– Это моя женщина! – гневно прорычал Рей в лицо Роберту. – А тот ковбой с ранчо – мой лучший друг!

Глаза Роберта расширились от ужаса и чуть не вылезли из орбит, когда Рей слегка коснулся коленом его паха.

– Извинись перед леди, – процедил сквозь зубы Рей, – если не хочешь, чтобы твоя башка оказалась в заднице!

– Извини, – поспешно пробормотал Роберт.

Схватив Грейсона за волосы, Рей с отвращением вышвырнул его вон из квартиры.

– Так ему и надо! – восхищенно пропела Валери.

Закрыв дверь, Рей повернулся к ней и тут же получил горячий страстный поцелуй. Довольно улыбаясь, он легко поднял Валери на руки и понес в спальню, на ходу спрашивая:

– Итак, на чем мы с тобой остановились?

Валери просияла.

– Рей, я так счастлива, что готова умереть, – тихо прошептала она.

– Как, и ты тоже? – притворно удивился Рей и уже в следующую секунду забыл обо всем на свете, утонув в море всепоглощающей страсти.

Подойдя к столу, Элисса уселась в кожаное кресло отца. Психологический эффект оказался очень сильным, потому что, глядя на нее, дядя Гил не мог не видеть за ее спиной выразительный портрет брата. Избавившись от присутствия Хантера, он невольно ощущал незримое присутствие Эли, подозревая, что племянница сделала это неспроста. Действительно, Элисса умышленно пригласила дядю в кабинет отца и села так, чтобы он не мог не видеть портрета своего брата. Теперь, когда она приняла окончательное решение, ей не терпелось привести его в исполнение.

Гил наклонился вперед, чтобы не видеть портрета Эли за спиной Элиссы, но его уловка оказалась совершенно бесполезной.

– Хватит ходить вокруг да около, – сурово начал он. – Я привез контракт о возобновлении товарищества на прежних условиях. Я хочу, чтобы ты немедленно подписала его и перестала претендовать на реальное ведение дела, в котором ничего не смыслишь.

Такое категоричное заявление было ошибкой с его стороны, потому что Элисса тут же напряглась всем телом. Ей вовсе не понравились его слова насчет ее некомпетентности в сельском хозяйстве.

– Ты поверила словам Ната о финансовых проблемах Верджила, – так же сердито продолжал Гил. – Это ложь! Его дело процветает. Со всей страны к нему приезжают коннозаводчики, чтобы покрыть своих кобыл его племенными жеребцами. Из его конюшни вышли три чемпиона!

«Ну да, жизнь вообще прекрасна и удивительна», – скептически подумала Элисса, не говоря, однако, вслух ни слова.

– На моей части ранчо дела идут превосходно! Мое хозяйство не только самоокупаемо, но и рентабельно! – продолжал Гил. – Много лет я занимаюсь откормом телят, взятых у Эли, пшеницей, выращенной на своих полях, а потом продаю их на бойню. Вырученные деньги помещаются на банковский счет товарищества. Не знаю, что там наговорил тебе Нат, но наше товарищество работало как хорошо отлаженная машина и еще может давать неплохой доход.

Сейчас Гил напоминал Элиссе только что вступившего в должность президента, расхваливающего свои достижения во время избирательной кампании, – мир чудесен, практикуемая государственная политика во всех областях человеческой деятельности просто безупречна, и вообще дела идут отлично! Именно так говорил сейчас и Гил. Тот факт, что Верджил с ходу отказался назвать банк, выдавший ему ссуду, возбудил подозрение Элиссы, а столь поздний визит дяди Гила только усугубил его. У нее было такое ощущение, словно он и Верджил постоянно держали друг друга в курсе всех событий, связанных с ней и ее действиями на ранчо.

– Хорошо, представим на минуту, что все это правда, – спокойно начала она.

– Это действительно правда! – поспешно заверил ее Гил.

Элисса холодно улыбнулась. Заверения дяди Гила казались ей слишком горячими, чтобы быть правдивыми.

– Я уверена, это можно подтвердить фактами и цифрами из налоговой декларации. Что же касается оплаты труда членов семьи и наемных работников…

Элисса увидела, как Гил откинулся на спинку кресла и его зеленые глаза настороженно сузились.

– Я уже говорил тебе, что в платежную ведомость включены все работники, а также члены семьи, вносящие значимый вклад в хозяйственную деятельность.

– Да, – согласилась Элисса. – Я живу здесь вот уже почти две недели и еще ни разу не видела Верджила за работой. Он не занят на покосе, не пасет стада, не занимается объездом и ремонтом изгородей. Больше того, я имею все основания считать, что пикап, приобретенный для него за счет товарищества, и бензин для него списываются как расходы всего ранчо. Значит, Верджил не только нарушает законы о налогообложении, выращивая своих лошадей на ранчо и не платя при этом ни цента за корма и пользование землей, но еще и получает зарплату и даже государственную субсидию за свое ничегонеделание.

– Ерунда! – вспылил Гил. – Верджил каждый день присматривает за бычками!

– Каким образом? Из окна принадлежащего ранчо пикапа, когда едет на встречу с клиентом, заинтересованным в его жеребцах?

– Нет, он работает наравне с другими.

– Опрошенные мной работники этого не подтвердили, – резко сказала Элисса. – Какова зарплата Верджила на сегодняшний день?

– Пятьдесят тысяч долларов в год, – с неохотой ответил Гил.

– Такая же, как и государственная субсидия, получаемая по федеральной программе? Извини за прямоту, но Верджилу слишком много платят за работу, которую он не выполняет, а это уже двойная ложь. Сомневаюсь, чтобы это нравилось моему отцу, а уж федеральным ведомствам и подавно не понравится. Подозреваю, аудиторская проверка вскрыла бы такие безобразные факты, что финансовая инспекция не один год держала бы кузена Верджила под пристальным наблюдением.

– Ты что, угрожаешь мне? – прорычал Гил, злобно уставившись на племянницу. – Если так, то тебе придется горько пожалеть об этом!

– Так же, как и моему отцу? – в упор глядя в глаза Гилу, спросила Элисса. – Тебе ведь смертельно не хотелось расторгать договор товарищества с моим отцом, чтобы и дальше наживаться за его счет, так? И когда он пригрозил положить конец присвоению чужих денег, ты стал действовать иначе?

– Что ты хочешь этим сказать? – завопил Гил.

– Я совсем не уверена в том, что гибель моего отца была случайной.

Побагровев от ярости, Гил чуть не прыгнул на племянницу из своего кресла.

– Ты хочешь сказать, что я убил собственного брата из-за того, что он не хотел…

– Чего он не хотел? – остро глянула на него Элисса.

Гил не ответил. Казалось, он был ошеломлен не меньше ее самой.

– Я не потерплю, чтобы ты и Нат обвиняли меня во всех смертных грехах и распускали возмутительные сплетни! Не смей угрожать мне, Элисса! Я твой дядя!

– Еще неизвестно, хорошо это или плохо. Для отца это было, пожалуй, даже слишком плохо…

Резко наклонившись вперед и грозно уставившись в лицо племянницы, Гил хрипло произнес:

– Ты можешь расторгнуть договор товарищества и натравить на моего сына финансовую инспекцию, но, клянусь, ты сама потом пожалеешь, что вмешалась не в свое дело. – Он гнусно ухмыльнулся. – У тебя есть мать и отчим с большими денежками. Я никогда не считал тебя настоящим членом нашей семьи. Тебя обуяла жадность, и ты хочешь заполучить не одно, а два наследства! А твой любовник готов позволить тебе делать все, что угодно, лишь бы ему и дальше жить у сытной кормушки. Ты еще вспомнишь меня, когда Нат Хантер, вконец разрушив построенное многими поколениями наших предков большое процветающее хозяйство, примется за тебя, детка. Он уничтожит и тебя! Эли никогда не хотел этого.

– Нет, но вряд ли он хотел, чтобы ты и Верджил предали его, – сухо возразила Элисса, тоже подаваясь вперед, чтобы не смотреть на дядю Гила снизу вверх. – Если ты так настаиваешь на возобновлении товарищества, через неделю здесь будет вызванный мной аудитор. И тогда тебе придется объяснять, каким образом Верджил и Патрисия получают и зарплату, и государственную субсидию за то, что ничего не делают для ранчо. То, что твоя дочь иногда оформляет платежные ведомости, не может считаться весомым вкладом в хозяйственную деятельность. Патрисия никогда не подходила близко к корове и знает о существовании этого животного только по куску говядины в своей обеденной тарелке. А вот ее муж, Денис, тот действительно отрабатывает свой хлеб. Говорят, ты обращаешься с ним не как с зятем, а как с наемным работником, обязанным выполнять все твои приказания. Интересно, какое приказание ты дал ему в тот день, когда погиб мой отец?