– Тс-с, детка.

– Марк!

Я обернулась опять. На полном ходу мы влетели в шлагбаум, и он отлетел, как сломанная сухая палка. От страха у меня перехватило дыхание, но Марк будто ничего не заметил.

– Это не гонки! Это не трасса, Марк! – закричала я до хрипа. – Остановись ты! Мирон…

– Сядь и сиди! – вдруг заорал он. – Я знаю, что мне делать!

Я так и влипла в сиденье. Никогда раньше я не видела Марка таким. На его шее и руках вздулись вены, а сам он напоминал готовящегося к прыжку хищника. Или… Зверя. По телу пробежал холодок. Мирон – манипулятор. Верить ему нельзя.

– Мы должны оторваться. Ясно?! – короткий взгляд на меня. – Ты мне доверяешь?! – Я медлила. – Доверяешь?! – гаркнул Марк, и я кивнула.

Он хмыкнул и будто бы стал частью машины. Я бывала на его заездах, но никогда не сидела с ним рядом. Адреналин перехлёстывался с паникой, и всё, о чём я могла думать: если со мной что-то случится, Саша останется с моим мужем, с этим лживым психом!

Дома посёлка остались позади. Я никогда не была в той стороне и понятия не имела, куда мы. Надеялась лишь, что Марк знает, что делает. Как ошалелые, дворники ходили назад и вперёд. Марк снова вывернул руль. Плечо ошпарило, из груди вырвался вскрик.

– Прости, детка.

– Давай остановимся. Что он тебе сделает?!

– Ничего.

– Тогда в чём дело?! – голос зазвенел паникой. – Просто выйдем и поговорим. Я скажу ему, что ухожу, что мы забираем Сашу и…

– Нет, – отрезал он.

Я ничего не понимала. Решимость во взгляде Марка стала бесконечной.

– Ты не знаешь, на что он способен, – выговорил Марк. – Если мы остановимся, потеряем всё.

– Да что всё?! А если мы не остановимся…

– Лили! – заорал он на всю машину.

Автомобиль Мирона превратился в точку на горизонте. Наш двигатель ревел, по крыше вдруг застучало.

– Дождь, – пояснил Марк. – Сейчас наш Мирошка потанцует. Он сменил резину? – насмешка в глазах и дьявольская улыбка.

В этот момент Марк был до безумия красивым. Обворожительным, как в первую нашу встречу, и… диким. Опасным.

– Я не знаю. Мы несёмся непойми куда, моя дочь непонятно где, а ты спрашиваешь меня про резину?!

Меня накрывала истерика. Машина Мирона стала отчётливее – он не мог нагнать нас, но и не отставал. Из-за поворота вдруг вынырнул автомобиль. Свет фар резанул по глазам, прорывая мглу. Мне показалось, что мы столкнёмся, но машина пролетела мимо, в каких-то миллиметрах.

– Хватит, Марк! Мне страшно!

– Ты со мной.

– Какая разница?! – слёзы хлынули по щекам. – То, что ты делаешь – безумие. Мы так только на тот свет уедем!

– Не волнуйся. На том свете не так уж и страшно. Поверь, я бывал в местах и пострашнее.

У меня дрогнули губы. Я вдохнула как можно глубже и выдохнула.

– Держись! – заорал Марк и свернул вбок.

Нас подбросило. Я вцепилась в ремень, но дёрнуло всё равно так, что мозги словно встряхнули. Перед глазами повисло марево.

– Вот сука, – прошипел Марк.

Мирон приблизился. Очертания его машины были хорошо различимы, несмотря на дождь и снег. Он включил фары, и их свет словно бы тоже гнался за нами.

– Держись крепче, – вдруг сказал Марк.

Я не успела понять, что он хочет, как вдруг машину занесло, словно бы мы скользили по льду. Мы завихляли, но выровнились, и тут же Марк съехал на неприметной развилке вбок. Ему словно бы всё тут было известно! Деревья остались с одной стороны, с другой открылось поле.

Сзади завизжали тормоза. Их пронзительный визг прокатился по всему лесу, и вдруг раздался хлопок, лязг и звон стекла.

– Приехал, братец.

Я в ужасе оглянулась. Мирон больше не ехал за нами – его машина накренилась, прижатая к деревьям.

– О, Господи! Марк! Марк… Остановись!

– С какой стати?

– Он же… – я попыталась отстегнуть ремень, обернулась снова, не зная, что делать. – Он же… Марк, мы не можем уехать! Да ты совсем ничего не понимаешь?! Он же…

Марк и не думал тормозить. Я схватила его за руку, но он оттолкнул меня.

– Собаке – собачья смерть! – заорал он. – Пусть сдохнет, мразь!

– Какая смерть?!! – я бросилась на него. Он отшвырнул меня опять. Нас потащило по дороге.

Марк выматерился.

– Остановись! – закричала я. – Или я…

Колёса вдруг подпрыгнули. На скорости нас вынесло к обочине, и машина слетела. Толчок, и всё закружилось. Я закричала, а машина всё вертелась. Тёмное небо, снег, дождь, битое стекло, и затухающий свет.

Лилия

Что-то случилось. Чтобы это понять, глаза открывать мне было не нужно. Стоило пошевелиться, тело отозвалось притуплённой болью, а с первым осознанным вдохом я уловила запах. Особенный, который, почувствовав раз, уже ни с чем не перепутаешь – запах больницы. Попробовала восстановить события и… наткнулась на глухую стену. Я билась в эту стену до тех пор, пока голова не начала разрываться.

– М-м… – потёрла лоб и всё же подняла веки.

Зря – свет резанул по глазам, и словно по заказу отворилась дверь.

– Ой, – ахнула девушка и, обернувшись, заорала: – Василий Михайлович! Василий Михайлович, она пришла в себя!

– Можно потише? – мне показалось, что я говорю громко, а голоса на деле не было.

Похоже, девушка меня не услышала. С улыбкой, достойной «Оскара», она подошла ко мне.

– Как вы себя чувствуете, Лилия Александровна?

Я приоткрыла рот и нахмурилась. Лилия Александровна… Было чувство, что она обращается ко мне и не ко мне.

– Лилия Александровна? – переспросила я. – Вы… Простите, вы уверены, что меня так зовут?

Улыбка её на секунду приклеилась и сошла. Мой вопрос, должно быть, звучал странно. Она заглянула в карту.

– А вы помните, как вас зовут?

Я было хотела ответить и… Не смогла. Приподнялась и с растерянностью уставилась на девушку в халате. В палату зашёл высокий худощавый мужчина с клочковатыми седыми волосами и козлиной бородкой. Увидев меня, он улыбнулся мне, как родной.

– Ну наконец, – сказал он, подходя ближе. – Наша спящая красавица. Вы лягте, – он легко надавил мне на плечо. – Нечего прыгать.

– Василий Михайлович, – позвала медсестра.

– Погоди, Ань. Так… – врач посмотрел на стоящий рядом аппарат. – Как самочувствие?

– Василий Михайлович, – позвала медсестра требовательнее, и врач всё же обернулся. – Тут, похоже, проблема. Лилия Александровна не помнит своё имя.

Врач нахмурился.

– Вы помните, что случилось?

– Я… – в памяти было пусто. Ни единого воспоминания, ни единой картинки. Я пыталась ухватить хоть что-то – лица, события, даты, но не было ничего. Ужас нарастал стремительно, пропорционально пустоте, и охватывал меня. Кто я?! Откуда?! Василий Михайлович помрачнел на глазах, и вместе с ним помрачнели мои мысли.

– Понятно, – подытожил он. – Не волнуйтесь, вы не первая и, к сожалению, не последняя. Будем разбираться.

Десяти минут не прошло, как палата превратилась в царство хаоса. Мне задавали вопросы, ответов на которые я не знала, вертели, осматривали. Всё, что я поняла – двое суток я пробыла без сознания, но о том, что произошло, мне никто не рассказал. Авария – на этом объяснения заканчивались.

Наконец меня оставили в покое, под присмотром всё той же Анечки.

– Вы не пытайтесь вспомнить, – посоветовала она. – Память сама придёт.

– И когда она придёт? – спросила я с тоской и злостью одновременно.

Примерно это я уже услышала от врача, но тогда сдержалась.

– У всех по-разному. К кому-то быстро возвращается, к кому-то медленно. Кто-то всё вспоминает, кто-то фрагментами.

– А кто-то не вспоминает ничего, – закончила я.

Она промолчала. Написала что-то в карте и покосилась на меня. Голова болела до тошноты, чем больше я пыталась хоть что-нибудь достать из недр памяти, тем, казалось, больше она блокировалась. У меня же было прошлое!

– Ко мне кто-нибудь приходил? – спросила я, остановив медсестру уже на пороге. – Если вы знаете моё имя, значит, вам его кто-то сказал! Или… или документы были? Телефон… – меня так и озарило. – Где мой телефон?