Нам не нужны ни бандиты, которые решат позариться на какой‑нибудь экспонат коллекции, ни сотрудники ОБХСС, которым мало ли что в голову придёт по поводу нашего музея…

— Насколько ты уверен, что он годится для наших дел? — тут же заинтересованно спросил Захаров.

Видимо, сотрудники милиции, да ещё молодые, были в определённом дефиците. Одно дело — старые, разочарованные в жизни матёрые зубры наподобие Мещерякова, которые готовы совсем иначе на наши дела смотреть, чем на заре карьеры. А другое дело — молодые кадры, во многом ещё часто идеалистически настроенные.

Ясно, что есть риск, что такой начнёт о нас нехорошо думать и однажды возьмёт просто всех и сдаст, считая, что делает доброе дело для родины. А то, что в результате прекращения работы нашей группировки резко сократится выпуск дефицитных товаров народного потребления… О таких вещах, не будучи экономистом, ты вообще подумать не сможешь. Ясно, что Захарову нужны серьезные доводы, чтобы поверить в то, что Иван нам может пригодиться. Ну что же, расскажу кое-что про наши совместные приключения…

— Когда я с ним познакомился, он ещё, конечно, был весь в иллюзиях. Даже клад, который я нашёл, взял и почти целиком сдал государству, — начал рассказывать я.

— Ты нашёл клад, Паша? — удивлённо спросил меня Захаров.

Ну да, мы с ним как бы не так много общаемся, чтобы я такие вещи ему о себе раньше сообщал…

Рассказал буквально в нескольких предложениях всю нашу эпопею с завбазой Цушко и то, какую сумму Иван сдал государству. Захаров только присвистнул.

— Зато потом, когда начальство, я так понимаю, все лавры от этого себе присвоило, а его даже не повысили, Иван стал совсем другим человеком, — улыбнулся я и тут же рассказал о том, как мы его использовали с Шанцевым для того, чтобы найти заначку Вагановича и вернуть городу. И особо подчеркнул, что и от своей доли этой заначки Иван не отказался. То есть сохранить руки чистыми он уже не пытается.

— Ну что же, — сказал Захаров, — думаю, такой человек нам точно пригодится. Тем более мы в любом случае не будем посвящать его слишком глубоко в то, почему именно этот музей для нас так важен… Правильно?

— Конечно, — согласно кивнул я. — Так как, можно мне с ним уже переговорить по этому поводу?

— Да, давай, — согласно кивнул Захаров. — Скажи ему сразу, что с должностным ростом мы его не обидим. Сразу и капитаном его сделаем, чтоб был стимул сюда переехать. Плюс получит свою квартиру в том доме, что мы для работников музея и ресторана строим. У нас там есть в резерве три штуки, исходя из того штатного расписания, что мы уже утвердили — как раз на такой вот случай. Жена, дети у него имеются?

— Да, жена и дочка.

— Ну, в этом случае двушку тогда дадим. А если вдруг прибавка в семействе у него будет, то частный дом поможем ему построить. Договоримся, чтобы лучший участок ему под дом выделили с видом на Волгу, стройматериалы выделили, строителей за наш счет пришлем. Так ему и скажи: для надежных людей нам ничего не жалко. Ну и к своей зарплате он ещё 200 рублей сверху получать будет каждый месяц. А со временем сможем эту ставку ещё пересмотреть в сторону увеличения. Но это уже только по заслугам…

— Хорошо, спасибо. Передам ему обязательно, — благодарно кивнул я.

Отошел от Захарова, к нему сразу Ригалев рванул. Заметил, что Мещеряков, который в уголке пристроился о чем-то с новым шефом безопасности беседовать, в бассейн уже плюхнулся. Решил, что идея неплохая. Сходил в душевую, плавки надел, и тоже туда же прыгнул. Пока плавали, договорились с Мещеряковым, что завтра с самого утра в Городню и поедем, к чему откладывать?

Москва, у дома Ивлевых

Встал в полседьмого, побегал с Тузиком, быстро принял душ, позавтракал и спустился к подъезду. Мещеряков уже ждал меня внизу в машине.

Сел на пассажирское сиденье рядышком с водительским — и поехали. Андрей Юрьевич хмурым, конечно, был до сих пор. Всё никак, похоже, не может смириться с мыслью, что его понизили.

Понимая это, я, конечно, сам эту тему подымать не хотел. Также был уверен, что и он её тоже затрагивать ни в коем случае не будет. Не такой у него типаж, чтобы при парне моего возраста начать скулить, что его понизили, ища сочувствие. Это сильно уязвило его самолюбие, но чего он точно от меня не ждет, так это жалости и сочувствия…

Предполагаю, что единственный способ обсудить понижение и его обиды на это с ним — это напиться вусмерть вместе водки. Только в таком состоянии такие люди обычно и делятся такого рода печалями.

Ясно, что я на такой подвиг не готов. И не только потому, что с женой договорились, что пить жестко не будем, а потому, что мне самому есть что рассказать Мещерякову такое, что он меня тут же лично в психушку захочет сдать, едва протрезвеет. Попаданец, ага. Из 2023 года… В котором СССР давно нет. И не таких вылечивали!..

Так что авось он найдёт кого‑нибудь из наших, кто захочет вместе с ним напиться и всё про его обиды выслушать. Многим, кстати, такая славянская психотерапия реально помогает. А то американцы придумали — выслушивать человека, беря за это четыре сотни долларов за час…

До Городни доехали молча. Если у человека нет настроения болтать — кто я такой, чтобы ему мешать? Да я и сам не склонен к праздной болтовне. А все наши дела, что у нас с ним были, мы уже как бы обсудили.

С Жуковым Мещеряков вчера вечером созвонился, так что тот нас ждал. Тут же устроил нам экскурсию.

Ну что сказать? Когда видел проект, который сам помогал прорабатывать, это, конечно, было красиво. Но увидеть теперь всё вживую было гораздо приятнее… Красные кирпичные стены, черепичная крыша, высокие узкие окна, имитирующие бойницы в настоящем средневековом замке. Хотел сделать здание музея похожим на замок — и вот моя задумка воплощена теперь на берегу Волги. Красиво, блин!

Пошли вместе с Жуковым по помещениям музея. Я особенно тщательно присматривался к швам между кирпичами, поскольку особо настаивал, чтобы их красиво выполнили.

Посмотрев за тем, как я швы изучаю, Жуков меня спросил:

— Вы точно не передумаете по поводу штукатурки? По уму, конечно, всё это заштукатурить стоило бы. Непривычно как‑то объект в таком виде будет сдавать.

Вот всё ему неймётся. Впрочем, хороший прораб обычно старается всё сдать в том виде, как он привык. Если везде раньше штукатурку делал, то и тебе он тоже эту штукатурку будет пытаться навязать.

А зачем мне штукатурка? Мне нужно, чтобы изнутри музей тоже выглядел максимально похожим на древний замок. А если мы всё это великолепие красных кирпичей заштукатурим, то чем он, собственно говоря, будет отличаться от тысяч других безликих помещений, музеев с оштукатуренными стенами? Цветом окраски штукатурки? Нет, это не серьёзно.

— Нет, однозначно никакой штукатурки тут быть не должно, — твёрдо сказал я. — Стены мы сделали толстенные, так что холодно в музее в самый сильный мороз не будет. Зато у нас будет очень красиво внутри — настоящий средневековый антураж.

— Значит, и балки деревянные оставляем? — вздохнул он. — Не будем доской закрывать?

Я поднял голову на массивные балки. Специально настаивал на том, чтобы он выбрал огромные брёвна сантиметров по 40 шириной и клали их, только минимально обтесав. И пропитав пропиткой, естественно, чтоб всякие жучки не сожрали их.

Пропитку при этом настаивал, чтобы он нашёл такую, которая исконный цвет дерева изменять не будет. И, судя по виду балок, это тоже получилось.

Сверху я велел бросить два раза внахлёст доску‑пятёрку. Итого пол получился в десять сантиметров толщиной. Учитывая, что балки кидали через каждые полтора метра, на этом полу сверху можно ставить хоть крепостную пушку с ядрами в горку — такой пол прекрасно выдержит любую тяжесть в рамках разумного.

— Павел, ты ж представь, — горячился Жуков, — это ж музей! Вот мы с тобой на первом этаже сейчас ходим, и наверху тишина, потому что там никого нету. А представь, что тут экскурсия идёт и на втором этаже тоже экскурсия будет. Представляешь, какой адский топот будет сверху раздаваться? Десять сантиметров доски — это вовсе не хорошая звукоизоляция, особенно если прямо по ней шагают.