Артюр Рембо (1854–1891) СОН НА ЗИМУ Зимой уедем мы в вагоне розовом и скромном Среди подушек голубых, Нам будет хорошо, и в каждом уголке укромном Гнездо для наших ласк шальных. Ты глаз закроешь, чтоб не видеть в этот час вечерний За окнами больших теней, Чудовищных кривляний их и всей противной черни, Больших и маленьких чертей. Ты станешь, может быть, еще смущенней и краснее, Когда, твою щеку ужалив, побежит по шее Мой поцелуй, как паучок. Ты скажешь: «Поищи его», — склонив свою головку, И мы начнем искать того, кто так умно и ловко Ужалил лучшую из щек. LES CHERCHEUSES DE POUX
Когда ребенок, полный красной муки, Оплакивает сказок белый дым, Две старшие сестры, закинув руки, К кровати маленькой идут за ним. Ведут к окну, раскрытому широко, Где листья моет вечер голубой, И с нежностью, особенно жестокой, Скользят в кудрях, обрызганных росой. Он слушает, как сестры дышат ровно, В дыханьи их сокрыт цветочный мед. И иногда одна из них любовно Его тем ароматом обдает. И в тишине трепещут их ресницы, Исходит свист из их прилежных уст. Когда ж их взор добычей насладится, Под острыми ногтями слышен хруст. Он чувствует вино сладчайшей лени, Под ласками сестер не плачет он, Овеян негой медленных движений И словно погружаясь в тихий сон. Жан Мореас (1856–1910) САТИРЫ И ОСЕНЬ Вчера, блуждая по редеющему лесу, Я встретил трех сатиров за кустом. Один, как будто подражая Геркулесу, Махал большим оливковым стволом, Другой тащил свой козий мех. Сгущались тени, И вечер гас в прозрачной вышине, А третий, сидя на замшенном пне, Дул нежно в дудочку, и в тишине осенней Протяжный звук дрожал едва-едва, И два сатира, прыгая, вкруг пня плясали, Шуршала под копытами трава, И листья мертвые испуганно взлетали. СТАНСЫ I Когда тебя гнетет судьба земная, Над ней смеешься ты, На лире ты играешь, сам не зная, К чему твои мечты. Осудит, может быть, старик ученый Твой бесполезный дар, Не верь ему — у муз и Аполлона Так много дивных чар. Оставь людей! Растут и крепнут дети, Сменяют стариков, Но для тебя их жизнь, как все на свете, Лишь средство для стихов. II Когда, рыдая, точно над могилой, В златые листья облачен Промчался над долинами унылый Печальный Аквилон, Что рассказал он ветке, сохранившей Последний жалкий цвет, Заре ноябрьской и душе, таившей Еще былого след? III О море, когда я приду к тебе снова И сяду один над тобой, Чтоб скучные жалобы сердца земного Покрыл твой растущий прибой, Не только кидай в меня пеной соленой, Хлестни меня острой волной, Чтоб в горечи спал я, навек утоленный Твоей золотой глубиной. IV Мне внемлют только мертвецы, и я живу в могилах, Я ненавижу сам свою игру, Кидаю горстью семена для воронов унылых, И пышной жатвы я не соберу. Я не ропщу на жизнь… Что сердцу буйства Аквилона, И клевета, и боль, и горечь дней, Когда касаюсь я тебя, о лира Аполлона, И ты звучишь все чище и сильней? V Внезапно прорывая муть небес тяжелых, На воды, на сады и на печаль мою Сквозь ветки праздные каштанов полуголых Ты, солнце осени, льешь теплую струю. Но для чего? Оставь осенней непогоды И холод злой, и ветер, и ночей печаль, Которые срывают листья, мутят воды И душу делают упорной, точно сталь. Поль Руанар (1856—?) СТАРИК Отрывок Они сказали мне: «Молись, нисходит мрак полночный. Пора! Ты слышишь ли зимы растущий шаг, Назавтра — смерть, Ему молись, и в час урочный Сойдет огонь в твой гаснущий очаг». Я видел, на глазах бродяги слезы бешенства застыли, Как волк, он брел по голубой долине, Собаки встречных сел уныло выли… Приди! Покой без снов и радость без уныний, Я вижу, ныне на рябинах белый иней. Я чист от злобы, и душа моя закрыта для надежды; Кидал я случаю минутные мечты… И вот я вижу жизнь мою, раскрыв широко вежды. Бесцельный миг, теперь приходишь ты! Как пастырь перед ночью на лугу высоком Сбирает и считает зябнущих овец, Я вижу путь пройденный вещим оком И в одиночестве приемлю свой конец И все, что было позади, и все, что впереди… |
