– Напрасно. Твоя бабушка-балерина тоже в молодости блистала в неглиже, и это наверняка не нравилось дедушке... – Полина еще что-то говорила, пробовала убеждать кавалера в своей правоте, но Денис думал о другом. Точнее, о другой.

– А твоя подружка...

– Ася?

– Да, Ася, она продолжает работать в магазине?

– Да, – насторожилась Полина. – А что?

– Так, ничего, просто вспомнил. – И для убедительности добавил: – Мне тут на днях цветы на встречу с партнерами нужно заказать.

– Нет проблем. Я ей скажу, потому что...

– Не надо, я сам, – твердо произнес Денис.

Полина с удивлением вскинулась на него и поняла, что спорить бесполезно. Да и сейчас ей было не до споров, потому что по заданию Лука нужно было быстро увести Дениса из казино.

– Ладно, пойдем отсюда. Если не принимаешь приглашение, отвези меня домой, кажется, я действительно устала.

– Я не могу бросить бабушку, где тут игровой зал?

Минуя широкие, устланные коврами пустые холлы, они очутились в забитом людьми помещении.

В самом центре зала за продолговатым столом сидели несколько человек, среди них с сосредоточенным лицом – Любовь Михайловна. Рядом стоял довольный Лука.

– Я сама, сама, – услышали они ее звонкий голос.

Горка фишек перед пожилой женщиной, сидящей за игровым полем, росла на глазах.

– Ба, ты не увлекайся, – шепнул ей на ухо внук.

– Детка, посмотри, сколько я выиграла. Я на числа поставила. Это мой ангел-хранитель, Лука Серафимович мне подсказал.

Крупье широко улыбался даме в драгоценностях.

– Ба, завязывай, помни, что дедушка этого бы никогда не одобрил.

– Мало ли что не нравилось дедушке. – Раскрасневшаяся после выпитого коньяка Любовь Михайловна находилась в прекрасном настроении и вела себя как завсегдатай. Вокруг нее суетились несколько хостесс.

– Здесь немножко душновато, нельзя ли открыть окна? – в азарте попросила она.

– Мадам, в казино не бывает окон, – ответствовал крупье.

– Нельзя ли открыть окна? – попросила молоденькая балерина Любочка в университетской высотке, так же разволновавшись, когда впервые увидела своего будущего мужа – Арсения Царева. Случилось это более полувека назад.

Необычайно жаркая весна в столице – столбик термометра в апреле показывал до тридцати градусов – сменилась таким же жарким летом. Окна в высотном здании Университета на Ленинских горах были закрыты наглухо.

– Вздумается еще кому-нибудь сигануть вниз, – на все просьбы о воздухе отвечал распорядитель по эксплуатации здания, – а мне отвечать.

В маленькой аудитории по случаю двадцатипятилетия Арсения Царева набилось полно народу. Принесли кто что мог. Девушки испекли пирог с луком.

Ребята сбросились на любительскую колбасу, от которой даже по коридорам разносился такой мясной запах, что выдержать было невозможно, текли слюнки. Кто-то сала домашнего притащил, кто-то огурцов собственного посола. Послевоенная молодежь не была избалована разносолами.

Картошку отваривали на плитке. На атасе стояли по цепочке: завхоз увидит плитку – отберет. Две бутылки «Цимлянского игристого» только для девушек. Сургучную пробку из бутылки «Московской» водки выбивали бережно. Несколько длинных письменных столов притащили из деканата и накрыли белыми простынями, выпрошенными в общаге у кастелянши.

Царева посадили с единственной девушкой на физмате, прозванной за способности к точным наукам Марией Склодовской-Кюри. Обладательница высокого в научном мире титула, полненькая коротконогая блондинка питала к высокому стройному юноше Арсению, подающему большие надежды, особые чувства. Защитив кандидатскую, он к своим двадцати пяти уже работал над докторской. Помимо необычайных способностей, Арсений был хорош собой. Зачесанные назад волосы, рубашка с воротником апаш, расклешенные брюки, пока еще не победила мода на узкие дудочки, придавали ему вид вовсе не ученого, а залихватского парня.

Вопреки мнению, что все ученые девушки – сухие синие чулки, Машка Кюри слыла хохотушкой, душой компании и вообще своей в доску. Однако никому не позволялось запросто положить ей на плечо руку или рассчитывать на нечто большее, чем дружеское рукопожатие.

В день юбилея, заглядывая в глаза Арсению, она вся светилась и уже на правах собственницы спрашивала, что желает увидеть на тарелке именинник.

– Машка, – кричали ей со всех сторон, – селедочки, селедочки с луком ему положи и много водки!

– Чтобы горько! – заикнулся кто-то, поглядывая на давно сложившуюся пару.

– Пусть сам скажет, – упрямилась она, счастливо улыбаясь, что просто сидит с ним рядом во главе стола, словно невеста, и его плечо касается ее груди.

Приготовившись произнести речь, Арсений встал и увидел, что плотно закрытая от посторонних глаз дверь небольшой аудитории распахнулась и на пороге появилась девушка неземной красоты: тоненькая, высокая, в приталенном пышном платье с широким стоячим воротником, в туфельках на каблучках. Ребята замерли от восторга.

Но Арсений не растерялся.

– Прекрасная незнакомка, – с пафосом произнес он, – не соизволите ли принять участие в нашем празднике?

– Я тут заблудилась, услышала голоса и зашла спросить, – засмущалась прекрасная незнакомка.

– Сначала ответьте, – настаивал Царев.

– Соизволю, если вы откроете окно, у вас так душно! – Увидев красавца Арсения, не зря прозванного Царем, она залилась румянцем.

Несмотря на строгие университетские запреты, ребята наперегонки бросились исполнять ее просьбу – выламывать деревянные рамы, наглухо заколоченные завхозом.

– А теперь выпьем за здоровье именинника и за счастье, – опередив тост Арсения, недовольная Маша встала, – за наше счастье, – со значением произнесла она и, опрокинув одним махом бокал шампанского, крепко поцеловала Арсения в губы. Все закричали, затопали ногами, только пришедшая девушка, немного пригубив из бокала и поблагодарив, громко спросила:

– А которая тут дверь ведет в самую трудную науку?

– Вы не ошиблись дверью. В самую трудную науку – это как раз к Цареву! – закричали все хором. – Он как раз студентов набирает.

– Способных, – хмуро поправила Маша.

– Я еще не студентка, но способная, – под общий хохот сообщила девушка, – только я с пяти лет балетом занималась, а не математикой. Теперь хочу доказать родителям и самой себе, что могу не только прыгать в пуантах, но и выводить формулы.

В формулы балерине Любочке поиграть было не суждено. На первом же вступительном экзамене по математике старый профессор ей сказал:

– Милая девочка, вы зазубрили прекрасно материал. Но у вас нет полета.

– Полета? – переспросила будущая балерина.

– Именно, полета.

– Вы ошибаетесь, я балерина, я умею летать! – сердито надула она губки.

– Вот и летайте себе в балете. Летайте. – Старый профессор из-под очков оглядел абитуриентку. – Счастливого вам пути.

Триумфальный полет Любови Михайловны длился четверть века. Она стала одной из первых прим советского балета и женой великого ученого-физика Арсения Царева.

Машка Кюри, с горя бросив Москву, уехала в Новосибирск, в город ученых. Она не смогла пережить, что горделивый красавец Царев, однажды почти признавшийся ей в любви, так жестоко изменил.

О том, что Арсений встречается с балериной, она узнала, как всегда бывает в таких случаях, последняя.

Собравшись с компанией студентов купаться на Ленгоры, пухлявая крепышка Маша даже не подозревала, что та самая воздушная Любочка, неделю назад забредшая по ошибке в университет, заявится на их облюбованное место собственной персоной и уведет Арсения. Уведет навсегда! Единомышленника, коллегу по науке, проведшего с ней не один день вместе: на лекциях, в лабораториях, в общаге, – того, кто однажды ей сказал: «Маша, есть в тебе что-то такое, от чего я теряю голову».

После этих слов она, без всяких обещаний с его стороны, позволила ему то, чего не позволяла никому. И никогда не жалела об этом. Он стал первым мужчиной в ее жизни, человеком, которого она боготворила. Она одна, так близко знавшая его, могла оценить то, чего не понимали задорные активисты, давшие ему, правда, по его собственной просьбе, комсомольскую путевку на целину.