Мне надо успеть пообщаться с Саней Устиновым, питерской телезвездой, которому я давно обещал дать интервью, а еще надо переодеться к выступлению. Через час – наш выход на сцену. С Саней мы устраиваемся прямо на ступеньках, напротив выхода на сцену, так, чтобы оператор мог ловить фоном к двум нашим фигурам все происходящее на сцене плюс кусок беснующегося партера. Минут двадцать мы обсуждаем актуальные темы: терроризм, аборты, олигархическую бюрократию новой правящей системы, последний альбом Моррисси, очередную моду среди поп-звезд – писать музыку для кино, кризис христианства, движение чайлдфри, бесплатную раздачу музыки в Интернете и как следствие – глобальный подрыв музыкальной индустрии… Как обычно – селебритиз о насущном. Напоследок Саня задает сакраментальный вопрос:

– Ты помнишь момент, когда решил для себя, что хочешь стать рок-звездой?

Любой репортер, возжелавший моей откровенности на эту тему, мгновенно подвергся бы жесткому осмеянию, на том интервью и закончилось бы. Но с Саней я дружу больше десяти лет, он первым когда-то поставил песню никому неизвестного меня в эфире Питерского «Радио 1», я обязан ему, и откровенность – самое малое, чем могу ответить… Я исповедуюсь:

– Году в восемьдесят восьмом я зашел в магазин «Мелодия» на Ленинском проспекте… И попал на презентацию, впрочем, тогда не употребляли это слово… пластинки «Гринпис-Прорыв». Огромная толпа людей окружила маленького человечка в вязаной черной шапочке с глубоким шрамом на лице. Кто-то подсказал мне, что это – канадская рок-звезда Брайан Адамс. «Вот это да! – подумал я. – Он же такой низкорослый! Почти карлик!» До этого я думал, что все рок-звезды – великаны! Иначе почему им поклоняются миллионы людей? Не из-за музыки же? Вот тогда я и решил, что если он может, то почему я – нет?

Саня смеется, принимая мою искренность за кокетство.

– Последний вопрос. Постарайся ответить серьезно, – он доверчиво смотрит на меня, – в чем твоя большая тревога? Что заставляет тебя страдать сегодня?

Я проглатываю язык и округляю глаза в камеру.

– Ну, ты же страдаешь от чего-то, как и все мы? – Саня пытается смягчить бескомпромиссность вопроса.

– Ну, да… Конечно… Наверное… А знаешь, я скажу. Я так скажу. Да, я страдаю, пожалуй… Оттого… что мне никогда не стать таким, как Роберт Смит, таким, как Ник Кейв, таким, как Майк Стайп, как тот же Моррисси. Пожалуй… я – пародия на них всех вместе взятых… А вот они – настоящие! Но я продаю в своей стране больше пластинок, чем они все вместе взятые! Вот так! – я цинично улыбаюсь, и эта улыбка похожа на оскал.

– Спасибо за откровенность, – Саня жмет мою руку.

Попрощавшись воздушным поцелуем в эфире, я бегу в нашу походную гримерку, переодеваюсь в строгий костюм с пиджаком фрачного типа и бабочкой, оставив при этом на ногах белоснежные кроссовки Puma. А фигли ж! Чем я не Вуди Ален?! Подсознание немедленно отзывается: «Всем… всем…»

В таком виде я врываюсь в белый шатер, где полным ходом идет разработка плана ограбления века.

– Хэй, ниггаз! Не пропустите лучшее шоу в своей скучной жизни! Через десять минут Боги снизойдут на сцену!

Раскрасневшаяся Лера смотрит на меня сияющими глазами. Так вот, оказывается, что ей нужно для счастья. Ни секс со мной, ни побег в Питер, ни кокаин не заставляли ее глаза так светиться. Попалась, воришка!

Я выхожу из шатра, спиной чувствуя, что все они выскочат следом. «Аллигархи» во всеоружии винтажных гитар уже разминаются перед выходом. Контрольная порция вискаря «на выход» – наша давняя традиция, еще с тех пор, когда мы не были знакомы с этим веселым господином по имени Джимми Кокэйн. Но, должен признать, ныне и присно, сцена перед многотысячным стадионом вштыривает в разы круче. Аминь! Ведущий что-то кричит о том, как соотечественники объединяются, вдохновленные мощью и величием предвыборной программы ультралевой партии. «И среди всех этих придурков, ледис энд джентльмен, – фром Москоу, Раша, – гоу крейзи фо – Аллига-а-а-а-архи»!

Под громовой рев двадцатитысячной толпы мы выскакиваем на сцену.

– Привет, засранцы! Мы здесь только для того, чтобы веселиться! А вы? Собрались кого-то выбрать? Да-а-а?

Их руки взлетают в безоговорочном одобрении. Их глотки исторгают предчувствие экстаза. Их бедра вибрируют, как у древних шаманов, вызывавших духов огня. А духи во фраках и кроссовках уже здесь! Дема без предисловий заряжает на своей возлюбленной черной «Gibson Les Paul» шило в каждую задницу – рифф «Кружится, кружится!» Мы любим начинать выступления этой забойной вещицей:

Тысячеголосый хор подпевает, разделяя с нами вакханалию. Я вижу, как в первых рядах одна парочка занялась сексом. Чуть поодаль малолетняя красавица размазывает краску по лицу. Не снижая темпа, мы накрываем стадион хитом позапрошлого года «Оставь, на случай\\не слушай\\никого не слушай». Одиннадцать недель на первом месте в хит-параде радио «Максимум». Кто рекордсмены в этой стране? Вы еще сомневаетесь? Я выплясываю по краю сцены, в разгильдяйской манере, которую подглядел у Беза из Happy Mondays. Я запрыгиваю на мониторы, падаю, встаю, снова падаю, мои движения похожи на упражнения взбесившегося каратиста. Приступ падучей, отягощенный эпилептическим припадком. Йен Кёртис, присоединяйся! Я играю локтями, головой, задницей на всех инструментах, до которых успеваю дотянуться. Я гримасничаю в гламурном стиле тайских гиббонов.

Я гипнотизирую первые ряды, прожигаю мозг тех, глаза кого могу поймать в свой оптический прицел. Кто-то из толпы целится в меня из пистолета. Наконец-то! Может, хоть в смерти я буду Джоном Ленноном? О, нет, всего лишь видеокамера. А вон в сиреневом платье, издевательски улыбаясь, промелькнула моя первая любовница, умершая от рака год назад. Не хватает только ястреба с клювом, похожим на нос погибшего индейца. Я, похоже, собрал в своем чулане все фобии, которые когда-либо преследовали поп-звезд на сцене. Оставь, не слушай! Займись публикой, гаденыш!

– Вы кончили?!! Кто здесь еще не кончил?!!

– Уа-а-а-а-аа!!!! У-у-ууууу!!!

Мы не даем им расслабиться. Звучит «Джанки», баллада в среднем темпе, немного похожая на Colplay, в профиль – на ранних Radiohead. Нам всегда приятно насаждать британский звук у себя на родине. Мы втаптываем колючие аккорды в тысячи ушей, которые сегодня утром чистились специально ради нас. Тысячи девчонок по всей стране, увидев любого из нас голым, задавали этот вопрос: «Почему так много синяков?» Настоящий рок-гиг оставляет боксерские поединки на потеху дебелым домохозяйкам. Каждый из нас за полтора часа выступления десятки раз прыгает на барабаны, падает на комбики, слэм, слэм! Наши тела – одна сплошная гематома!

Я колдую, я заправляю стихиями, я мечу молнии, гром сегодня – мой брат:

– А-а-а-у-у-у! – их расширенные глаза, их напряженные глотки, вскрывшиеся поры их соленой кожи ловят молнии и отражают гром обратно на сцену.

Мы эгоцентристы? Мы герои? Мы сумасшедшие? У нас мания величия? Нет, нет, нет, обознались. Одно могу сказать со всей скромностью, центр вселенной – мы. Энергия – мы. Свобода – мы. Наслаждение – мы. И мы наслаждаемся. И двадцатитысячеголовое чудовище на стадионе в эти минуты как никогда близко к пределу вселенной, к бесконечному хаосу, к молчаливому «ничто» и безголосому «всё».

Правительства большинства стран уже запретили кокаин, экстази, амфетамины. Потому что эти милые игрушки возбуждают и расстраивают человеческую психику.

Сейчас они ведут наступление на алкоголь, табак и кое-где делают это довольно успешно. Потому что они не хотят, чтобы человек сознательно выводил себя из равновесия и уходил в пограничные состояния. Планета уменьшается с каждой новой победой противников алкоголя и табака.