Под щекочущими струями контрастного душа, вместе с чашкой оживляющего кофе, вместе с нежным вкусом вегетарианского омлета и первой разрушительной сигаретой, я перевариваю вчерашний день, про который каким-нибудь новым «Битлз» необходимо слагать новую песню «A day in the life». Под душем я сильно переживаю за Белку и, признаюсь, немного сожалею о гибели молодого и небездарного человека. Пусть у него и был роман с моей возлюбленной. У меня-то с ней все равно ничего не было. Вдруг ему удавалось делать ее счастливой? Хоть немного? У меня холодеют кончики пальцев… Под горький кофе, единственный напиток, который одним лишь вкусом заставляет вспоминать о буднях и об ответственности, я прокручиваю слайд-шоу с лицами всех участников той злополучной вечеринки в старом доме. Белка, Сандро, Лютый, Никита, Илона, Анка… Каждый из них мог… Так кто же? Кто?
Вперемешку с омлетом занимаюсь пережевыванием вчерашних рассказов такой коварно-прекрасной и такой сумасшедшей Анки. Глупо отпираться – она встряхивает меня. Как пакет с соком, в котором самое питательное – на дне. Встряхивает и мобилизует. Под ее лукавым взглядом невозможно быть никем другим, кроме как рыцарем без страха и упрека. У меня просто нет выбора. А ее речи?! Закрытое общество! Потомки литературных героев! Жить достойно своих литературных предков, продолжать их дело! Быть героями в жизни, превратить ее в карнавал, совершать поступки, достойные большой литературы! Фу, как напыщенно! Будто перед носом помахали павлиньими перьями… Надо же такое выдумать! Да еще постоянно жить в этом Барби-домике! Чужой бред – как дорогой французский сыр, всегда пахнет отталкивающе, но вот потом… стоит только его попробовать… Осознание этого «потом» приходит ко мне за первой разрушительной сигаретой. Я вдруг понимаю, что во мне колючим цветком начинает распускаться непривычное чувство зависти ко всем персонажам этой странной истории. Да-да! Я банально завидую тому, что они, как античные демиурги, сумели создать собственный веселый мир, тогда как я, пусть благополучно и удачливо, принужден существовать в чужом тоскливом и пугающем мире, да еще и подчиняться его законам. Сгорите, все фотовспышки на планете, я завидую им!
По MTV показывают концерт Джастина Тимберлейка в Нью-Йорке. Минуты две я всматриваюсь в экран, ловлю себя на мысли, что давно не был в Нью-Йорке и очень хочу туда. А бродить по слякотной Москве в поисках неизвестно кого – не хочу…
А еще больше я хочу на концерт. Все равно – чей, тоска по живому звучанию электрических инструментов время от времени посещает каждого, в ком есть хоть капля полезного электричества. В ответ на мои мысли полифонично завывает телефонный звонок. Женский голос, удостоверившись, что «вы говорите с Агеевым…» и «да, у меня есть минутка…», произносит тошнотворное слово «пиар».
– Меня зовут Таня, я занимаюсь «пиаром» Белки. Если я вас не очень побеспокоила, у меня к вам просьба, точнее – предложение, а еще точнее – приглашение… – неужели в стране существует школа, в которой так называемых «пиарщиц» учат топить собеседника в водопаде бессмысленных конструкций, маскируя потоп нарочитой вежливостью?
Она продолжает тараторить:
– У Белки сегодня концерт. Белка вечером выступает на корпоративной вечеринке, точнее – на дне рождения одного уважаемого человека, точнее – олигарха, медиамагната. В ресторане «Марио» в Жуковке. Она вас приглашает и будет рада видеть. Вы сможете приехать?
– Думаю, да…
– Тогда я лично встречу вас у ресторана в девять вечера. У вас определился мой номер телефона? Наберите, пожалуйста, когда подъедете. Да, еще дресс-код…
– Я понял. До вечера, – сухо обрываю я пиарщицу и отключаюсь.
В оставшееся до выезда на Рублевку время пытаюсь упорядочить в голове хаотичный набор фактов, людей и событий, относящихся к делу, в которое я так самоотверженно и опрометчиво ввязался. Итак, Белка занимается сексом со своим звездным любовником. Затем она выходит в ванную, а он – на балкон. Затем она возвращается, а он – лежит внизу, разбитый всмятку. Очевидных версий происшествия – три. Первая – Слава покончил с собой, заигрывать с суицидом последнее время вошло у него в привычку. Вторая версия – его укокошила Белка. Зачем? Какой у нее может быть мотив? Любовная ссора? Возможно, она узнала об очередной его измене. Я-то уверен, что он постоянно уестествлял своих податливых фанаток. Как там говорится в детективах – убийство в состоянии аффекта? Вспышка, помутнение, порыв, и вот – он под окном, а она мечется в панике. Есть третья версия – столкнуть рок-звезду мог любой из его литерных друзей. Формальный повод – червоточина в родословной – со слов Анки кажется мне нелепым и диким, но кто их знает? У каждого за несколько лет такого тесного общения мог возникнуть реальный, логичный, корыстный мотив…
Я пытаюсь размышлять остро, нестандартно. Как это писано в «Улиссе» – вскрыть скальпелем мысли трупы обстоятельств. Мне кажется, что я совсем близко, вот еще чуть-чуть, крошечный логический финт и я – у цели… Но в голове – кирпичная кладка, и я начинаю страдать оттого, что плохо соображаю. Так не хватает полета мысли, не хватает вдохновения. Через полчаса монотонной перетасовки фактов я пасую, признаюсь сам себе, что я – полное ничтожество без своего верного жизненного компаса. Я бросаюсь к волшебному тому и открываю «Улисс», загадав номер страницы и строки.
«Улисс» охотно отвечает целым абзацем:
«…Яхта проплыла вдоль пустынных берегов. На рассвете она шла по узкому проливу перешейка, по берегам которого теснились буковые, ясеневые и березовые леса, из недр которых вздымались зеленеющие своды, высокие горы, увитые мощным диким терновником, с остроконечными пиками, среди которых выше всех вздымался обелиск Бугенвиля».
Я закрыл глаза и постарался увидеть эти зеленеющие своды и леса… Я представил картинку. Есть! Спасибо, добрый друг! Я тебя понял. Изображения! Каждый день имея дело с фотографиями, я, похоже, приучил рассудок соотносить мысль с картинкой. Нужны картинки! Необходимо срочно поехать к тому старинному дому, где все произошло. Пока еще светло! Поехать и отснять кадры. Да, поскорее… Я в три минуты одеваюсь, сознательно игнорируя замечание Белкиной «пиарщицы» про дресс-код. Пошли вы в жопу со своим дресс-кодом! Хотите видеть, принимайте как есть. Уже из машины, по дороге к дому, набираю номер Анки:
– Привет, это Агеев. Есть срочный вопрос. Можешь выслать мне по мылу фотки всех персонажей из твоей литерной компании?
– И тебе – добрый день, умозрительный папарацци! – расслабленно вздыхает на том конце Анка, будто я отвлек ее от секса, – а твой верный фотоаппарат случайно не при тебе?
– Лейла всегда со мной. – Меня, кажется, покалывает ревность, оттого, что она там такая расслабленная, а я тут весь в мыле, рассекаю…
– Конечно, я вышлю тебе фотографии… Но, думаю, сегодня вечером ты и сам сможешь их сделать. Ты ведь собираешься в «Марио»? – Анка смеется. Мне хватает ума предположить, что – не надо мной.
– Они будут там? Как я их узнаю? А ты приедешь?
– О-о-о! Как много вопросов! – она заливается хохотом, а я чувствую себя деревенским простофилей, впервые попавшим в метро, – мои рекомендации просты и эффективны. Снимай все! Снимай всех! Направо и налево! Не пропусти никого! Я верю в твой талант!
Вот и поговорили.
Двадцать минут не отравленного выхлопными газами водительского удовольствия, – Боже, благослови субботу! – и я брожу в сгущающихся сумерках, вокруг бывшего доходного дома девятнадцатого века, который начинает казаться мне унылым готическим замком, несмотря на барочную претенциозность. Он выглядит призраком. Тенью, которая отбрасывает тень. Какой старый дом! Черномундирная гвардия московских ворон висит на карнизах, охраняя периметр. «Каркнул ворон: Nevermore!» – припоминаю я рефрен соответствующего настроению стишка из моего «Улисса» и пытаюсь напугать их фотовспышкой. Щелк! Щелк! – тщетно. Щелк! Щелк! – вон он, злополучный балкон на третьем этаже, во всех ракурсах… Выпирает металлическими ребрами из стены, как впаянная конструктивистская инсталляция. Не думал, что мне, яростному поклоннику вертикали, когда-нибудь представится случай сожалеть о высоте потолков в старинных зданиях. Третий этаж здесь – как пятый, а то и шестой в советских новостройках. Щелк! Щелк! – стена, вдоль которой падал Слава. Ювелирное нагромождение крупных, нарочито рельефных глыб, с эркерами и прочими извилистыми завитушками, названия которых я ни за что не стану искать в учебнике по архитектуре. Щелк! Щелк! – кусок асфальта, избавленный корыстной столичной модой на реагенты, от наледи и снега. На нем еще темнеет кровавое пятно. Конечно, никому в голову не придет мыть асфальт. Я чувствую, что как неискушенный следователь-самоучка обязан воспользоваться тем преимуществом, что место преступления не убиралось. Щелк! Щелк! Щелк! – я отпечатываю на хард-диске Лейлы буквально по сантиметрам асфальт, газон, кусты, все пространство в радиусе трех метров от кровавого пятна. Редкие прохожие оборачиваются в мою сторону, удивляясь еще одной странности в бесконечном московском фрик-параде: турист, фотографирующий землю! Такую дорогую землю, что она гораздо ценнее всех исторических памятников окрест… Смейтесь! Показывайте на меня пальцами! Я вас понимаю. Щелк! Щелк! – несколько окурков, явно сброшенных сверху, десяток желтых листьев, которые по воле загадочных природных капризов умудряются сохраняться в течение всей зимы, как забальзамированные мумии фараонов; кусок пластмассовой расчески, ореховая скорлупа, мелкие камни… Щелк! Щелк! Щелк!
