Но гораздо больше меня заинтересовал смысл им сказанного. Есть чему удивиться… Получается, Ландер с Громыко беседовал. И вряд ли они, конечно, случайно где‑то пересеклись. Хотя, может быть, на Пленуме вчера это произошло… Громыко, как член Политбюро, вполне мог там присутствовать. Возможно, даже и должен.

А Ландер вполне возможно, чтобы лишний раз посветиться в высоком кругу чиновников, самого себя туда репортёром от газеты «Труд» отправил. Ну да, логично же, в принципе. Вполне нормальные повадки для высокопоставленного человека, которому очень нравится его должность, и он хочет и дальше за собой ее сохранить…

Что же выходит… Что Громыко, получается, ко мне интерес сохранил самый непосредственный, раз именно обо мне с Ландером беседовал. Может ли быть так, что Макаров после разговора со мной, выйдя на работу, тут же побежал к шефу, да и рассказал всё то, что мы с ним на даче обсуждали? Вполне может быть. Он же в МИДе работает. Это его обязанность — новости шефу докладывать…

Ну а может быть, Громыко и сам где‑то ещё узнал, чем именно я на Кубе занимался помимо того, что отдыхал и отбивался от вербовки со стороны ГРУ. Ну да, он же министр иностранных дел, и в его распоряжении есть такая интересная структура, как посольство Советского Союза на Кубе. Так что нечего даже и гадать, где он мог информацию получить. И сказать со знанием дела, что главный редактор «Труда» не в курсе, что его журналист на Кубе с руководством страны обсуждал…

Правда, с какой целью он это Ландеру сказал? Чтобы тот вот так на меня наехал? Может, самому неохота этим заниматься, мол, из пушки по воробьям не стреляют? Так пусть главный редактор мне разнос и устроит вместо министра?

Но что же Ландеру‑то ответить? Идея пришла в голову неординарная, но веселая, и я, повинуясь интуиции, решил ее и использовать… Он же там навеселе сидит в редакции, почему бы и мне не позабавиться?

— Вообще‑то, Генрих Маркович, мы с ним о женщинах говорили.

— О женщинах? — удивлённо переспросил меня Ландер.

— Ну, о том, кто предпочитает каких именно — блондинок или брюнеток, к примеру. Но сами понимаете, как джентльмен, я не имею права ничего цитировать из того, что команданте на эту тему говорил. Это была совсем уж личная беседа. И предполагаю, что вам и миллионам советских читателей, которые очень уважают газету «Труд», совершенно не интересны мои или Кастро личные предпочтения в отношении как блондинок, так и брюнеток, как советских, так и заграничных.

Ну да, время-то советское… Нужно печатать факты, да вдохновлять массы идеологически на подвиг. А вот в девяностых годах газеты только что-то именно вот такое и начнет интересовать. «Клубничка»? Берем! А еще есть?

Как я и надеялся, такой неординарный ход напрочь выбил подвыпившего главного редактора из седла. Всякое желание наказать меня или отругать испарилось, когда он такое услышал…

— Ясно, — растерянно сказал Ландер. — И это всё, в принципе?

— Всё. Если то, что мы с Фиделем обсуждали, взглядом окинуть, — сказал я туманно. — Самые разные темы мы ещё с его братом Раулем обсуждали. И потом ещё, когда меня в Совет министров Кубы выступать пригласили. Но, согласитесь, Генрих Маркович, к теме нашей статьи, которая вышла, это всё не имело абсолютно никакого отношения. Это же совсем другая была бы статья. Что‑то я не уверен, что читателям «Труда» была бы интересна отдельная статья по проблемам в экономике Кубы в связи с американской блокадой и методам их преодоления. Они и так чуть ли не раз в неделю слышат об этой блокаде и очень негативных её последствиях для граждан Кубы.

— Не, ну с этим я согласен, — пробурчал Ландер. — Ладно, сомневаюсь, конечно, что именно это могло бы заинтересовать Громыко. Хорошо тогда… Но всё же ты в следующий раз мне абсолютно всё рассказывай. Хоть бы он там даже похабный анекдот рассказал бы. Я тоже должен знать это — на случай, если он интересным окажется.

Ничего не пообещал. Сказал лишь, что я понял то, что он мне сказал. Но он тоже, как бы, понял, что такой ответ означает.

На этом мы попрощались.

'Уже полторы недели, как я с той Кубы приехал. Уже и сам начинаю забывать, что вообще на ней был. Что же все не успокаиваются по этому поводу? — подумал я. — Ну, допустим, начнёт Куба что‑то из того, что я ей рекомендовал, продвигать на всех уровнях. Так это же реально полезная идеи. Та же самая корпорация с советскими товарами может дать серьёзные валютные поступления тем социалистическим странам, которые посредством её будут свою продукцию продавать за рубеж.

Ну или построят кубинцы несколько кондитерских заводов… Там же не такой масштаб будет, чтобы вообще кого‑то этим задеть — что в таких крупных экономиках, как Польша или Чехословакия, что тем более в огромном Советском Союзе. Да и никто сейчас не против в Москве против строительства конкурирующих заводов у дружественных стран. Про конкуренцию в классическом плане XXI века между рыночными странами никто и не думает, потому что страны‑то совсем не рыночные.

Вон как мне Межуев радостно рассказывал полгода назад примерно, что идеи из моих докладов хотят где‑то — то ли в Польше, то ли в Чехословакии — реализовать. Его это только радовало искренне.

Такие уж сейчас странные времена… Москва щедрой рукой раскидывает всё ещё дефицитную иностранную валюту — не то что в социалистические страны СЭВ, но и в ту же самую Африку, едва там объявляют о намерении начать двигаться по социалистическому пути.

Часто, конечно, вообще никакого движения нету, кроме внешних символов. Но всё равно же Москве приятно, что престиж СССР так велик, что в самой Африке, расположенной у чёрта на рогах, пытаются следовать советской модели.

Пожав плечами, махнул рукой и выкинул все эти размышления из головы. У меня и своих дел вполне хватает. Подумал, что после похода в ЗАГС надо на выходные, несмотря на всю нелюбовь Славки и Эммы к дорогим подаркам, снять-таки им номер в какой-нибудь приличной гостинице по случаю регистрации брака. Объясню им, что точно также сделал при бракосочетании Светки Герасимович. Может, тогда не будут злиться. Но если все же пойдут на принцип и откажутся категорически, то чтобы номер не пропадал, мы с Галией в него закатимся на выходные…

Москва, дом Ивлевых

Минут через пятнадцать позвонил Балдин:

— Паша, привет. Надеюсь, ты не передумал ещё ту статью, про которую мне говорил, про советских миротворцев, писать для «Труда»?

— Я не то что не передумал, Эдуард Тимофеевич, я практически её уже написал. Жду только цитаты от вас. Конечно, если вам разрешили что‑то по этому поводу сказать…

— Да нет, как я и предполагал, по роду войск я никак не вышел для того, чтобы меня цитировать в такого рода публикации. Но моё начальство дальше твою просьбу передало. Короче, из Министерства обороны тебе будет звонить адъютант министра обороны — сразу, как они подберут подходящую цитату для этой статьи.

— Ясно, — сказал я. — Хорошо. Жалко, конечно, мне хотелось именно вашей карьере поспособствовать.

— Да у меня, Паша, по этому поводу грех вообще жаловаться, — как‑то очень даже с многообещающей интонацией сказал Балдин. — Но за намерение спасибо большое. Ну ладно, дел много. Всего доброго!

Попрощался с генералом. По телефону благодарить за помощь с Инной не стал, не телефонная тема. При личной встрече уже это сделаю…

И задумался, конечно. Прозвучали слова Балдина определенно так, словно он знает, что его что‑то очень хорошее по службе ожидает… Но мне не говорит, чтобы не сглазить. Или вообще не положено трепаться по таким поводам с посторонними…

Ну что же, буду только рад, если так. По идее, учитывая его возраст, из Москвы его вряд ли куда‑нибудь отправят за рубеж, к примеру. А вот по Союзу, конечно, могут…

Хотя, если бы Балдин что‑нибудь такого ожидал, вряд ли он бы так радовался…

Для меня, конечно, это тоже имело важное значение. Потому как, если Балдина куда‑то из Москвы отправят в другой город, очень остро встанет вопрос дальнейших действий Валентины Никаноровны. Как няня она меня полностью устраивает. Да, деньги плачу большие, но она стоит этих денег — работает четко, никаких глупостей в отношении детей, как было у предыдущей няньки, себе не позволяет.