— След ведёт в твой город, — так же неторопливо произнёс канцлер, наливая по второй. — Всё верно. Искать реципиента надо было именно там. Давай ещё раз пробежимся по ситуации. Ритуал был подготовлен моими магами с особой тщательностью. Жертвоприношение из двух десятков человек планировало напитать сущность особой силой, чтобы её хватило для переноса сознания из другого мироздания…

Татищева едва не вывернуло от его слов. Два десятка человек… Старинный род Засекиных, включая старшую и младшую ветвь, перестал существовать только из-за того, что Глава отказался отписать свои земли и поместье в пользу Шуйских. На землях Засекиных планировалось создать автономный жилой комплекс со своей электростанцией, магазинами, школой и гимназией, огромным развлекательным комплексом в центре великолепного парка, прудом с лебедями и утками… Но истинная причина уничтожения Засекиных крылась в родовом Алтаре. И граф Татищев знал, зачем это делается. Канцлер собирал силу Ока Ра, как голодное чудовище, пожирая каждый элемент магического артефакта. Жрать начинал его прапрадед, продолжили деды и отец, те ещё монстры политических интриг, но Сан Саныч превзошёл всех своей ненасытностью. Сколько Родов, владевших Оком, сгинуло в его пасти, трудно сосчитать.

И в какой-то момент канцлер решил свои действия укрепить вызовом из какого-то иномирья жуткой твари, чьи свойства были тщательно прописаны в чародейском гримуаре. Отожравшись на эманациях боли, страданий и крови она должна была воплотиться в одном из сыновей Сан Саныча, в двадцатишестилетнем Григории.

Младший сын Шуйского давно и безнадёжно болел, и это было удивительно, учитывая, какие медицинские светила бились за его жизнь, а ещё более удивительно, почему насыщенный магической энергией организм не поддавался натиску Целителей, имевших дипломы Сорбонны, Оксфорда, Петербургского Императорского Университета. Поговаривали, «серую хворь» Григорий подцепил во время путешествия по Франции с помощью местной контрразведки, игравшей на две стороны, и пытавшейся таким образом рассорить канцлера с Романовыми. Причём, слух пустили качественный, основываясь на давней неприязни между двумя великими родами. Шуйские пытались восстановить «справедливость», когда их предка во время Великой Смуты отстранили от власти, после чего, собственно, Романовы и воцарились на русском престоле. Имея мощную поддержку среди коренного дворянства, Шуйские чувствовали себя вполне неплохо в противостоянии со своими политическими противниками.

Как бы там ни было, в России все «знающие» люди верили: Григория заразили Романовы. В открытую не говорили, боясь потерять не только языки, но и жизнь, как свою, так и домочадцев. Зато за рубежом британские, немецкие, североамериканские бульварные газетёнки вовсю изгалялись в версиях, неустанно проводя один и тот же нарратив: канцлер не простит смерти сына Романовым. Странным и пугающим обстоятельством было то, что Григорий до сих пор оставался жив. Как будто неведомый враг изгалялся над несчастным парнем, а заодно и держал в напряжении всю его семью.

Татищев не присутствовал на ритуале, но слухи о кошмаре, случившемся у родового Алтаря Шуйских, просочились сквозь завесу молчания. Может, намеренно, а может, и случайно, кто знает. Весь род Засекиных тайно привезли в Царицыно и держали в подвале имения, чтобы жертвы осознали свою участь, напитались ужасом и безнадёжностью. Глава сломался и подписал все бумаги, которые ему подсунули ушлые адвокаты, наивно полагая, что детей и женщин отпустят из узилища, но когда увидел всех своих родных стоящими на коленях возле антрацитового постамента, впитывающего свет факелов, он сошёл с ума, потому что понял: это конец.

Григорий сам попросил яд, не до конца осознавая, какую миссию должен выполнить. Отец убедил его, что рекуперация пройдёт с элементами модификации, и он возродится куда более сильным, с новыми возможностями. Канцлер не сказал одну вещь: кто будет повелевать его сознанием.

Алтарь жадно впитывал биологическую жидкость, насыщенную силой погибающих одарённых, старшему из которых перевалило за девяносто, а самому младшему едва исполнилось восемь лет. Два клановых ритуалиста слаженно читали заклинания из гримуара… но что-то пошло не так. Может, виной всему стал нарушенный контур ритуальной пентаграммы или стёртая подошвой обуви закорючка руны — после ритуала целостность рисунка тщательно проверили и не нашли ошибок — или голос сорвался, изменив тембр звучания.

Григорий не встал со своего ложа, как должно было быть при вселении сущности в тело молодого человека. Он продолжал лежать с закрытыми глазами, а возле Алтаря нарастала паника. Канцлер с застывшим лицом выждал ещё какое-то время и дал команду медикам на рекуперацию. Сын получил вторую жизнь… как бы помягче сказать, в качестве тихо помешанного. Часть его сознания словно стёрли, а вторая половинка с трудом узнавала не то что окружающих его людей, но и самого себя.

Чародеи, стоя на коленях у ими же выкопанной в лесу ямы, клялись всеми богами и демонами, что призванный уже был на пути в своё новое обиталище, но по каким-то неведомым причинам изменил траекторию подселения и улетел к другому человеку. И маршрут, проложенный в астрале, вёл в Оренбург.

Шуйский с любопытством разглядывал стремительно седеющих магов, а потом внезапно пощадил их. Только он один знал, в какой дальнейшей комбинации использовать этих людей. Но многие смутно догадывались, что доброта хозяина зиждется не на ровном месте, и от этого становилось страшно.

Поэтому и Татищев сейчас сидел перед добродушным канцлером, едва не исходя потом.

— Призванный сорвался с крючка, — нисколько не переживая за дела минувших дней, продолжал рассуждать Шуйский после третьей чарки. — Я смирился с тем фактом, что не всегда квалифицированные чародеи могут исполнить древний ритуал, написанный, к тому же на старофранцузском языке. Ошибки, порой трагические, случаются сплошь и рядом. Бог с ним, с этим гримуаром и моими балбесами-магами. Надеюсь, кроме седых волос у них прибавилось ума. Знаешь, что они утверждают?

— Нет, — прокашлялся граф, — откуда же мне знать, если я не общаюсь с ними?

— Тот, кого призывают, должен появиться в момент смерти человека, чей мозг ещё жив, — Шуйский наклонился вперёд, пристально глядя на гостя, отчего тот испытал жуткое желание поёрзать и сесть поудобнее. Сейчас Татищев в полной мере осознал истинную глубину народной шутки «жопа подгорает». — Когда умер Григорий, в этот же день погиб в аварии юноша по имени Михаил Дружинин. Одна нелепая ошибка — и вся подготовка, к которой я шёл десятки лет, пошла прахом. Сущность поселилась в сознании мальчика. Насколько же загадочно наше мироздание, что случайная авария, одна из сотен, происходящих каждый день на российских дорогах, и которую сотворили твои люди, Василий Петрович, вдруг стала эпицентром событий вселенского масштаба.

По спине графа ледяными крошками скользили капельки пота. Он машинально схватил чарку и опрокинул в себя, и, не закусывая, шалыми глазами посмотрел на канцлера, всё так же наклонившегося вперёд.

— Перепутали машину клиента, да… — промямлил он. — Такое тоже случается, кха! У них было задание совершенно иного характера…

Шуйский откинулся назад, положив руки на подлокотники кресла. Слушал он оправдания Татищева рассеянно.

— Я уже через несколько часов знал, кто теперь носит мою вещь в себе, а ты старательно заметал следы за ублюдками, умудрившимися своими действиями нарушить гармонию вселенной. Можно сказать, это ты украл новую жизнь у Гриши. А воровство — это страшный грех, Василий.

— Я… я исправлю ошибку, Александр Александрович, — захрипел граф от накатывающих на него волн ненависти и ярости.

— Накажи своих людей, — а вот голос канцлера стал безжизненным. — Сделай так, чтобы они пропали безвозвратно…

— Уже… двое умерли, — вытолкнул из себя Татищев.

— Умерли? Молодец, лихо работаешь.

— Нет, их убил этот мальчик… Дружинин Михаил.