Этим объясняется, что на первых порах ислам рассматривался христианами – а также язычниками – просто как еще одна новая христианская секта. Подобная концепция устойчиво продержалась в Европе на протяжении всего Средневековья; ее отголоски можно встретить в «Божественной комедии» Данте, где Мухаммад характеризуется как «распространитель беспорядков и расколов» («seminator di scandalo е di scisma»), а также во всевозможных легендах, где он представлен как кардинал-ересиарх, разочарованный тем, что его не избрали папой.

В этих условиях можно лучше понять, с каким энтузиазмом монофизиты Сирии, преследуемые Византией, и несториане Месопотамии, угнетаемые Персией, встретили победителей, которые одновременно являлись их этническими родными или двоюродными

братьями.

Что же касается евреев, похоже, что и они охотно вступали в лагерь победителей, правда в Сирии не так активно, поскольку в ту эпоху они были там немногочисленны и мало влиятельны. О Месопотамии мы еще поговорим дальше, поскольку во время первого века существования ислама (вплоть до 750 года) первая династия халифов, а именно династия Омейядов, избрала своей столицей Дамаск. Эта династия обращала свои взоры на Запад, и рождающаяся культура ислама, его традиции и нравы в значительной степени формировались под греческими и сиро-христианскими влияниями.

Без сомнения уже укоренившееся среди христиан отвращение к евреям также должно было составлять часть этого наследия. В самом деле, мусульмане заимствовали у покоренных народов, особенно у христиан, множество традиций и легенд, которые стали частью их собственной культуры, как это обычно и бывает в подобных случаях. Вот, в качестве примера, классическое мусульманское предание, представляющее собой переделку одного из тех рассказов, которыми христианам нравилось украшать биографию Иисуса.

Согласно Ибн Исхаку (первому биографу Мухаммада), будущий пророк сопровождал своего дядю во время одной поездки в Сирию. Однажды караван остановился у жилища отшельника – благочестивого и ученого христианского монаха по имени Бахира.

Отшельник пригласил путников на обед. Юный Мухаммад остался сторожить верблюдов, но отшельник настоял, чтобы мальчик присоединился к ним. Затем он задал дяде мальчика много вопросов о ребенке, поскольку он заметил на его затылке знак пророческого дара. В заключение он сказал дяде: «Возвращайся с этим мальчиком в свою страну и, ради него, остерегайся евреев, потому что если они увидят и узнают в нем то же, что и я, они захотят причинить ему зло».

Точно такая же легенда, но в которой речь идет о юном Иисусе, составляет часть общего фонда восточных христианских легенд: ее можно найти в «Евангелии детства», а также в апокрифическом апокалипсисе, известном как «Апокалипсис Бахиры».

Интересно отметить, что в дальнейшем христиане окажутся присоединенными к евреям в качестве будущих противников Мухаммада. В X веке знаменитый арабский историк Масуди расскажет следующее предание: «Монах Бухайра открыл Абу Бакру и Билялю, что произойдет в будущем с Мухаммадом, которого он попросил отказаться от продолжения пути, он также предостерег его родственников против козней евреев и христиан…»

Таким образом сменялись эти версии в зависимости от настроения рассказчиков и ожиданий аудитории. Существует и такая версия, в которой христианский монах, напротив, просит будущего пророка: «Будь милосердным к христианам, когда ты достигнешь власти- не позволяй облагать их никакими податями и никакими налогами!» Согласно одному из вариантов обманщики евреи заставили Мухаммада дать подобное обещание. Речь идет об одном из вариантов христианской легенды, по которой Мухаммад не сдержал своего обещания, за что евреи организовали его убийство. Эта легенда распространена и в мусульманском варианте, а ее происхождение теряется во тьме веков. Эту легенду можно сопоставить с хорошо известным преданием, по которому Мухаммад умер, отравленный еврейкой.

Таким образом, это еще один исторический пример того, как победители перенимают у побежденных обычаи, образ мыслей и чувств. Следует понимать, что представлял собой в эту эпоху ислам и кем были мусульмане. Это был узкий господствующий слой, преуспевший в военном деле и наделенный безусловным политическим гением, но в остальном предпочитавший полагаться на технические и административные способности покоренных персов и особенно сирийцев. Это положение вещей нашло свое отражение в некоторых хадисах, согласно которым после окончательного завершения арабских завоеваний наместники Омара Беспощадного просили оставить христианских чиновников на их местах. «Денег стало так много, что только они способны вести им счет», – писал ему Абу Муса. «В моей провинции у меня есть христианский писец, без которого я бы не смог осуществлять сбор хараджа», – говорилось в донесении Муавии.

Характерно, что вплоть до 693 года официальным государственным языком Омейядского халифата был греческий, и что в Дамаске

продолжали чеканить монеты с греческими надписями. Сирийские греки также были влиятельными чиновниками и администраторами, например, выходцы из богатой семьи Мансуров, предпоследний представитель которой Саргун Мансур был министром финансов при нескольких халифах, а последний – прославил своим научным гением восточную церковь под именем святого Иоанна Дамаскина. Эпитет «Златоструйный» остался связанным с его именем, но не потому, что его речь струилась золотым потоком, как это принято думать, а по греческому названию реки Барада, протекающей через Дамаск, поскольку среди прочих обязанностей его семья управляла ирригационной системой. Таковы были люди, обеспечившие передачу исламу греческой науки и греческой философии, занятие которыми стало особенно процветать в Багдаде через несколько поколений , а также технических достижений, унаследованных от Римской империи.

Омейяды также заимствовали солидные административные традиции у персов, как об этом свидетельствует этимология, в частности в области организации почтовой службы, но особенно в налоговой системе: слово харадж (основной налог, налагаемый на немусульман) персидского происхождения, и уже Вавилонский Талмуд знает понятие карага. Обычай, требующий, чтобы зимми («покровительствуемые», т. е. евреи и христиане) носили особую одежду или специальные знаки, также персидского происхождения; первоначально это была печать, налагавшаяся на затылок тех плательщиков податей, которые были освобождены от налогов, так что по своему происхождению это скорее было своего рода свидетельством добропорядочной жизни и нравов, чем знаком унижения.

До тех пор, пока столицей халифата оставался Дамаск, христианское влияние было преобладающим. Основная часть населения, различные конфессии и секты по-прежнему находились под управлением своих епископов или патриархов, которые одновременно были и светскими владыками. Так сложилась система «милаа», т. е. «конфессиональных наций», типичных для Востока. Вследствие объективной необходимости, а к тому же и в соответствии с учением Мухаммада, первые халифы проявляли исключительную религиозную терпимость. Как правило, в завоеванном городе они ограничивались тем, что отводили себе часть главного храма – четверть или половину, чтобы совершать там свои молитвы; остальная часть храма оставалась в распоряжении христиан, так что богослужения происходили практически совместно.

Возможно, терпимость – это не самый точный термин в данном случае. Речь еще не идет о понимании или даже о скептицизме, чему поздний ислам, рафинированный ислам великой эпохи еще даст многочисленные доказательства. Здесь же речь скорее идет о поверхностных компромиссах, доступных умам, едва затронутым

монотеистическим учением. Первые Омейяды наслаждались жизнью, стремились воспользоваться богатствами, которые оказались в их распоряжении, любили красавиц и хорошую компанию независимо от их религиозной принадлежности. Халиф Абд ал-Малик, которому было мало окружавших его министров-христиан, таких как Саргун Мансур, в качестве придворного поэта имел христианина Ахталя, известного своей любовью к вину. Когда халиф предложил ему принять ислам, тот грубо бросил ему в лицо: «Я никогда не соглашусь кричать по-ослиному!»