- Достойная похвалы откровенность, - ввернул Арнольд.

Она глянула на него и продолжала:

- И если вы до сих пор ничего не поняли, вот вам объяснение, почему я так обращаюсь с доктором Вейнтраутом. Он человек весьма старомодный, чем нередко действует мне на нервы. Впрочем, я никогда его не обманывала, а сам он достаточно умен, чтобы при желании понять, почему я так себя веду. Но он нарочно не желает понимать. Ну что ж, дело хозяйское. Впрочем, с другой стороны, я верю, что он меня искренне любит, а это в конце концов всего важней, остальное приложится. Вдобавок он солидный человек, на хорошей должности и куда симпатичнее мне, чем жалкие подражатели типам из «Плейбоя», которые бегают за мной. - Она последний раз глубоко затянулась и загасила сигарету.

- Значит, вы готовы выйти за доктора Вейнтраута, не любя его? - недоверчиво спросил Арнольд.

- Вполне возможно. Он человек надежный, и, если мне не судьба выйти за того, кого я люблю, лучшего, чем доктор Вейнтраут, и пожелать нельзя. А после того, что произошло вчера, эта возможность стала делом недалекого будущего.

- У вас весьма практический склад ума, - сухо заметил Крейцер. - Всегда есть какой-нибудь запасной вариант. А дозволено ли будет спросить, что именно произошло вчера?

- Разумеется, дозволено, к чему лишние церемонии? Разве вы не исполнены решимости выжать из меня все, что возможно?

- Но предпочли бы при этом оставаться в рамках приличия.

Она рассмеялась.

- Ладно. Попробую исправиться. Вчера днем - у нас было назначено свидание, мы хотели съездить в Берлин - Эгберт явился ко мне в самом скверном настроении. Он что-то кричал про фрау Оверман, которая вместе с полицией поставила его в дурацкое положение, хотя таким путем он по крайней мере узнал, что я до сих пор поддерживаю отношения с Дитером. Он не дал мне даже рта раскрыть, он кричал, что спросил сына и тот во всем признался. Неразборчивость была не самым страшным обвинением, и мало-помалу мы начали ссориться всерьез. Я никак не хотела портить наш день, но его грубость стала до того нестерпимой, что я просто не могла сдержаться. Я ему не жена и не позволю указывать мне, кто у меня может бывать, а кто нет. Дитер, на мой взгляд, очень славный паренек, но еще почти ребенок, и сойтись с ним я не могла бы ни при каких обстоятельствах, хотите - верьте, хотите - нет. Ну да, он пишет мне, звонит, часами поджидает меня, почему бы и не разрешить ему изредка побывать у меня, если он будет себя прилично вести? - Она заглянула в чашку, поднесла ее к губам и допила. - Эгберт, разумеется, об этом и слышать не желает, но я не понимаю, почему я вечно должна со всем соглашаться. Ведь и он почти никогда не делает так, как мне нравится. Часа три мы ругались самым ужасным образом, и тогда он в ярости ушел. Немного спустя явился Дитер и тоже закатил мне сцену.. Он приревновал меня к своему отцу, потребовал, чтобы я с ним рассталась, и под конец заявил, что, если я не возражаю, он немедленно на мне женится. Он даже готов бросить институт, чтобы зарабатывать деньги. Он был смешон и нелеп. Мне пришлось его выгнать, потому что он совсем уже вышел из границ и пытался меня поцеловать. Эти мерзкие сцены до того меня измотали, что я после них сразу забралась в постель. У меня разыгралась мигрень, и поэтому я не вышла сегодня на работу.

- Вы намерены расстаться с доктором Николаи? - спросил Крейцер.

- Не уверена, но боюсь, что к этому идет.

Последние слова она произнесла совсем тихо, затем откинулась на подушки, и в глазах ее блеснули слезы. Пошарив под подушкой, она достала оттуда носовой платок, потом взяла со стола флакончик одеколона, капнула на платок и протерла лоб и виски.

Крейцер и Арнольд тем временем разглядывали комнату. Она была не очень большая, но убрана со вкусом. Крейцер встал, чтобы получше рассмотреть объемистую, обтянутую тисненой кожей шкатулку, крышка которой была отделана серебром и перегородчатой эмалью. Похожую он видел однажды в магазине художественных изделий и даже хотел купить, но цена двести пятьдесят марок оказалась ему не по карману.

- А как попал сюда в тот вечер Дитер Николаи?

- Он давно уже просил у меня разрешения зайти ко мне. Ну и в конце концов я разрешила.

- Я не это имел в виду. Я хотел узнать, на чем он приехал?

- Ах, так. На мотоцикле, наверное.

- Какой у него мотоцикл?

- «Ява», кажется.

- А цвет?

- Темно-синий. Почему вы спрашиваете?

Крейцер улыбнулся.

- Да так, по привычке. Когда он уехал?

- Вскоре после восьми. Я обычно всегда выставляю его в это время.

- Как он был одет?

- Господи, да не помню я. Наверное, в костюм и пуловер.

- А еще что? Так ведь на мотоцикл не сядешь.

- Значит, еще пальто и шлем.

- Шлем у него какого цвета?

- Красный, по-моему.

Крейцер кивнул.

- А сколько лет Дитеру?

- Двадцать один, но он выглядит старше своих лет. Он ростом с отца, но поуже в плечах. Ему вполне можно дать и двадцать четыре и двадцать пять.

- Вы говорили, он студент. Где он учится?

- Пединститут. Собирается преподавать физкультуру.

- Он учится в том институте, что в Сансуси?

- Да, за Новым дворцом.

- Чем он занимается в свободное время, когда не молится на вас?

Бригитта Альвердес скривила губы, словно хотела сказать: «Ах, как остроумно», вслух же произнесла:

- Он очень увлечен своим мотоциклом, еще больше интересуют его автомобили, он их здорово фотографирует, на мой взгляд лучше, чем профессиональный фотограф.

Арнольд дернулся, и Крейцер успокоительно положил ему руку на плечо.

- Не знаете случайно, какой у него аппарат? - спросил он с предельно доступным ему спокойствием.

Она покачала головой.

- Понятия не имею. Какая-то штука с двумя объективами.

- Почему он так интересуется машинами, а сам даже не умеет водить?

- Кто это вам сказал? - удивилась она. - Конечно, он умеет.

- Да ну? Значит, я ошибся. А какая у него машина? - Крейцер едва заметно улыбнулся.

Она в еще большем изумлении воззрилась на него и вдруг хлопнула себя по лбу.

- Подловили меня все-таки. - И добавила, вздохнув: - Ну ладно, теперь терять нечего. Он сделал себе дубликат ключа и порой, тайком конечно, ездит на отцовской машине.