Тристан Дерем (1889–1941) «Воспоминанья вечером дрожат…» Воспоминанья вечером дрожат, как мошки. Ты помнишь девочку в забавной красной кофте, Которая одна на маленьком лугу Пасла стада свиней, больших и черных, И пела — песни я припомнить не могу, — Но знаю, слушая ее, мы думали покорно, Что свиньи прошлого, унылы и темны, Сейчас свирепо пожирают наши сны. «Моя надежда ясная…»
Моя надежда ясная, Как жук, упала на спину. Ты показалась вдалеке С забавным зонтиком в руке; Ты жука коснулась кончиком Тоненького зонтика. Зажужжав внезапно, жук Тихо закружил вокруг. Моя надежда ясная, Как жук, упала на спину. «Ветер, две ивы качая…» Ветер, две ивы качая, Тихонько баюкает нас; Хотя ты молчишь — я знаю, Что это в последний раз. Стемнело. Луна над домом, Листья шуршат на крыльце, Все кругом так знакомо И звезда, как точка в конце. Ты смеешься горько и тихо, Я страшного слова жду, И в сердце темные липы Пахнут, как в старом саду. Альбер-Жан (Род. в 1892 году) НА ПЛАТФОРМЕ Я устал, не свершив дороги… Моя душа застыла, замлели ноги, Как у путешественника после ночи в вагоне. Но я не слышал, как поезд в поле стонет, Но я не видел за окнами, За серыми потными стеклами, Ни деревень, летящих мимо, Ни скользящего дыма Несущегося локомотива, Что прорезывает с грохотом Поля и нивы, Где синеют ласковые крокусы. Я не знал радости приехать вечером На новое место, В город большой и неизвестный, Исколотый огнями желтыми И перерезанный широкой рекой, Что качает отраженья Своими тихими волнами. Я не говорил себе с надеждой и с тоской: «Что за стенами черными? Как я буду жить здесь, в этом странном городе?» Я не знал внезапного пробужденья Где-то на юге, где рассвет весенний Заливает отблеском алым Большие белые стены вокзала. Я этого не испытал, А между тем я так устал, Как будто я это все испытал. Я сижу на скамье и гляжу На тех, что приезжают и уезжают, не зная отдыха; И свистит поезд мрачный, Виснут рыданья в сером воздухе. Я остаюсь, я сижу С теми, что плачут. Ах, дайте мне силы сесть на этот поезд черный, И я оставлю на платформе Отчаянье, и слабость, и жалобы эти Моей души усталой; Я оставлю их на скамейке, Как забытый чемодан. Только б уехать далеко от этого дымного вокзала, От жизни бедной К солнцу иных стран. Да, я хочу быть усталым, но после — когда я приеду!.. Жан Дорсенюс (1892—?) ОКТЯБРЬ Грязный туман деревья лижет, Сирены кричат безысходней, Осени лицо склоняется ниже, И октябрь приходит. Дождик течет по мутной раме, Школьники грустят над белыми листами. Октябрь, октябрь, Ты убил солнечные каникулы, А на школьном дворе ветер жадный Играет листьями сухими, забытыми. Октябрь туманный, Пора тоски и всего тяжелого, Жалоб шарманки С охрипшим голосом. Октябрь, о грустный месяц Простуды, похоронных процессий, Октябрь, ты жестче и грубее сентября, И у тебя нет уюта декабря, Его вечеров у камина. О октябрь. Дождливый, сырой и длинный, Я люблю тебя за то, что под твоим знаком Молодые девушки начинают грезить грустней О далеких озерах, о печали заката И о белых стаях новых лебедей; И за то, что на их красные щеки ложатся осенние тени И лица бледнеют и тают под скукой твоих воскресений. Франсис Жамм (1868–1938) ИЗ КНИГИ «ОТ УТРЕННЕГО БЛАГОВЕСТА ДО ВЕЧЕРНИ» ПОЛЕЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ В марте (знак Овна) начинают сеять Каротель, капусту и пахучий клевер. Боронить кончают и в садах навозом Удобряют землю, подстригают лозы. Для животных зимний корм окончен, в селах Матери прилежно лижут пухлых телок. День на час и пятьдесят минут длиннее, И, когда по вечерам едва темнеет, Козьи пастухи, отставши на опушке, Надувая щеки, что-то трубят в дудки, И овчарка, стадо коз оберегая, Машет поднятым хвостом и громко лает. В марте вербное выходит воскресенье. В детстве мне давали в этот день печенье. Я к вечерне шел послушный, молчаливый… Перед службой мать мне говорила: «У меня на родине цветут оливы… Под оливами Христос тогда молился… И за Ним пришла толпа. В Иерусалиме Люди, плача, повторяли Божье имя, И Его осленок семенил ногами По дороге, густо устланной ветвями. Злые нищие кричали от восторга, Потому что веровали в Бога, Женщины дурные делались другими, Оттого лишь, что Он ехал перед ними… И Его за солнце люди принимали… Он умерших воскрешал… Его распяли…» Тихо плачу я, сжимая зубы, Вспоминая о вечерней службе, Как держал кадильницу я в сельском храме В крестном ходе меж хоругвями, крестами, И как тихо слушал я кюре седого, Говорившего нам о страстях Христовых. Будет хорошо тебе с подругой в марте, На лугу, где вы найдете темные фиалки, Вы в тени увидите барвинок, раньше Цвет его любил Руссо, и одуванчик… Курослепы, лютики, густые кашки, Золотые или белые ромашки. Анемон, жонкильи, снежные нарциссы Вас заставят думать о швейцарских высях! Плющ, полезный для страдавших астмой… Если у подруги тонкие колени, Для твоей любви прекрасен свет весенний. Плечи нежные покажутся светлее, С головы до ног ее простое тело Будет как ручей, разлитый в бедрах, белый. От любви уставши, можно на охоте Несколько бекасов подстрелить в болоте. Друг, от городской работы утомленный, Я зову тебя в приют мой скромный. Мы не будем спорить об искусстве, жизни, Но, взглянув в окно на черный сад, на горы, И на стадо коз, идущих мимо, Ты прочтешь хорошие стихи, в которых Мне расскажешь о своей любимой. |
