– Конечно-конечно, – продолжая не спускать глаз с Аси, согласился Денис.

Печальные глаза оставшейся в магазине девушки его огорчили.

– Ой, извини, – схитрила Полина на следующий день, услышав в трубке голос Дениса, – я звонила не тебе, просто случайно выскочил твой номер, я его вчера в память занесла. Помнишь, меня Полиной звать, ты меня вчера до метро подвозил?

– Конечно, помню, девушка из цветочного рая. Сегодня я немного занят, а в субботу, если не возражаешь, приглашаю вас вместе с подругой на телевидение. Хотите принять участие в передаче Малахова?

Полина замерла.

– Это как?

– Зрителями у него в зале будете.

– А это можно?

– Можно-можно, у меня тетка Дана на телевидении работает.

– Кем?

– Телекорреспондентом.

– И она тоже там будет?

– Нет, она совсем в другой редакции. Просто приглашения на такие импрезы у нее есть всегда.

– Телекорреспондент? – Полина произнесла это слово как волшебное.

Ей казалось, что она попадет в какой-то совсем другой мир, почти в космос.

– Если хотите, я за вами заеду, – услышала она на другом конце провода.

– Конечно, спасибо.

– Передай напарнице, букет очень понравился, наш президент сказала, что его составляла талантливая флористка.

– Она музыку сочиняет, а цветы не любит, – соврала Полина.

– Не важно, все равно она прекрасна в своем наряде цветочницы. Прошу тебя, передай ей мое приглашение.

– Обязательно, – процедила Полина, вовсе не собираясь делиться с подругой своим «счастьем» и, уж конечно, передавать ей приглашение Дениса.

Из цветочного магазина она выскочила пораньше и подкараулила Дениса, чтобы тот не встретился с Асей.

– Ты одна?

– Да. Ася, к сожалению, сегодня на каком-то прослушивании.

Полина знала, что подруга частенько договаривалась по телефону о прослушивании, так как приехала в Москву с целью во что бы то ни стало реализоваться как музыкант, а что это означало, Полина не очень-то вникала, то ли петь, то ли играть, то ли записываться на диски. Она в этом ничего не смыслила, так как сама музыкой не увлекалась.

Эстраду воспринимала не так, как Ася – чувственно, самозабвенно, а просто как зритель. Полине не очень-то нравились юные девушки, стильные, хорошенькие кривляки, которые раздевали себя почти как фотомодели. Причем, как казалось Полине, не только снимая с себя одежду, а обнажая донага перед миллионами зрителей душу. «Я знаю все твои черточки», «восемнадцать мне уже, так целуй меня везде», «все мы, бабы, стервы... кто у нас не первый, тот второй». Замкнутая и скрытная по натуре, она ни за что бы не смогла вот так, как они, делиться самым сокровенным. Песня со словами: «Я беременна, это временно» – вообще вызывала в душе девушки смятение.

«Вот уж этого мне не надо!» – думала Полина.

Однажды, когда у нее была задержка, она долго мучилась, скрывала от всех, даже к врачу боялась обратиться. Позже узнала, что это от простуды, но ужас долго не проходил.

Безотцовщины девочка наелась сполна. Сменяющиеся один за другим ухажеры мамы, дом, в котором вечно не хватало еды, пьянки-гулянки, отчимы, пожирающие ее похотливыми глазами.

Маму, хрупкую, худую, со светлыми, прямыми и вечно нечесаными волосами, Полина жалела, считала, что ей не повезло в жизни. Своего родного отца видеть ей никогда не приходилось. Поговаривали, что она была дочкой цыганского барона. Некогда в их южном городке стоял цыганский табор, и черноокий красавец цыган зашел в одноэтажный барак напиться воды. Худенькая белобрысая девушка, подавшая ковш с водой, стала его любовницей. После того как табор снялся и ушел, у нее родилась дочь, вылитая цыганочка, крепкая, ширококостная, с черными глазами и волосами, совсем не похожая на свою субтильную, почти альбиноску, мать. Позже Полине казалось, что имя, которое ей придумала мама, как-то связано с простором, лугами, полями, где кочуют цыгане.

В школе Полина училась хорошо и легко, без напряжения, и могла бы продолжить учебу, однако для этого пришлось бы уехать из городка, но на это у них с мамой не было средств. Однажды, снимаясь на паспорт у местного фотографа, она узнала от него слово «фотогеничность». Он предложил в рекламных целях позировать ему для витрины фотомастерской.

Юная черноокая красавица раздула огонек в затухающем бизнесе – к нему валом повалил народ. Кто фотографии для свадьбы заказывал, кто снимался для любимого, чтобы подарить на память.

Фотограф был маленький, тщедушный и имел прозвище Чаплин, потому как чем-то напоминал великого актера.

Чаплин считал, что он зря прозябает в этом забытом богом городке, что в нем погиб великий художник. Однажды он предложил чернявой девчушке посниматься в ином виде. Добыв фрак и черные чулки в сетку, он водрузил ей на голову высокий цилиндр и усадил на стул задом наперед. Сделал серию фотографий, одну из которых купил местный журнал.

– Ты прирожденная фотомодель, – убеждал ее Чаплин, – в этом твое будущее, ты станешь звездой.

Правда, старый школьный учитель, который опекал безнадзорную девушку, отговаривал Полину, убеждая ее поехать в район и поступить в училище: «Там компьютеры есть. Компьютеры – это будущее. Ты способная, быстро научишься. Тебя в любую фирму возьмут. Подучишь язык. Характер у тебя стойкий, для современной жизни подходящий. Если в модели подашься, кто-нибудь из спонсоров тебя приглядит, ребенка заделает и бросит. А с ребенком без отца твоя жизнь пойдет под откос. Сама знаешь. Верь старому человеку».

Но Полине так не хотелось верить строгим словам старого учителя, она предпочитала ласковые уговоры Чаплина и приходила к нему тайком от всех. В темных подвалах лаборатории опытный мужчина, не сумевший реализовать себя в профессии, обучал ее не только искусству фотомодели, но и искусству любви, которую Полина уже успела попробовать довольно рано, совсем без него. Цыганская кровь играла, и в пятнадцать, еще совсем девчонкой, она начала взрослую жизнь. Мальчик-старшеклассник пообещал после армии жениться, но она, не выдержав разлуку, изменила ему сразу, а потом пошло-поехало. Однажды, задержавшись после уроков, соблазнила молоденького преподавателя физкультуры, которого обожали все девчонки, потом местного диcк-жокея, приезжего командированного и... Чаплин стал очередным.

– Ты должна это чувствовать, ощущать мужское тело, его плоть, – пыхтя, как ему казалось, над неопытной ученицей в затхлой лаборатории, поучал он. – Иначе какая из тебя фотомодель? Ты должна научиться любить секс. Тебе должно это нравиться! Ведь тебе нравится это, скажи «да», девочка. Правда, хорошо? Рассказывай мне, что ты чувствуешь. Тепло разливается по твоему тельцу. У тебя мягкое бархатное тельце, и мы с тобой летим. Летим. Ты ощущаешь полет?

С детства наблюдая за жизнью беспутной мамаши с часто меняющимися партнерами, Полина не относилась к сексу как к чему-то постыдному. Однако забеременеть очень боялась. Она твердо решила: никаких детей без отца!

Чаплин работал медленно, портфолио Полины заканчивать не торопился. Каждый день после школы, забросив сумку с тетрадками, она спускалась туда, где строгая табличка гласила: «Посторонним вход воспрещен», – и в красном свете фонаря, снимая с себя нехитрые одежки, до одурения возбуждала немолодого и некрасивого мужчину.

Слух в маленьком городке полз медленно, но однажды в их совместную творческую работу ворвалась жена Чаплина. Высокая, грудастая, с белыми пышными кудрями, по прозвищу Барби, она была владелицей местного кафе. Все знали, что она содержит мужа и оплачивает аренду его фотомастерской. Одной рукой взяв Чаплина под мышку, она уволокла его домой и по дороге устроила такой скандал, что весть об этом разнеслась по всему маленькому городку.

Мама Полины, как всегда с утра выпив немного пива и погрозив отчиму кулаком за то, что он очередной раз пытался залезть под юбку Полине, заикаясь, произнесла:

– Уезжай из нашего города, иначе тебе эта длиннорукая Барби жизни не даст.