления повседневной жизни, убеждают журнальные статьи, забудьте о черных потеках сажи на вашем подоконнике, не задумывайтесь, каким образом это произошло, если ваша квартира высоко над землей. Освободите свое сознание и не беспокойтесь из-за того, что вам никогда не удастся быстро отыскать мелочь в кошельке. Признаюсь, меня эти статьи убедили. И я уже предвкушаю, как погружусь на несколько часов во что-нибудь такое клубничное.

– Кстати, – приходит мне в голову, – я никогда не слышала о «Спа Мэри-Энн».

– Должно быть, это нечто столь эксклюзивное, что о нем даже не пишут. Это решит все наши проблемы. «Мэри-Энн» изменит нашу жизнь! – восклицает Мария, ведя «додж» одной рукой.

Мне нравится этот древний драндулет, перешедший к Марии по наследству от бабушки. Все еще тугие сиденья, бежевая виниловая обивка, панель в тон, радио на кнопках. «Додж» словно переносит нас в детство, хотя девчонкой я никогда в нем не каталась. Не важно, я запросто могу представить себе, как балуюсь с кнопками радио, доводя до бешенства свою бабушку. Мы едем через Нью-Йорк в частице прошлого, направляясь в Нью-Джерси.

Мария хочет услышать подробности моего ужина с Томом. Ее интересуют даже такие детали, как специи, которые он использовал в лингвини. Никогда не была сильна в кулинарии.

– Что-то зеленое с оттенком красного, – рассказываю я. – Точнее определить не могу.

– Очень жаль. Можно многое сказать о парне, зная, какие специи и травы он выбирает. Орегано или шалфей, например. Огромная разница.

– То есть свежая зелень или высушенная труха из пластиковых баночек?

– О, так он использовал свежую зелень? – Мария одобрительно присвистнула.

Полагаю, Том действительно использовал натуральные продукты.

– Знаешь, – серьезно заявляет Мария, – ленч в забегаловке – это одно, но вот ужин в доме с садом и со свежей зеленью… Это совершенно иной уровень отношений.

– Возможно.

– Никаких сомнений.

– Ну, он, конечно, приложил много усилий, но это был всего лишь ужин.

– Ты говорила, это был салат, горячее и десерт, – уточняет Мария.

– Да, именно так. И булочки.

– Из булочной или из супермаркета?

– Кажется, соседка испекла их по такому случаю.

– Тогда тебе следует еще раз поразмыслить о своих чувствах к этому парню.

Не могу уследить за логикой Марии, но подозреваю, что она права.

Я помню выражение лица Тома в мерцающем свете свечей, но не могу понять, какие чувства внушает мне это лицо. Помню, как восхищалась тем, что у него есть замечательные маленькие латунные щипчики, чтобы снимать нагар со свечи. Когда вы пользуетесь ими, воздухе остается легкий аромат дымка. Помню поверхность деревянного стола под моими ладонями. Том посыпает мой салат свежемолотым перцем, а мы при этом не чихаем… И жест, которым он предложил мне самую большую булочку. Не знаю, как быть с этими мыслями, но впереди у меня целых два выходных, чтобы наиграться ими вволю. Или выбросить их из головы. Мария тычет в кнопки радио в поисках своей любимой радиостанции, и это напоминает мне ночное ток-шоу в эфире. Интересно, что сказали бы специалисты о салфетках, сделанных вручную, и гирляндах, развешанных над обеденным столом.