– Гм-м-м… простите, как ваше имя? – вполголоса обращаюсь к «розовой» кофточке.

– Белла.

– Благозвучно. Что ж, Белла, вы задаете непростые вопросы. Но, если у вас хватает мужества их формулировать, у меня должно хватить мудрости на них ответить. Мы… не хочу показаться излишне пафосным… мы были семьей. Десять лет вместе. Проинтервьюируйте любую российскую семью с десятилетним стажем, и вы поймете, что, кроме счастья, за эти годы, в их жизни случались недоразумения, недопонимания, как вы выразились, ссоры, даже конфликты. Кто-то не выгулял собаку, не выбросил вовремя мусор, не вымыл посуду… Наверное, я вас удивлю, но мы в шоу-бизнесе тоже – живые люди. И у нас происходит то же самое, что случается в обычных семьях. Иногда мы ругались со Славкой, – я деликатно отвожу глаза, – это были творческие споры… Без них вряд ли получилось бы то, что вы слышите на его альбомах. Хорошая сталь куется в противоборстве огня и воды. Но… – я окончательно прячу взгляд, – я любил его. И всегда, слышите, всегда старался оградить от житейских проблем. В этом – еще одна важная обязанность продюсера.

Белла-розовая-кофточка скромно опускает пушистые ресницы. Ветерок освежает комнату. Она крутится своей тощей задницей на моем «троне милосердия», но не делает попыток пересесть. Она продолжает спрашивать:

– В прессе в разное время муссировалась информация о романе Славы с другой вашей подопечной… я говорю о Белке… Как она? Ей предъявляют обвинение в убийстве? Говорят, улики указывают не нее… Мы, конечно, не верим… Прокомментируйте, пожалуйста? Каковы ваши действия в этой ситуации?

Щелк! Фотограф делает кадр. В моих глазах вспыхивают прожекторы гнева, стремительного и разрушительного, как цунами. Голос возвышается до ультразвука, который так любят проповедники и политические кукловоды. Этот монолог требует артистизма…

– Белка – убийца?! Это – фекальный бред! Так и запишите! Фе-каль-ный! Белка – артистка, а не убийца! Она никогда ни на кого не смогла бы и палец поднять! Тем более на Славку! У них… – мой голос близок к срыву, – у них были очень… очень близкие отношения. Я… правда… не хочу… не могу… сейчас это комментировать… Это личное, даже пресса должна понять. Но я сделаю все, чтобы доказать ее невиновность! Потому что она – невиновна! Мне это ясно, как простая гамма! Любой, кто усомнится в этом, станет моим личным врагом. Я на ее стороне! Я ее продюсер! Я обязан защитить артиста…

Я захожусь в астматическом кашле, и это уже не игра на публику. У меня вызывает нервную аллергическую реакцию все, что касается моей девочки. Девочки, которой я отдал слишком. Слишком мало? Слишком много? Не знаю. Просто слишком. Глядя на розовую кофточку, я вспоминаю ту переломную новогоднюю неделю, до которой все развивалось гладко, что называется «по плану», а после – побежало фантастическими темпами, будто спринтер-нигериец решил ставить очередной мировой рекорд. В течение трех месяцев до прошлых новогодних праздников я записал с ней шесть песен и снял два клипа, то есть обеспечил основу для первого альбома и жесткую ротацию двух хитов. Певица с двумя хитами была желанной гостьей для большинства новогодних вечеринок. Поскольку серьезной концертной программы еще не было, я решил ограничить наш новогодний чес пределами Садового кольца. Только московские «сборники». Не больше трех-четырех номеров на каждой площадке. Заказчиков, пожелавших увидеть восходящую звезду Белку на своих корпоративах, набралось почти два десятка. Все мероприятия были расписаны на последние семь дней, остававшихся от того славного, слишком спокойного, слишком напыщенного, слишком сытого года. По два выступления – в первые три дня «жаркой» предновогодней недели, по три выступления – в следующие три дня и – апофеоз! – пять концертов в ее королевское величество новогоднюю ночь! Мы репетировали все шесть песен в ее стартовом имидже – блузка, черный пиджачок, челка, очки… Я подробно инструктировал Белку, как она должна двигаться на сцене, что говорить в паузах между номерами, как смотреть на публику у сцены, что отвечать заказчикам за кулисами… Она работала. Я никогда не мог упрекнуть ее в лени. Она честно вкалывала, как асфальтоукладчик, по уши влюбленный в гудрон. Она прогоняла свои песенки под минусовую фонограмму столько раз, что «минусовка» потела и теряла сознание. А Белка не желала останавливаться. Я принципиально отказался от репетиций с «живым» концертным составом и выдержал серьезное объяснение с подопечной на эту тему. Она кричала, она топала ногой, она настаивала, чтобы все было «по-честному», «вживую», «как в цивилизованном мире». Мне стоило больших трудов объяснить ей, что недостаточно нанять профессиональных музыкантов. Что «живой» коллектив должен быть не только отлично сыгран между собой, но и не выглядеть декорацией к солистке.

– Вам нужно будет стать одним целым на сцене, – убеждал я ее, – для этого слишком мало месяца репетиций. И даже двух месяцев может не хватить. Говорю тебе по опыту, для того, чтобы в вас видели группу, нужно, кроме репетиций, дать хотя бы два десятка концертов. И лучше делать это не в Москве. Вот допишем альбом, наберем состав, отрепетируем все вещи «живьем», поедем в тур по стране, там вы окончательно сыграетесь, и только затем мы явим вас столице! По-другому в шоубизе поступать не нужно! Не правильно!

Наконец она согласилась с моими доводами и принялась исступленно мучить «минусовку».

А в самом начале ударной недели, сразу после ее первого выступления, про которое я, при всем своем скепсисе и строгости к дебютантам, не мог сказать «блин комом», вдруг – случился надлом. Она заныла. Будто крошечный вентиль внутри нее ржавел, ржавел и неожиданно потек. Никогда не забуду ту сцену в гримерке ресторана «Турандот», сразу же после ее первого выступления на публике.

«Гвидо, пожа-а-алуйста, ну, пожа-а-алуйста, пообещай, что сделаешь это! – она прыгала вокруг меня, как ребенок вокруг елки, и все время заглядывала мне в лицо своими быстро бегающими зрачками. „Что еще, ма шер?“ – я устал и не был расположен к разговорам. „Ведь это же Новый год, Гвидо! Это мой самый-самый любимый с самого-самого детства праздник! Я всю жизнь, каждый год, проводила его с друзьями, с дядей Тони, с па… – она скуксилась, – а ты хочешь у меня его отобрать?! Мой праздник!“

– Давай сразу закроем эту тему! – я догадался, куда она клонит. – Это – шоу-бизнес, ма шер! Я в самом начале задавал тебе вопрос, от чего ты готова отказаться и чем ты готова пожертвовать ради своей цели. Что ты мне тогда ответила?

– Да-а-а! – она снова завизжала, как в тот памятный первый раз. – Но, Гвидо, пожалуйста, давай, не сразу… давай постепенно…

Я перебил ее:

– Скажи, я подавляю твою творческую индивидуальность? Я торможу развитие твоей личности? Я навязываю тебе примитивные ритмы, тошнотворные мелодии, тексты, от которых хочется блевать и тебе и слушателям?

Она молча покрутила головой.

– Тогда ответь, разве я запрещаю тебе самовыражаться в песнях? Разве я склоняю тебя к пошлой имитации чувств на сцене? Разве это не я говорю тебе: «Трахни их всех! Займись с ними сексом! Устрой оргию на сцене!»?

Она снова помотала головой, но продолжала мычать:

– Гвидо-о-о… ну, может, постепе-е-енно-о-о…

– Сколько людей живет в Китае? – потребовал я.

– Не помню… не знаю… миллиарда два? – она теряется.

– Допустим. Так вот, я два миллиарда раз отвечаю тебе «нет»! И не смей обижаться! Новогодняя неделя и особенно новогодняя ночь – главный доходный сезон в нашем бизнесе. И мы не имеем права бездарно профукать его. Спустить в сортир и дернуть за веревочку, наблюдая, как наши деньги утекают в канализацию. Все люди, как никогда, хотят развлекаться в эти дни. А ты – артистка! Твое призвание – развлекать людей! Как врачи дают клятву Гиппократа, ты должна каждый день клясться себе… и мне, на всякий случай, что готова будешь развлекать людей тогда, когда им это будет нужно, там, где им это будет нужно, а не тогда, когда твое капризное величество в настроении.