«Sambenito, – сообщал в 1602 году венецианский посол Сорранцо,- это особый тип людей, которые питают невыразимую личную ненависть к королю, к короне, к правительству, к правосудию и ко всем без разбора. Это те, кто ведет свое происхождение от лиц, осужденных инквизицией… Это осуждение касается их потомков независимо от их личной вины, но лишь из-за греха другого человека, так что они оказываются не только лишенными привилегий и преимуществ, распространяющихся на остальных, но и отмеченными знаком вечного бесчестья. Они живут в мире отчаяния и бешенства; подобно марранам и морискам их возмущают эти бедствия, которые даже в низких и подлых душах возбуждают дух ярости и мужества; они оказываются готовыми на любой бунт, но очень жесткая строгость правосудия и инквизиции исключают любую возможность для проявления какого бы то ни было недовольства».

Напротив, настоящий тайный иудей, например, португальский марран мог с презрением относиться к тому, что было для него лишь христианской комедией. Один свидетель с возмущением сообщал, как во время аутодафе в Вальядолиде некий «португалец», облаченный в sambenito, украшенный андреевским крестом, «ровным и бодрым голосом» громко повторял: «Разве святой Андрей менее уважаем, чем святой Иаков? Почему эта ноша должна быть для меня тяжелее, чем другая?» Иудей по крайней мере мог во всеуслышание провозглашать свою истину. Среди жертв инквизиции отнюдь не хулителям Христа было суждено испытать всю гамму пыток, которая была у нее в запасе; от некоторых особенно изощренных разновидностей моральных страданий они были избавлены.

В самом деле, если добрый католик, обвиненный в ереси, до самого конца настаивал на чистоте своей веры и отрицал свою вину, то он рассматривался как неисправимый и попадал на костер. Но если он уступал и признавался в вымышленных грехах, то он спасал свою жизнь ценой клятвопреступления и бесчестья для его семьи. В соответствии с богословскими принципами только первый выбор обеспечивал спасение его души. В архивах инквизиции сохранились списки подобных жертв, как и многочисленные признания в вымышленных грехах марранов, сфабрикованных ею.

«Нужно найти эффективное средство, – писал один смелый инквизитор, – против ловушки в которую, вовсе не желая того, попала инквизиция, ибо множество заслуживающих осуждения оказываются оправданными и множество добродетельных осужденными из-за злобы свидетелей, а иные в больших количествах вынуждены спасаться бегством, потому что они знают, что против них дали показания или потому что они боятся, что это произойдет…»

Признания обвиняемых должным образом регистрировались в присутствии нотариуса, и безукоризненность формы сочеталась с ошибками, переполнявшими содержание. Необходимо подчеркнуть, прежде чем покончить с этой темой, что процедуры испанской инквизиции, жесткий формализм инструкций, точность и скрупулезность протоколов заставляют вспомнить о бюрократическом педантизме полиции тоталитарных государств нашего времени. Можно было бы сказать: «Summa injuria, summum jus» («Высшая несправедливость есть высшее право» – перефразировка известного латинского изречения «summum jus, summa injuria» – «высшее право есть высшая несправедливость», т. е. право, доведенное до крайнего формализма, приводит к бесправию,- прим. ред.). Террор порождает исключительную пунктуальность.

Перейдем теперь к врагам и жертвам инквизиции. На протяжении около половины столетия активность инквизиции почти полностью была направлена на борьбу с иудаизмом. Было совершенно очевидно, что изгнания евреев недостаточно для превращения всех конверсо в добрых христиан. К 1500 году в Андалусии вопреки террору инквизиции или вследствие этого террора распространились мессианистические движения. Подобные проявления марранизма лишь облегчали репрессии. В Кордове инквизитор Люсеро воспользовался этим, чтобы удесятерить террор и чтобы приняться за морисков и за потомственных христиан, у которых он конфисковывал имущество и на чьих друзей возводил обвинения. В конце концов он предъявил обвинение самому архиепископу Гранады преподобному Эрнандо да Талавера. Андалусское дворянство стало угрожать восстанием; наконец, после многочисленных интриг великий инквизитор кардинал Сиснерос сместил Люсеро с его поста в 1508 году.

Времена неподкупного Торквемады были уже далеко; за несколько лет андалусская инквизиция превратилась в рассадник шантажа и грабежей.

Тем не менее крайние меры инквизиции нанесли тайному иудаизму серьезные удары. К 1530 году аутодафе стали редкостью из-за отсутствия практикующих иудаизм. Во второй четверти этого столетия новые категории врагов веры стали все больше привлекать внимание инквизиции. Среди них были находящиеся в самом низу социальной лестницы мориски Гранады, которые к тому же изначально приняли крещение под угрозой силы. Среди социальных верхов это были лютеране и другие сторонники Реформации. Эти последние, несмотря на свою малочисленность, рассматривались как источник особой опасности. Испания превратилась в эту эпоху в бастион воинствующего католицизма, и в глазах инквизиции сторонники Реформации были близки к чему-то подобному евреям, спрятанным под новой маской. Этот пункт заслуживает более подробного рассмотрения.

Нельзя забывать связь Реформации с гуманистическим движением, с возвратом к античным источникам, с первым расцветом философии и переводами Библии. До протестантского раскола интеллектуальная элита Испании приняла страстное участие в этом движении. Никто иной как великий инквизитор Сиснерос собрал команду знатоков иврита и греческого, которые в 1515 году представили текст знаменитой Biblîa Polyglotta. Речь шла, по словам самого Сиснероса, о необходимости «исправить книги Ветхого Завета по еврейскому тексту, а книги Нового Завета по греческому тексту, чтобы каждый богослов мог обращаться непосредственно к источникам», или, как более кратко формулировали некоторые гуманисты, «постичь еврейские истины».

Но уже вскоре Лютер продемонстрировал миру, какие выводы можно было извлечь из анализа этих истин. Кроме того выяснилось, что некоторые тайные иудаисты пользовались кастильскими переводами Библии, чтобы обучать своих детей Закону Моисея. В результате эти переводы были осуждены и включены в перечень запретной литературы. С этого времени жесткая книжная цензура стала одной из основных задач инквизиции, причем в этой области ей удалось добиться таких успехов, что по словам одного инквизитора конца XVIII века Библия (т. е. собственно книга как предмет) превратилась для испанцев в вещь, внушающую ужас и отвращение (Этот инквизитор, Вильянуэва, писал в 1791 году: «То рвение, с которым Святой Престол старался изъять текст Библии из рук простого народа, хорошо известно. В результате тот же самый народ, который раньше стремился к ней, теперь смотрит на нее с ужасом и отвращением; многим она безразлична, большинство ее не знает».)

В этих условиях любые самостоятельные рассуждения по поводу священных текстов были запрещены, и даже простое стремление читать эти тексты могло с полным правом рассматриваться как знак принадлежности к еврейству, поскольку эти тексты были еврейскими. Таким образом, можно видеть, как откровение на Синае, ставшее общим достоянием всего Запада, способствовало преследованиям евреев и их уничижению. В результате, когда в Испании начались гонения на гуманистов, сын великого инквизитора Манрике писал своему знаменитому другу Луису Вивесу: «Отныне стало само собой разумеющимся, что в Испании невозможно быть сколько-нибудь культурным человеком без того, чтобы преисполниться ересями, преступлениями и пороками иудаизма. Итак, ученых людей заставляют хранить молчание, внушая им ужас…»

Ситуация особенно ухудшилась после восшествия на престол в 1558 году Филиппа II, когда Испания превратилась в своего рода тоталитарное государство. Жесточайшие репрессии обрушились на головы протестантов: были обнаружены две небольшие общины в Севилье и Вальядолиде. Архиепископ Толедо Карранса подвергся преследованиям и умер в тюрьме за то, что он опубликовал «комментарий к Катехизису», некоторые фрагменты которого показались сомнительными. Ввоз и хранение запрещенных книг стало преступлением, за которое грозила смертная казнь. Все испанские студенты были отозваны из иностранных университетов и должны были предстать перед инквизицией. На инквизицию была также возложена обязанность осуществлять надзор за всеми иностранцами, проживающими в Испании и следить, посещают ли они мессу, ходят ли к исповеди, знают ли они молитвы и ведут ли себя как добрые католики.