РАЗВАЛИНЫ Все, что было создано, покорено, увлажнено, усвоено, чем любовался глаз — платочек хляби земли. Как почка, как душа, как вырастает из косточки расщепленной цветок, показывались формы мира: веко, колонна, лестница. О существо вещей, простых и сложных! Сколько нужно, чтобы стать часами, медью, боем, — алюминий лазоревых пропорций, цемент, скрепляющий мечты. Пыль сгущается, комочек глины, клей — так создаются вещи, так прорастают стены, ползучая лоза вокруг человека. Средь меди, средь огня и запустенья — клок бумаги. Как-то ночью Больной с сухим виском нес рецепт в аптеку. Дверь, построенная человеком и никогда им не открытая. Все распалось. Раненая утварь, простыни, моча, стекло, подушки, щетки, круги из кожи, нитки, камфора: бессвязный сон металлов, лишенный запаха и ворожбы. Гляди, как умирает дерево до глуби сердца. Для человека больше нет корней, но только горький отдых под тонкой сеткою дождя. В руке красавицы гниет гитара. Слова, что создавали, изгнаны, а между известью и мрамором след слез, уже замшелый. ПОБЕДА НАРОДНОЙ АРМИИ
Больше, чем память о земле, чем совершенство камня и молчанье, твоя победа, родина, народ! Простреленное знамя впереди, как грудь с рубцами земли и времени. ЦЕХА НА ФРОНТЕ Где горняки, где люди, которые вили веревки, тачали сапоги, ставили сети? Где они? Где каменщики, которые высоко в небесах Ругались и пели? Где машинисты, которые вели поезда, эти полуночники и упрямцы? Где сословье пекарей? С ружьем, с ружьем. Среди угрюмого сердцебиения земли, среди развалин. Бьют пулей жестокого врага. Так рвут колючий кустарник, так топчут змей. С утра до ночи, средь золы печального рассвета, под совершенством полдня. Прекрасно торжество народа. Когда идет победа, сверкают слепой картофель и небесный виноград. ПОСЛЕ БИТВЫ Огрызок земли. Измолотые роты среди пшеницы. Сломанные подковы, иней, камни. Острая луна. Луна, как раненая кобылица в шипах железа и костей. Грустное сукно и дым могильщиков. А позади, за нимбами селитры, все, что осталось: нищенское жниво, сожженное и сожранное. Ободрана случайная кора. Развеяна щепотка пепла. И только звонкий холод да ткань забытого дождя. Колени, войдите глубже в землю! Глаза, ловите все, чтобы назвать и ранить, чтобы запомнить привкус смерти, чтобы не знать забвенья! ГРАНАТОМЕТЧИКИ Ветки классического перламутра, ветер лавра, пожар зари и моря — все для вас, герои-гранатометчики. Вы вышли из ночного рта войны, духи огня. Прежде вы сеяли пшеницу, безвестные, как брошеное семя. В грудь яростных чудовищ вы кинули не только динамит, но и дымящееся сердце, нищие дети земли и славы. Вы знали лишь оливы, невод с пеной и серебром, дерево, стога, цемент. Вы держали напильник иль рубанок. В ваших руках цвели пурпуровый гранат и утренняя луковица. С грузом молний, преследуя победу, спокойные и стойкие, вы вышли против танков. Свобода вас нашла в глубоких рудниках, свобода разлучила ваши руки с плугом, свобода звала на выручку — в домах, в полях, в пыли дороги, средь апельсиновых, садов и ветра. Свобода собирала спелые сердца, и вы пришли, дети победы. Вы падали не раз — растерты руки, хрящи измолоты, рот запечатан, но в разгаре боя вставали снова вы, и новые вставали, обугленные, неистребимые, люди сердца и корней. МАДРИД
(1937) Сейчас я вспоминаю все и всех, в самых глубинах, хоть за землей, но все же на земле. Вторая зима. В этом городе, где все, что я люблю, нет больше ни хлеба, ни света. Над сухой геранью хрустальный холод. Ночыо в стены, пробитые снарядом, как быком, входят горестные сны. На рассвете средь укреплений — никого, только брошенная телега. В сгоревшем доме с дверью в небо вместо ласточек заплесневелый камень и тишина веков. Базар. Немного нищей зелени. Сюда провозят каждый день дорогой крови рыбу, апельсины — сестре или вдове. Город горя, раненый, расщепленный, подточенный. осколки стекла и кровь, город, лишенный ночи, город ночи, город тишины и канонады, город героев. Новая зима, вторая, голая — ни хлеба, ни шагов. Солдатская луна и город. Все и всем. Нищая земля, и жилы настежь — кровь, большое сердце, а слезы падают, как пули, на истерзанную землю, на голубей, звеня. Кровь что ни час, кровь что ни день. Я не говорю о вас, уснувшие герои: перед вашей волей дрогнула земля. Я слушаю: на улице зима идет. Дом, где я жил, дома и город, все оцеплено огнем. Уж больше года, как предатели с разбегу ударились об этот берег. Ток твоей крови их поразил. Ни огонь, ни смерть не срыли этих стен. Теперь убийцы караулят: епископ с низким лбом, золотая рота бездельников генерал и тридцать серебреников. Вокруг тебя центурии слезливых богомольцев, эскадроны протухших послов, вся свора в мундирах. Хвала тебе, хвала в тумане, в свете, колыбель грозы, воздух крови, В котором рождается пчела! Сейчас, Хуан, ты дышишь, Педро, ты смотришь, думаешь, ты спишь. Сейчас в ночи без света, без сна, без отдыха одни, среди бетона и проволоки, на юге, в сердце, на каждом повороте люди без неба и без тайн обороняют город Мадрид в высокой тишине победы, потрясенный, как сломанная роза, и окруженный лавром. |
