— Ну и ладно, — усмехнулась сестренка, смотря на мать, что отвечала ей всем своим видом «ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ!!!», хоть и не добавляла «Глупая мелочь!», как видимо уже не считая нас в целом. и свою дочурку в частности, таковой, этой, самой, мелочью, и «Просто ребенок!».

Зато наружу вылез иной крик:

— Это же Мандарин! Глава всей провинции! А ты…

— Ну Павел там писал, что мандарин все равно хочет с нами встретится. — пожал я плечами, разводя руки в стороны, в одной из которых была та самая записка от Павла, — так что… никто не в обиде.

— Вот видишь, все в порядке, мам! Никуда это мандаринчик от нас не денется! — улыбнулась сестренка глядя мамке в глаза, говоря о пресветлом правителе, я с явным пренебрежением, и мать чуть вновь не зарыдала от отчаянья «Моя глупая невоспитанная дочь! Она… она…», — Он все равно хочет с нами свидится.

— Ага. — поддакнула я.

— Когда? — поинтересовалась сестра, у меня, все так же смотря на мать.

— Как…хех, мы проснемся!

— Вот, как проснемся… — с усмешкой поглядела девочка на женщину, от чего та вообще окончательно выпала в осадок.

Пробыла в этом состоянии минут пять, но всё-таки очнулась. Заговорила, поминая иные записки-приглашения и грамоты.

— Там… еще приглашение на бал, по случаю успешного отражения угрозы…

— Не пойдем! — хором сказали мы, голосом, не терпящим возражений.

— Но это же благотворительная…

— Нет. — сказали мы так же хором.

— Знаем мы их…

— Благотворительность…

— У нас своя благотворительность, — сурова сказала сестричка, глядя на мать, — Вон, вчера… на прошлой неде… — взгляд на меня, и я помотал головой, переместил в руки газетку, повернул её первой страницей к сестре, и потыкал пальцем в дату — глаза сестры округлились до идеально сферического размера. — Десять дней назад! — взяла она себя в руке, и заговорила как ни в чем небывало, с нормальным лицом и глазами, — Мы целый район для пострадавших отгрохали! Сами! Что нам там какая-то благотворительность?

— Ну, вообще-то нам помогали… — встрял я, и получил суровый взгляд от сестренки «Заткнись, дурень! Не пали контору!».

— Об этом кстати что-нибудь пишут? — поинтересовалась девочка у мамке, заглядывая ей в глаза с наивным личиком, и мать взглянула на столик с почтой, куда с потолка упал новый конверт от Павла.

Конверт в сторону! Потом разберемся. Мать недовольна — лишили её возможности полюбопытствовать! И повскрывать такие прикольные пленочные конвертики, что рассыпаются при малейшем надрыве. Точно зря не запечатали комнату! Теперь она всегда будет знать, прошла ли почта через наши руки, или это прямая корреспонденция из внешнего мира! Есть ли… запечатанный конверт, или его уже вскрыли чьи-то шаловливые лапки.

Однако несмотря на недовольство, мать пошарилась средь газет, и нашла нужную, с фоткой наших домиков на первой полосе. Заголовок гласил «Альтруизм? Или скрытый умысел?». Ну и журналист, писавший статью, пытался понять, в чем наш резон строить все эти дома и почему именно в том месте. Хотим ли мы создать живой щит для города. или просто чувство вины, что всех не спасли взыграло? Ну и так далее. Общий уклон довольно негативный. Хотя и обвинений никаких нет, просто человеку непонятны наши мотивы, и он пытается разобраться в них, с высоты «своей башни».

Помимо этого, были еще статейки о домах, но не на первой полосе. В них рассуждалось о том, будет ли это новой модой домостроения, блочные углеродные дома, или что-то такое вот. Тайная ли это технология охотников, которой пользовались давно, или её только придумали? Ну и так далее. Были так же попытки разобраться предметно в материале здания, но скорее на уровне «Похоже ведь? Похоже!» и даже рассуждения о том, кому достанутся все эти домики.

— И ни одного слова о заселении! — воскликнула сестренка, получив газетку в руки, и быстро пробежавшись по всем заголовкам.

А я обратил внимание, что на всех фото… домики выглядят… не очень. Прямые ровные, но из-за непонятного темного оттенка стен, и не совсем ровной их поверхности, дома словно бы… из грязи слеплены! Застывшей грязи, которой придали такую вот форму и вставили в неё окна! Надо было все же покрыть их какой-нибудь краской, что ли! А не надеется на работу людей материального мира.

И распаковав свежую почту, под любопытствующими взглядами двух особей женского пола, я нашел еще одну газетку с фоткой домов на первой полосе, и заголовком, почти полностью противоположным той предыдущей газете — альтруизм пятерок, кому достанется бесплатное жильё?

— И вновь ни слово о дате заселения! — сказала сестра, мельком пробежавшись по тексту, не вчитываясь, и отдав газетенку матери.

Мать, поджав губы, принялась читать. Кхекнла в голос, дойдя в тексте до момента, где указывалась суммарная площадь всех построенных нами домов, но говорить ничего не стала, продолжив чтение в тишине.

— Брат! — не дала ей и дальше тишину дочуня, — Надо срочно идти к Павлу, и узнавать, какого фига дома до сих пор без жильцов, а люди ютятся по подвалом!

— Согласен, — согласился я, и мы уже начали проваливаться в пол, но Лина оказалась пойма на за воротник матерью.

И мы замерли, наполовину погруженные в перекрытия, чтобы не портить одежду, и… не вырываться в общем!

— А маме помочь? — сказала мама, взглянув на нас сурово.

Мы переглянулись, а мамка вдруг стушевалась. Как видно её посетила мысль «Я вот тут капризничаю, а там дети по подвалам мёрзнут!», и ей резко стало стыдно за свои действия.

— Ладно, идите. И… — отвела она взор, — постарайтесь побыстрее… чтобы… все там заселились, и… ну в общем, сами всё знаете.

Мы кивнули, и ухнули в пол, легко выскальзывая из хилого захвата, что существовал для нас, только… потому что. Потому что мы притворялись! И хотели… создать иллюзию беспомощности, и покорности, в глазах нашей мамань. Хоть так, дать ей, намек на то, что она тут… власть, и непревзойденный радетельский авторитет, для пары маленьких детей, коими мы все так же являемся в глазах родительницы.

Вышли из стены в квартире у наших подселенцев, отправившись к ним, а не сразу разбираться. Нужно было принять экзамен! Проверить то, как они усвоили данные указания и отработали навыки нужного общения. Сестричка изображала и себя мать, а они отыгрывали диалог. И… вышло не плохо! Даже немного умильно! Можно выпускать в живой мир! Общаться с матерью.

Правда пока только взрослых, дети все еще плохо воспринимают ситуацию! И видят в нас… помоечных детей-бомжей, а соответственно и в нашей матери… не увидят то, что должны. О чем мы их родителям и сообщили, попросив скрасить компанию нашей маме, и не пускать к ней пока своих детей.

Поговорить с несчастной одинокой женщиной, запертой в башне, обсудить, помыть косточки если очень хочется… помочь в выборе мебели! И заодно себе присмотреть чего-то — хватит им спать на голом полу, на простыночках! Пол в доме, пусть и теплый, но… хватит! Неприлично!

Выбирать разрешили мебель любую в пределах десяти тысяч за гарнитур — нефиг слуг сильно баловать! Ну и сильно вычурную тоже, не надо. Но они, думаю, и сами разберутся. Однако, если мать им будет навязывать что-то шикарное, и сама попросит… но мы этой парочке об этом естественно ничего не сказали.

Так же разрешили им гулять с матерью по любым внутренним помещениям, кроме двора и их башни, куда нельзя маме, и основного строения замка, со всеми этими бальными залами, куда нельзя уже этим слугам. Там… пространство после кокона сестры еще немного колбасит! И… просто, нужно слугам иметь какие-то ограничение! Чтобы было!

И вот уже после этого, мы нырнули в камень, чтобы вынырнуть из каменной плиты, в которую непрерывным потоком шли всякие отбросы, а специальные лопатки, время от времени, протирали поверхность, стряхивая с неё в устроенный рядом с плитой желоб, всякий мусор. Куски кирпича, соколки боеприпасов, стекла, и так далее и тому подобное.

— Может стоило это тоже принимать? — прошептала сестренка тихонько, глядя на горку хлама у поверхности камня.